етку в газете. А главное – теперь позади годы сердечной боли и страха потерять его из-за одной из множества девушек, которые постоянно пробовались на мою роль.
Он хотел поскорее показать кольцо отцу с бабушкой и рассказать им, что мы официально помолвлены. Я даже не успела одеться. На фоне нашего необычного образа жизни предложение в гардеробной и демонстрация моих прекрасных бриллиантов прямо в махровом халате нам ничуть не показались странными.
Мне не терпелось поскорее поделиться радостной новостью с родителями, но Элвис предложил подождать с этим до тех пор, пока мы не вернемся в Лос-Анджелес через несколько недель. Так мы сможем сказать им это лицом к лицу; они этого заслужили. Тем же вечером мы позвонили родителям и пригласили их провести выходные с нами в Бель-Эйре.
В день их приезда Элвис был таким радостным, каким я никогда раньше его не видела. Он постоянно выглядывал в окно, стараясь выследить на улице их машину. Ему не терпелось показать им кольцо, и он сделал бы это в ту же секунду, что они вошли в дом, но я спрятала руку за спиной и держала ее там, пока мы все не устроились на диване. Как только мы уселись, Элвис вытащил мою руку и сказал родителям:
– В общем, мы хотели показать вам это.
– А что это? – спросил папа, приглядываясь к моей руке.
– Это помолвочное кольцо, сэр.
У мамы на глаза навернулись слезы.
– Боже мой, – мягко сказала она. – Оно прекрасно.
Они оба были в восторге. Нам было так приятно сказать им, что наконец-то произошло то, на что они так долго надеялись и молились. Мы подчеркнули, как важно сохранять нашу помолвку в секрете, и попросили их не сообщать о ней даже нашим ближайшим родственникам, потому что дети могут проболтаться друзьям в школе, и тогда поползут слухи. Мы хотели закрытую свадьбу, не мероприятие для звезд. Родители согласились с нашими планами. Они были совершенно счастливы и все выходные просто сияли от радости.
За все пять лет, что я жила с Элвисом, я почти никогда не разрешала им обсуждать наш с ним потенциальный брак. Риск, что их дочь пострадает, больше всего заботил моих родителей. Теперь им не придется переживать, правильным ли было решение отпустить меня из дома в столь юном возрасте.
Я знала, что Полковник Паркер сказал Элвису серьезно посмотреть на наши отношения и решить, куда он хочет двигаться. Элвис считал, что вопрос брака не обсуждается. Хоть он по природе своей был моногамен, ему нравилось иметь разные опции. Но отпускать меня он не хотел. Интересно, что после беседы с Полковником он очень быстро понял, что время пришло.
Это было целиком и полностью его решение.
Счастливые, мы стали строить планы на свадьбу. Мне посоветовали подобрать платье как можно скорее, чтобы в том случае, если тайна нашей помолвки будет раскрыта, мы могли немедленно устроить церемонию. Но в итоге на поиски платья у меня ушли месяцы. Скрываясь за темными очками и шляпой, я посетила все эксклюзивные бутики Мемфиса и Лос-Анджелеса и, несмотря на мое «прикрытие», каждый раз боялась, что меня узнают. Я даже обсуждала возможные дизайны с несколькими швеями, но никому из них не сказала, что речь идет о свадебном платье – не доверяла.
Наконец кто-то посоветовал мне один отдаленный магазин в Лос-Анджелесе. Чарли отправился туда со мной в роли жениха, и именно там я нашла то самое платье. Оно не было экстравагантным, не было вызывающим – оно было простым и идеальным для меня.
Я грациозно выпорхнула из примерочной, чтобы показаться Чарли; когда он увидел меня, его глаза наполнились слезами.
– Ты выглядишь прекрасно, Бо, – сказал он и прошептал: – Он будет тобой гордиться.
Наступил февраль. Мы проезжали Хорн-Лейк, город в Миссисипи, и увидели прекрасное ранчо, сто шестьдесят акров холмистой местности. Здесь паслось стадо похожих на буйволов коров породы Санта-Гертруда. Виднелся мостик через небольшое озеро, коровник со стойлами для лошадей и очаровательный домик. Ранчо было выставлено на продажу.
Это был дом моей мечты. Я моментально влюбилась в него, сразу представив, как мы с Элвисом живем там, только он и я. Дом был достаточно маленьким, чтобы я могла одна поддерживать там порядок. Я могла бы и убираться там, и заботиться об Элвисе, приносить ему завтрак в постель по утрам, пока он умиротворенно смотрит в окно, наблюдая, как Солнце гуляет по пастбищам.
Мне показалось, что это ранчо было бы прекрасным способом для нас иногда ненадолго сбегать из Грейсленда. Я представила, как мы седлаем своих лошадей и скачем на них ранним утром или на закате. Фантазировала я только о нас двоих, без друзей Элвиса.
Мы твердо решили купить это ранчо, даже не представляя, какой обузой оно для нас станет. Элвис хотел ранчо не меньше меня, хотя Вернон и считал, что ценник в полмиллиона долларов сильно завышен. Он понимал, что с владельцем можно поторговаться, сбить цену, и пытался убедить нас, что с финансовой точки зрения это неправильное решение. Фильмы с Элвисом теряли популярность, падали и продажи пластинок. Он получал в среднем миллион долларов за фильм, но деньги уходили так же быстро, как и приходили. Но Элвис уже все решил. Он хотел это ранчо.
Вернон нехотя отправился в банк, чтобы взять кредит, и указал Грейсленд в качестве залога. Мы купили ранчо целиком, вместе со скотом и фермерской техникой, и окрестили ранчо Круг Грейс (Circle G), в честь Грейсленда.
К тому моменту у нас было уже восемнадцать лошадей, их всех мы переселили на ранчо, вместе с девятью рабочими. Наша коммуна была в самом расцвете, и у Элвиса было свое представление о том, как мы все должны жить. Поскольку дом на ранчо был маленьким, Элвис купил всем дома на колесах и назначил по дому на семью. Вернон много работал, чтобы получить разрешение от городского управления на проводку воды и газа на ранчо.
– Сделай все, что бы ни потребовалось, – приказал ему Элвис.
Вскоре произвели заливку цемента, создав гигантскую бетонную площадку под все дома на колесах. Но на этом Элвис не остановился. Для каждой семьи он купил грузовичок «Эль Камино» или «Ранчеро», даже для водопроводчика и маляра. На одни грузовики он потратил около ста тысяч долларов.
Он продолжал тратить деньги, будто у него их был бесконечный запас. Вернон был от этого в ужасе, он умолял Элвиса остановиться, но тот отвечал:
– Я просто развлекаюсь, папа, впервые за долгое время. У меня наконец появилось хобби, что-то, ради чего я встаю по утрам.
Он часто рано утром ходил по территории ранчо, стучался в двери, всех будил, проверял, как себя чувствуют лошади в стойлах. Он прекрасно развлекался, а иногда бывали дни, когда он даже не выделял времени на еду – просто ходил весь день с батоном хлеба под мышкой на случай, если от голода заболит живот. Он обожал ездить за покупками в «Сирс» – покупал инструменты, ножи, фонарики и другое снаряжение, которые потом гордо приносил на ранчо.
Той весной 1967 года мы проводили там очень много времени, иногда – две недели подряд, без поездок в Грейсленд. По воскресеньям мы устраивали пикники, и все девушки приносили к обеду у кого что было – жареную курицу, выпечку, салаты. Мы ездили верхом, соревновались в стрельбе по тарелочкам, ловили в озере черепах и змей. Царили веселье, смех, дух товарищества. И снова мы жили группой, и каждый был частью нашей жизни.
Даже в моем маленьком домике были гости каждый вечер, как правило – холостяки вроде Ламара и Чарли. Готовить для Элвиса было легко: я просто брала еду, которую мы собирались есть, и зажаривала до подгорания. Но гостей всегда было так много, что кузина Элвиса, Пэтси, приходила мне помочь. Ребята, у которых были жены, ужинали в своих фургонах, а потом приходили к нам на десерт и остаток вечера.
В доме всегда была музыка. Элвис, Ламар Файки и Чарли Ходж собирались вместе в центре комнаты и распевали любимые песни. Когда у них получалось очень хорошо, Элвис радостно восклицал:
– Ух! Черт! Давайте еще раз!
Иногда он мог потратить час только на концовку, потому что это надо почувствовать, ведь «чувства – ингредиенты шедевра».
На ранчо приехала не только наша компания, но и любопытные зеваки. Те же толпы, что собирались вокруг Грейсленда, стали появляться у ранчо, и вскоре – и днем, и ночью – наш дом окружили группы фанатов, выстроившихся вдоль забора. Поскольку наш дом выходил на дорогу, Элвис построил забор высотой в три метра, но это их не остановило; они стали забираться на машины и на крыши соседских домов. Нам было негде спрятаться, мне каждый раз было страшно проезжать через ворота.
Мечта постепенно превращалась в ночной кошмар. Жены ребят хотели вернуться в свои дома, дети хотели вернуться к друзьям и в свои школы.
Элвису нравилось, когда все были вместе – только на заданных им самим условиях, – и он огорчился, что они хотели уехать.
– Черт, я столько всего купил, – сказал он. – А теперь все хотят домой.
Дезертирства он не терпел; он дал своим работникам все, а они, казалось, совсем этого не ценили. Он узнал, что некоторые члены компании продают свои грузовики. Они больше нуждались в деньгах, а не в «Эль Камино». Элвис не мог представить себе финансовые трудности, с которыми сталкивается большинство людей, и никогда не понимал, что женатые простые смертные должны нести ответственность перед женами и детьми.
Он по-прежнему с радостью делал подарки и все делил поровну, а количество денег на банковском счете стремительно уменьшалось. Дорогостоящее увлечение, ранчо, уже стоило ему около миллиона долларов, и из-за этого образовалась серьезная проблема с деньгами. В ежедневных разговорах Вернон умолял Полковника придумать Элвису занятие, чтобы отвлечь его от этого растратного разгула. Полковник договорился о новом фильме – «Пикник у моря». Элвис прочитал сценарий – еще одна история про пляж и бикини, он терпеть этого не мог. Вернон объяснил, что у него особо нет выбора. «Сынок, нам нужны деньги». Элвис согласился.
– Я не хочу уезжать отсюда, Цилла, – сказал он. – Не хочу бросать тебя, ранчо, Солнце. И никакой сукин сын не заставит меня этого сделать. Ни папа, ни Полковник, ни студия – никто. Этот их заговор, чтобы я не тратил денег, провалится. Понадобятся деньги – я поеду в Нэшвилл и запишу несколько песен. Это уж точно будет лучше тех идиотских фильмов.