Однажды вечером мы вернулись из кинотеатра, я пошла готовиться ко сну, а он – в кабинет, играть на пианино. Я зашла послушать его и закинула ногу на лавочку, на которой сидел он. Элвис опустил взгляд на небольшой скол на одном из моих накрашенных ногтей, и я тут же спрятала ногу и начала оправдываться, почему еще это не исправила.
– Я завтра схожу на педикюр, – пообещала я.
– Давай-давай, – сказал он. – Потому что это не похоже на красивые ножки моей малышки. Всегда следи, чтобы они выглядели хорошо.
Я вела двойную жизнь – школьница днем, роковая женщина ночью. Наши вечерние появления на первом этаже, как правило, напоминали роскошный прием. Даже когда мы действительно просто собирались поужинать, мы обязательно наряжались. Элвис мог надеть костюм-тройку с жилеткой из парчи и шляпу фирмы «Стетсон». Во внутреннем кармане его плаща всегда скрывался пистолет. Элвис подарил мне маленький «дерринджер» с жемчужной ручкой, я носила его в лифчике или в специальном чехле на поясе. Мы были современными Бонни и Клайдом.
Элвис обожал кино, и мы ходили в кинотеатр Мемфиса почти каждый вечер. Он по-прежнему арендовал весь кинотеатр после закрытия – в нормальное время он не мог пойти в кино из-за толп фанатов. Кто-то из команды всегда выбирал несколько фильмов на тот случай, если один из них Элвису не понравится, или если он захочет посмотреть три-четыре фильма подряд. Обычно мы приезжали около полуночи; наш лимузин останавливался за Мемфисским кинотеатром. Дальше мы проходили через черный ход, как королевская пара, ведущая придворных за собой.
В зале нас всегда поджидала привычная компания – около тридцати-пятидесяти местных друзей и фанатов Элвиса. Сам он всегда сидел на одном месте, Джо Эспосито был по его правую руку, я – по левую.
Прежде чем крикнуть «Поехали!», он оглядывал зал, проверяя, все ли уселись. Он был невероятно внимательным и всегда сразу замечал незнакомые или нежелательные лица. Если кто-то новенький сидел слишком близко к Элвису, он предлагал ему куда-нибудь пересесть. Для девушки он мог сделать исключение. Им можно было не пересаживаться, но ему было важно узнать, кто они, а если они отказывались делиться информацией о себе или как-то колко отвечали, Элвис без проблем обращался к одному из парней, чтобы девушку вывели из зала и больше никогда туда не пускали.
Иногда Элвис снимал весь развлекательный центр Мемфиса после закрытия, и мы все часами катались на любимых аттракционах. Мы любили искушать судьбу – например, на американских горках смотрели, кто дольше простоит с двумя поднятыми руками во время движения вагончика.
Элвис обожал гоночные машины и устраивал соревнования между его командой и местными ребятами. Они, казалось, всю ночь пытались друг друга убить, смеясь и ударяя друг друга, как хулиганистые мальчишки, пока мы, девчонки, наблюдали и подбадривали их. Через несколько часов мой интерес к этому действу потух.
16
Мои родители, Энн и Джеймс Вагнер
Элвис Пресли создал свой собственный мир; он чувствовал себя спокойно, комфортно и защищенно только в созданной им среде. Между ребятами в Грейсленде создавалась настоящая крепкая дружба. Мы жили как одна большая семья, вместе ели, разговаривали, спорили, шутили, играли и путешествовали.
Хоть я и подружилась с парнями из команды Элвиса, он никогда не давал никому забывать, что я его девушка. Мне нельзя было общаться с ними слишком близко, слишком фамильярно.
Однажды вечером, когда мы вернулись из кинотеатра, мы пожелали всем спокойной ночи и пошли наверх в спальню. Через некоторое время я спустилась на кухню, чтобы перекусить, и обнаружила там Джерри Шиллинга – нового сотрудника Элвиса – за приготовлением собственного перекуса. Мы разговорились. Через несколько минут на кухне появился Элвис.
– Что вы тут делаете? – крикнул он нам.
Испуганный Джерри ответил:
– Мы просто разговаривали, Элвис. Я спросил, как она себя чувствует, потому что днем ей было нехорошо.
– Я спустилась, чтобы поесть, – объяснила я.
– Цилла, нечего тебе тут шляться одной посреди ночи, – сказал Элвис, гневно приказывая мне подняться в спальню.
Я ушла, но слышала, как Элвис у меня за спиной кричит на Джерри:
– Если хочешь сохранить работу, не лезь, куда не стоит. Если кто и будет спрашивать ее, как она себя чувствует, то только я. А ты не лезь не в свое дело.
Джерри мне нравился. Он был теплым, искренним, очень приятным в общении. Он был всего на пару лет старше меня, так что у нас с ним было много общего. Но с того вечера, стоило нам столкнуться, как мы тут же пытались разойтись. Сейчас мы вместе с Джерри смеемся, вспоминая «старые добрые дни».
Почти все ребята из команды Элвиса были с ним уже давно и все о нем знали – его чувство юмора, его больные места, его темперамент. Он метафорически обнажался перед ними, и они принимали его таким, какой он есть.
Но работа на Элвиса занимала все двадцать четыре часа в сутках, и ребята всегда должны были быть у него «под рукой». Они играли, когда он играл, спали, когда он спал. Нужно было иметь особый характер, чтобы справляться с его запросами, обоснованными или нет.
– Давай, Цилла, собирайся, поехали в Тьюпело, Миссисипи. Покажу тебе, где я родился, – сказал он однажды днем, всего через несколько часов после пробуждения. Он позвонил вниз и сказал Алану предупредить всех, что он хочет уехать в течение часа.
Алан сказал:
– Хорошо, босс. Кажется, Ричард и Джин еще спят. Я позвоню им и скажу, чтобы тут же были здесь.
– Эти ленивые задницы все еще спят? – сказал Элвис. – Я встал два часа назад. Они уже давно должны были быть здесь. Алан, с этого дня, когда я звоню насчет завтрака, сразу звони парням и говори, что я встал, чтобы они были готовы ко всему, в том числе к тому, что я могу вообще не спускаться вниз. Чтобы они все равно были здесь.
Был ли Элвис требовательным? Да, но он умел быть и щедрым. По сегодняшним меркам зарплаты парней были невысокими – средняя зарплата составляла 250 долларов в неделю, – но если к концу месяца кто-то оставался с пустыми карманами, можно было смело обращаться к Элвису. Ребята просили помочь с первичным взносом за дом или с арендой квартиры на пару месяцев. Элвис всегда им помогал, одалживая одну, пять или десять тысяч долларов, в которых они нуждались. Долг ему возвращали очень редко.
И не было предела дорогим подаркам от него – телевизоры на Рождество, премии, «Кадиллаки», «Мерседесы». Если он узнавал, что кто-то грустил или был в депрессии, он с удовольствием делал этому человеку сюрприз, как правило – дарил новую машину. Но за подарком одному, как правило, шли подарки всем остальным.
Вернон не очень-то уважал команду Элвиса. Он считал, что Элвис давал, давал и давал, а они брали, брали и брали. Он говорил: «Сынок, нам надо экономить». А Элвис отвечал: «Это всего лишь деньги, папа. Мне просто нужно больше зарабатывать».
Вернон терпеть не мог, когда парни вели себя так, будто Грейсленд был их частным клубом. Они в любой момент могли пойти на кухню и заказать, что им вздумается. Все, естественно, заказывали что-то свое. Повара трудились весь день и всю ночь, чтобы их осчастливить. Вернон считал, что они должны «посылать парней к черту». «Их главная работа – Элвис».
Хуже всего было то, что ребята из компании заказывали говяжье филе или прайм-риб, в то время как Элвис обычно ел гамбургеры и сэндвичи с арахисовой пастой и бананами.
Не всем понравилось, когда я занялась реорганизацией кухни в Грейсленде. Я учредила свою политику: чтобы с каждым приемом пищи было одно меню, а если кого-то это меню не устраивало – милости прошу в ближайший ресторан. Мой новый указ не всем пришелся по вкусу, но поварам стало намного легче. Вернон санкционировал мое решение, объявив:
– Наконец-то кто-то организовал питание. А то мы едва ли не половину Мемфиса тут кормили.
Элвис был начальником, добытчиком и самой властью. Но мы с парнями должны были защищать его от тех, кто его раздражал и кто ему разонравился. Прежде чем спуститься к ужину, он говорил мне звонить вниз и узнавать, кто сейчас в доме. Я сообщала ему список присутствующих, прекрасно зная, что некоторые имена ему не понравятся.
– Черт возьми, – говорил он, его настроение моментально портилось. – Что ему нужно? Опять плохие новости принес?
Он оставался в своей комнате, чтобы не проводить вечер с человеком, который ему не нравится. Был один конкретный постоянный гость, который разонравился Элвису, и тот всем сообщил, что не хочет видеть его у себя дома.
– Не пускайте этого черта дальше ворот! – приказал Элвис. – Я от одного взгляда на него впадаю в депрессию.
Элвис на несколько лет запретил ему появляться в Грейсленде со словами:
– Если он изменит свой жуткий характер, я, может, и передумаю.
И он оказывался прав – эти «друзья» почти всегда в конце концов его предавали.
Элвис и Вернон держали некоторых родственников на расстоянии вытянутой руки, потому что, как Элвис мне объяснил, они отвергли его, когда он был маленьким – смеялись над ним, называли его девчонкой и маменькиным сыночком. Глэдис тогда заступилась за Элвиса, сказала обидчикам не приставать к нему: «Не лезьте к нам с вашими обвинениями».
А потом, когда он прославился и разбогател, все родственники вдруг вышли на связь, стали просить работу и материальную помощь. Иногда Элвис расстраивался, восклицая:
– Они всегда приезжают с протянутой рукой, как попрошайки. Могли бы хотя бы просто поинтересоваться, как у меня дела. Нет же, всегда одно и то же: «Ох, Элвис, мне бы немного денег, не поможешь?» Черт, я уверен, вот я умру, а они все равно будут пытаться извлечь из этого выгоду.
Но на самом деле Элвис в конце концов протягивал каждому бедному родственнику сотню (или больше) долларов, когда они просили. Будь на то воля Вернона – он бы избавился от всех них до последнего. Но Элвис был против, повторяя: