Когда он наконец вернулся в комнату, я чувствовала себя совершенно униженной. Я продолжала собирать вещи, всхлипывая и обливаясь слезами.
– Ты такая требовательная, черт побери, – сказал он, глядя на меня. – Давай быстрее. Тебе пора.
Я медленно поднялась и направилась к двери. Как только я подошла к ней, я вдруг почувствовала его руку на своем плече; он развернул меня, и волшебным образом я оказалась в его объятиях, он крепко прижал меня к себе.
– Теперь ты поняла? – сказал он, пока я всхлипывала у него на плече. – Понимаешь, почему тебе это нужно? Тебе нужно, чтобы тебя довели до этой точки и поставили на место.
Я почувствовала такое облегчение, снова оказавшись в его объятиях. В тот момент он мог сказать все, что угодно, и я бы ему поверила. Но тогда я не понимала, что это была уловка, с помощью которой Элвис мог меня контролировать.
22
Элвис и его родители, Глэдис и Вернон
Я уже почти два года жила с Элвисом и часто с ним путешествовала. Мои родители вернулись из Германии и временно остановились у моего дяди Рэя в Коннектикуте; потом они должны были поехать на военную базу «Трэвис» под Сакраменто. Мне очень хотелось увидеться с ними, но для меня было немыслимо покинуть Грейсленд. За пределами ворот нить, связывающая нас, словно обрывалась. Я боялась, что стоит мне на секунду покинуть мир Элвиса, как на мое место тут же встанет другая.
Но я должна была увидеться с родителями. Я по ним скучала. Я прекрасно понимала, что мое появление – в обтягивающем платье, на высоких каблуках, с обильным слоем косметики, с выкрашенными в черный цвет волосами, собранными в прическу «пчелиный улей», – как всегда, вызовет у них негативную реакцию, но я не собиралась менять ни одного элемента моего образа, так тщательно составленного Элвисом. Я прилетела в Коннектикут, и мои ожидания оправдались. Мои родители снова были шокированы моим внешним видом – они просто лишились дара речи. Потом папа сказал мне, что под всем этим макияжем мои глаза выглядели как «две дырки, как будто в снег нассали».
На протяжении выходных никакого развития не последовало. Я не была честна с ними, рассказывая о своих отношениях и о стиле жизни. Предчувствуя неловкие вопросы о моем будущем, я решила большую часть времени провести в своей комнате. Но вопросов было не избежать.
– И каково это – жить в Грейсленде?
– Это правда, что Элвис никогда никуда не ходит?
Мне казалось, что их допрос – это посягательство на мою личную жизнь, на мою свободу, так что я давала им холодные, краткие ответы.
Родителям не понравилось ни мое поведение, ни моя уклончивость. Они просто интересовались моей жизнью, переживали о моем состоянии и поэтому спрашивали, каково было в школе, какие я получила оценки, привезла ли с собой аттестат. Также они интересовались, собираюсь ли я поступать в колледж. Несмотря на то что я собиралась только туда, куда собирался Элвис, родителям я сказала, что собираюсь поступать. Я старалась говорить им то, что они хотели услышать, и рассказывать как можно меньше, уверенная, что стоит мне сказать одну неверную вещь, как они тут же заберут меня домой.
После этих выходных я старалась избегать родителей. Но они знали, что я была с Элвисом, когда он снимался в Лос-Анджелесе, а они хотели, чтобы я проводила выходные с ними в Сакраменто. Это было сложно. Я даже подумать не могла о том, чтобы делить время с кем-то, кроме Элвиса, особенно на выходных, когда он не работал. Тем не менее иногда я ездила в Сакраменто, потому что если я не ездила к родителям, то они приезжали к нам. Я знала, что Элвиса было легко задеть, и следила, чтобы его ничего не злило.
Особенно сильно я заволновалась, когда родители решили отвезти моих сестру и братьев в Диснейленд на выходные – и заехать к нам в гости в Бель-Эйр. Мне удалось убедить их, что Бель-Эйр слишком далеко для них, и лучше я сама приеду к ним в Диснейленд. Я провела с ними эти выходные, а в воскресенье родители настояли на том, чтобы отвезти меня домой. Конечно, я должна была пригласить их на ужин.
Они подвезли меня, а сами отправились в отель неподалеку, чтобы заселиться и переодеться. Я в панике рванула в дом – я же знала, что нужно будет провести им экскурсию. Я точно не могла сказать родителям, что сплю с Элвисом, так что попыталась убедить их, что у меня есть отдельная спальня.
Я спросила Чарли Ходжа, одного из работников Элвиса, можно ли одолжить для этого его комнату. Я бегала туда-сюда по коридору, перенося вещи из комнаты Элвиса в комнату Чарли. Расставила флаконы парфюма по всем столикам, повесила несколько вещей в шкафу, стратегически оставив его приоткрытым, а всех плюшевых мишек и собак – мою любимую коллекцию – разложила на кровати.
Вечером во время ужина Элвис был само очарование, но мне от переживаний кусок в горло не лез. Я всегда нервничала, когда папа с Элвисом встречались, потому что знала, какой вопрос папа ему задаст. Элвис раньше страшно раздражался, потому что многие интересовались его «постоянными посетителями», вечно спрашивали, за что отвечает этот, что делает тот, зачем Элвису вообще нужна такая огромная команда. Когда я пыталась сказать папе, чтобы он умерил свое любопытство, все становилось только хуже.
– Почему это я не могу задавать вопросов? – не унимался он. – От меня что-то скрывают?
После ужина я провела для родных экскурсию по дому. Я старалась показать им «мою» комнату так же непринужденно, как и остальные.
– Смотрите, какой отсюда вид на патио, – спокойно сказала я. – Пойдем, теперь я покажу комнату Элвиса.
Я открыла дверь в его комнату, молясь богу, чтобы никто не попросил взглянуть на его огромные гардеробные, потому что за дверьми шкафа скрывались все мои вещи. Я с ужасом заметила, что одна из моих туфель осталась лежать около кровати. Мне удалось незаметно пнуть ее под кровать.
Как ни странно, весь вечер прошел спокойно. Несмотря на то что родители ни задали мне ни одного вопроса о моей комнате, я уверена, что они ни на секунду мне не поверили.
Ночью, когда Элвис заглянул в комнату Чарли и увидел всех моих плюшевых зверушек, он не выдержал и громко рассмеялся.
Я продолжала охранять свой образ жизни. Я все время переживала, что они станут слишком приглядываться к моим отношениям с Элвисом. Разумеется, они спросили о нашем совместном будущем.
– Сколько это еще будет продолжаться в таком виде? – вопрошали они. – Какие у него намерения? Есть ли у вас какие-то планы? Если нет, почему ты не можешь просто собрать вещи и вернуться домой? А то время уже пришло.
Это был мой главный страх. Я всегда говорила им: «У нас все отлично. Уверена, все будет хорошо». Я дала им ванильное мороженое с конфетками и взбитыми сливками, даже вишенкой украсила – чтобы все звучало многообещающе.
23
Элвис, я и малышка Лиза Мари
На самом деле все было вовсе не так радужно, как я внушала родителям. Мы с Элвисом не могли быть счастливы, потому что в своей карьере он был несчастен. На первый взгляд казалось, что у него было все: он был самым высокооплачиваемым актером Голливуда, имел контракт на три фильма в год, получал невероятную зарплату плюс пятьдесят процентов прибыли. Но на самом деле его карьера была уже не та, что прежде. К 1965 году Элвис стал доступен публике только через фильмы и музыкальные пластинки. Он не появлялся на телевидении после того спецвыпуска с Фрэнком Синатрой в 1960 году, а концертов не играл с весны 1961-го.
Продажи его пластинок указывали на то, что его популярность сходила на нет. Его синглы больше не попадали в топ-10 автоматически, а на первое место его песни не попадали с весны 1962 года.
В падении популярности он винил свои посредственные фильмы. Он ненавидел их пустые сюжеты и краткие сроки съемок, но каждый раз, как он жаловался Полковнику, тот напоминал ему, что такие фильмы приносят миллионы, что его последние серьезные фильмы, «Пламенеющая звезда» и «Одиночка», провалились в прокате – соответственно, фанаты хотели видеть его только в мюзиклах.
Он мог бы потребовать большего, лучше написанных сценариев, но не стал. Отчасти из-за роскошного образа жизни, к которому он уже привык. Но главная причина состояла в том, что он не мог перечить Полковнику. В своей личной жизни Элвис совершенно не стеснялся говорить, когда его что-то не устраивало, как и о своих чувствах в принципе. Но когда приходило время бросить вызов Полковнику Паркеру, Элвис всегда давал задний ход. Он терпеть не мог деловую сторону карьеры. Он подписывал контракты, не читая их.
Он был артистом, для которого процесс создания значил все. Между ними с Полковником было неписаное соглашение: Элвис отвечал за творческую часть, Полковник отвечал за бизнес. Поэтому сложилось так, что Полковник раз за разом привязывал Элвиса к очередному плохому проекту. Полковник считал, что нет смысла что-то менять, раз в прошлом это приносило успехи.
Элвис разочаровывался и в музыке. Несмотря на то что он ни разу в жизни не посещал музыкальных уроков, он был настоящим музыкальным гением, и он обожал все музыкальные жанры – госпел, оперу, ритм-энд-блюз, кантри, рок. Единственным жанром, от которого он не был в восторге, был джаз.
Много лет Элвис не сходил с вершин музыкальных чартов, потому что ему предоставляли достойный репертуар, и он имел свободу записывать песни на свой лад, как ему нравится, еще не испытав разочарование в индустрии музыки.
В студии Элвис хорошо работал с людьми, с которыми чувствовал себя комфортно, и точно знал, какого звука хотел достичь. Он лично отбирал музыкантов и бэк-вокалистов, а если им нравилось, как они звучат, его собственный голос поднимался на новые высоты. Ему нравилось смешение голосов, он восторгался вокальным диапазоном теноров и басов. Во время сессии он мог остановить запись, подойти к бэк-вокалистам, «докрутить» песню с ними, посмеяться, пошутить, говоря каждому взять то выше, то ниже, чтобы проверить, сможет ли он соответствовать их вокальному диапазону. Почти всегда, когда Элвис был в форме, он мог здорово петь – и он пел.