Анита писала ему как минимум по два письма в неделю, и в каждом говорилось примерно одно и то же: она его любила, она по нему скучала, она считала дни до его возвращения – прямо как я. Она получала его в качестве возлюбленного, когда я его теряла. Элвис, очевидно, говорил ей, что она для него единственная. Мне стало больно и обидно, когда я поняла, что он писал своей «крошке», как он ее называл, что ему не терпится вернуться домой и увидеться с ней, в то же время как нежно обнимал меня и говорил, как ему невыносимо уезжать от его «малышки».
Я почувствовала себя преданной. Наверняка то же самое чувствовала и она, когда прочитала и услышала обо мне.
На следующий день я вернулась на чердак, чтобы изучить второй шкаф, и обнаружила там вещи Глэдис – одежду, старые фотографии, бумаги. Было так странно видеть все ее платья аккуратно развешанными. Я знала, что Элвис приказал перенести их сюда. Ему было бы тяжело и больно выбросить ее вещи.
Я примерила одно ее платье – я сразу поняла, что ей нравились мягкие ткани, как и мне. По размеру платья я поняла, что она была крупной женщиной, а по текстуре – что ей намного важнее было то, как платье на ней ощущается, а не то, соответствует ли оно нынешней моде. Ей нравилось одеваться просто и удобно. Я чувствовала себя виноватой, надевая ее платье, но это помогло мне лучше понять Глэдис Пресли – женщину, по словам бабушки, с золотым сердцем, но которую было лучше не злить. Когда она злилась, «она ругалась как моряк и каждого заставляла чувствовать на себе гнев божий».
Мне было грустно – за Элвиса, за Глэдис, за всех нас, – потому что нам приходится мириться со смертью. Я подумала, что жизнь была бы совсем другой, если бы Глэдис была здесь, и я рыдала, как будто она была моей матерью. Я чувствовала присутствие Глэдис в этой крошечной комнатке, чувствовала ее боль и одиночество. Может, бабушка с Хэтти и правда чувствовали ее дух.
Вдруг в дверном проеме появилось лицо Хэтти. Мы с ужасом одновременно закричали:
– Что ты тут делаешь?!
– Милая, вам тут делать нечего. Слишком много грустных воспоминаний. И вообще, темно тут и страшно. Я сама пошла сюда только потому, что мисс Минни о вас забеспокоилась.
Потом Хэтти, когда уходила, замахала руками над головой и пробормотала себе под нос:
– Нет, мэм, не нравится мне здесь.
21
Праздник перед рождением, устроенный Нэнси Синатрой. (Фото: Рон Джой)
Когда Элвис в следующий раз отправился в Лос-Анджелес, где должны были начаться съемки его нового фильма «Целующиеся кузены», я поехала вместе с ним. Я обожала Лос-Анджелес. Жизнь там била ключом – совсем не как в тихом размеренном Мемфисе, к которому я привыкла. Но главное – я наконец почувствовала себя частью мира Элвиса. Теперь его хаотичное расписание и днем, и ночью стало для меня реальностью, а не какими-то отдаленными делами, которые существуют только в наших ночных телефонных разговорах.
Проблема была в том, что Энн-Маргрет все еще была частью его жизни, несмотря на то, что съемки их фильма «Да здравствует Лас-Вегас!» завершились шесть недель назад. Газеты продолжали каждый день сообщать об их «развивающихся» отношениях, и каждая статья для меня была равна пощечине. Когда же это кончится, думала я – все эти новости, сплетни, заголовки, сама интрижка?
Однажды днем Элвис вернулся из студии с кипой газет в руках и совершенно разъяренный.
– Поверить не могу! – Он с отвращением бросил газеты в стену. – Ей, черт побери, хватило наглости объявить, что мы помолвлены.
Хотя я догадывалась, о ком речь, я все равно спросила:
– Кому?
– Энн-Маргрет. Новость разлетелась по всем крупным газетам. Этот чертов слух распространился как болезнь.
Затем Элвис повернулся ко мне и продолжил:
– Зайка, боюсь, ты должна уехать. Журналисты будут кружить у ворот, ходить за мной по пятам, лишь бы комментарий получить. Полковник говорит, может, тебе стоит вернуться в Мемфис, пока тут все не уляжется.
Я не могла поверить своим ушам. Вдруг все месяцы невыносимого молчания нагнали меня, я не выдержала и закричала:
– Да что здесь происходит?! Я устала от этих секретов. Звонки. Записки. Газеты! – Я взяла цветочную вазу и запустила ею в стену; она разлетелась на кусочки. – Ненавижу ее! – кричала я. – Что этой дуре у себя в Швеции не сидится?
Элвис схватил меня за плечи и швырнул на кровать.
– Черт побери! Я же не знал, что все так закрутится. Мне нужна женщина, которая понимает, что иногда такое случается. – Он пристально на меня посмотрел, пронзая насквозь. – Ты ею будешь или нет?
Я посмотрела ему в глаза. Меня переполнял гнев. Я ненавидела Элвиса за то, что он заставлял меня переживать.
После долгой паузы нам обоим удалось успокоиться. Снова чувствуя необходимость его ублажить, я сказала:
– Я уезду завтра. Буду ждать тебя в Мемфисе.
Элвис приехал ко мне через две недели. В вечер его приезда мы почти не разговаривали. Мы обменялись вымученными улыбками. К счастью, мы были в окружении друзей, это помогло скрыть неловкость нашей встречи.
После того как все ушли, мы с Элвисом были вынуждены посмотреть правде в глаза. Он подошел ко мне, положил руки мне на щеки, заглянул мне в глаза и сказал:
– Все кончено, Цилла. Клянусь. Все кончено.
Я ничего не сказала. Просто осторожно слушала его слова:
– Я просто запутался в ситуации, которая с самого начала была сумасшедшей. Мы с ней из совсем разных миров. Я не люблю, когда мной пользуются. Я не могу так жить. Не пойми меня неправильно, она милая девушка, но не для меня.
Больше мне его слушать не хотелось. Я подняла на него взгляд, наполовину слушая его, наполовину спрашивая себя: как я могу продолжать, зная, что в будущем у него станет только больше соблазнов? Любовь оказалось намного более сложной вещью, чем я думала.
Между нами повисла пауза, но потом Элвис не выдержал и сказал:
– Забудем это. Прости меня, пожалуйста. – Потом он, со своим мальчишеским взглядом, который всегда брал меня за живое, посмотрел на меня и сказал любимую фразочку Флипа Уилсона[19]: – Что тут скажешь, бес попутал!
Я согласилась.
С тех пор я стала чуть более скептичной.
Но оставалась еще одна проблема. Я пошла в его ванную, покопалась в косметичке и взяла оттуда телеграмму, которую, как я знала, он недавно получил. Там было написано: «Я ПРОСТО НЕ ПОНИМАЮ. СКУБИ». Записка была от Энн-Маргрет. Я это знала. Это было, как он позже мне признался, прозвище, которое она сама себе дала. А это предложение – название ее первого хита, выпущенного в начале 1960-х.
Разумеется, Элвис после этого полностью прекратил общение с ней.
– Мне неприятно, что ты это хранишь, – сказала я. А затем разорвала записку на мелкие кусочки и смыла их в унитаз.
– А от тебя ничего не ускользает, да, малышка? Ты еще такая маленькая, а уже типичная женщина, – засмеялся он. – Мне нужно быть начеку.
Я улыбнулась ему, а сама подумала: нет, это мне надо быть начеку. Элвис и Энн-Маргрет поддерживали дружбу и профессиональные отношения до самой его смерти.
После ситуации с Энн-Маргрет я все еще подозревала, что у него были другие.
Иногда я читала или слышала, что Элвис якобы ухаживает за какой-то актрисой, коллегой по очередному фильму. Я видела фотографии, как они вдвоем едут по Сансет-бульвару на его новом мотоцикле, или слышала о новой машине, которую он купил молодой старлетке перед началом съемок нового фильма. У меня всегда был повод сомневаться. Было сложно отделять сплетни от фактов, так что я всегда с ума сходила от беспокойства.
До того как я на постоянной основе начала путешествовать с Элвисом, я обнаруживала записки и открытки на полке его шкафа; в них говорилось: «Я отлично провела время, милый, спасибо за вечер». Или: «Когда мы снова увидимся? Прошло уже два дня, я скучаю». Когда я озвучивала свои подозрения, он все отрицал, обвиняя меня в том, что я все придумываю. Он говорил, как глупо с моей стороны верить этим журнальным сплетням. Но я помнила, что он говорил мне то же самое, когда я спрашивала об Энн-Маргрет.
Если я решала бросить ему вызов, всегда был риск, что он пригрозит отправить меня к родителям. Он знал, что эта тактика работает безотказно. Впервые это произошло, когда он снимался в фильме «Выходные в Калифорнии», и мы обсуждали его напарницу, Шелли Фабаре. Я сказала, что могла бы прийти на съемки и встретиться с ней.
– Лучше бы тебе этого не делать, – сказал он.
– Почему? Я ведь ничего такого не делаю. Я могла бы просто прийти и пообедать с тобой.
Я, очевидно, сказала что-то лишнее. Он угрожающе посмотрел на меня и процедил сквозь зубы:
– Ну все, женщина! Чтобы я больше ни слова от тебя не слышал.
Это было глупо с моей стороны, но я не прислушалась к его предупреждению.
– Так, – продолжала я. – Значит, там есть что-то, что ты от меня скрываешь?
Тут он взорвался.
– Ничего я не скрываю! Ты такая агрессивная и требовательная. Тебе бы своих родителей навестить.
Я ужаснулась и закричала:
– Я туда не поеду!
– Еще как поедешь. Я даже тебе помогу.
Он подошел к моему шкафу и стал выбрасывать из него всю мою одежду на пол, вместе с вешалками, а потом бросил сверху мой чемодан.
– Давай, женщина, собирайся!
Я не могла поверить, что он так раздул из мухи слона. Тут было четыре варианта: либо он был невиновен; либо я заставила его почувствовать себя виноватым; либо он был виноват, и я резко напомнила ему об этом; либо он просто настолько не выносил отвратительный сюжет фильма и просто вымещал гнев на мне.
Всхлипывая, я принялась собирать вещи в чемодан, а Элвис вышел из комнаты. Через несколько секунд я услышала, как он кричит Джо:
– Посади ее на ближайший самолет. Она возвращается к родителям.
Он говорил так уверенно и решительно, как никогда раньше. Безудержно рыдая, я принялась складывать одежду, пока он продолжал кричать в соседней комнате. Я собиралась медленно, совершенно пораженная.