Наконец через несколько месяцев мы с Элвисом занялись любовью. Перед этим он сказал мне, что я теперь молодая мать, мать его ребенка, что это очень важно. Но в дневнике я записала: «Начинаю сомневаться в собственной сексуальности как женщины. Мои физические и эмоциональные потребности не были удовлетворены».
35
Вернон, Элвис, Лиза и я в Вегасе на дне рождения Лизы, 1973 год
Мы вернулись в Лос-Анджелес, где у Элвиса проходили съемки фильма «Немного жизни, немного любви». Он стал возвращаться к старым привычкам. Я была страшно недовольна и стала искать для себя занятия танцами. Я просмотрела местный телефонный справочник и обнаружила там заинтересовавшее меня объявление – школа джаза и балета недалеко от дома.
Студия была небольшой и достаточно скромной; хозяин, Марк, оказался весьма привлекательным и энергичным мужчиной сорока пяти лет. Он был прекрасным танцором и достойным учителем, и перед уходом я записалась к нему на индивидуальные занятия.
Я все еще стеснялась танцевать с группой, так что хотела дождаться, когда достаточно набью руку для этого. Я стала ходить на индивидуальные занятия три раза в неделю. Интерес и внимание Марка льстили мне, и вскоре я делала такие прыжки и пируэты, о которых раньше и не мечтала.
Марк говорил, что у меня как у танцовщицы высокий потенциал, и заставлял меня выкладываться по полной. Я злилась, мне было больно, хотелось все бросить. Но Марк требовал, чтобы я продолжала, утверждая, что это укрепляет характер, и заставлял меня раз за разом повторять один и тот же номер, пока он не будет доведен до совершенства. Это помогло мне понять, что я способна на большее, чем когда-либо считала.
Он верил в меня; я добивалась успехов. Я впервые создавала что-то сама, чувствовала от этого радость и каждый день с нетерпением ждала урока.
Марк был харизматичным, а я была особо уязвима. Поскольку у меня не было страстного брака, его место в моей жизни заменяли танцы; я их просто обожала, вымещая в студии все свои недовольства и остальные чувства. Я поймала себя на том, что думаю о Марке даже дома. Я видела его всего несколько раз в жизни, но он никак не шел у меня из головы. Я оправдывала это тем, что он просто постоянно был рядом. Мне казалось, что Марк понимает меня, в то время как мужчина, которого я люблю, полностью погружен в свой собственный мир. Я начала расслабляться и наслаждаться собой как бы против своей воли. Я уже давно не проводила времени с мужчиной, который ценил мои способности и был рад проводить со мной время. И я впервые ни перед кем не отстаивала свою идентичность. К такой роскоши я не привыкла. У нас была небольшая интрижка, и вскоре я положила ей конец.
Это помогло мне осознать, чего мне не хватало в отношениях с Элвисом. Мы решили отправиться отдохнуть на Гавайи.
Мы с Элвисом впервые уезжали в отпуск, и я надеялась, что он будет нашим вторым медовым месяцем и что мои мысли о Марке улетучатся. Мы взяли в путешествие Лизу, ее няню, Джо, Джони, Пэтси и ее мужа, Джиджи, Ламара и его жену Нору, а также Чарли. Мы заселились в отель «Иликай» на Вайкики, но почти моментально обнаружили, что Элвис не мог спокойно пойти на пляж – за ним всегда образовывалась огромная толпа. Мы решили снять дом с частным пляжем и остаток отпуска провели там.
Мы отлично провели там время; мы с Элвисом снова были как два ребенка, вдали от давления и камер – и вдали от Марка, о котором я время от времени вспоминала.
Именно там мы познакомились с Томом Джонсом[24], и Элвис очень к нему привязался. Ему всегда нравился вокальный стиль Тома, особенно в песне Green, Green Grass of Home, которую он впервые услышал, когда ехал из Лос-Анджелеса в Мемфис. Он позвонил мне, когда они остановились в Аризоне, и сказал мне купить эту пластинку.
Элвис был полностью уверен, что Том был чернокожим; ни один белый певец не мог так петь, не считая «Райчес бразерс», расовая принадлежность которых тоже сильно его удивила.
Том Джонс и Элвис подружились моментально. После посещения отеля «Иликай» Том пригласил нас к себе, вместе со всей группой. Через несколько минут выстрелило шампанское, и вечеринка началась. Мы смеялись, пили, шутили, снова пили (и немало), пели – и вернулись в «Иликай» только на рассвете. Элвис так хорошо провел время, что лично пригласил Тома и его компанию на следующий день в наш пляжный домик. Так зародилась прекрасная дружба, основанная на взаимном уважении и обожании.
Одним из лучших качеств Элвиса было его убеждение, что в сфере развлечений было место каждому, кто обладал талантом. По своему опыту могу сказать, что не все звезды разделяли его щедрость. Жадность, неуверенность, зависть и эго обычно мешали знаменитостям поддерживать друг друга.
Элвис всегда моментально замечал талант. В Лас-Вегасе мы часто смотрели выступления разных молодых исполнителей, и если шоу Элвису нравилось, он становился покровителем клуба, где выступал артист, и подбадривал молодых творцов, убеждая не оставлять карьеру, заражая их уверенностью и оптимизмом.
Он обожал Айка и Тину Тернеров, группу «Гэри Пакетт и Юнион Гэп», танцоров Тайба и Брасию и старичков Фэтса Доминго и «Инк Спотс» – невероятно талантливых людей, заслуживающих признания в своей профессии.
Как-то вечером мы навестили Барбару Стрейзанд после выступления в отеле «Интернэшинал», который теперь называется «Хилтон». Это было классическое выступление Стрейзанд, и Элвис, выпивший чуть больше «кровавых Мэри», чем следовало бы, хотел лично похвалить Барбару. Нас отвели за кулисы, в ее гримерку, и первым, что Элвис ей сказал, было:
– Что ты такого нашла в этом Эллиотте Гулде? Я всегда терпеть его не мог.
Стрейзанд в своей типичной манере ответила:
– В смысле? Это ж отец моего ребенка!
Элвис не нашелся, что ответить.
Были у него и другие любимчики: Артур Прайсок, Джон Гэри, оперный певец Роберт Меррилл, Брук Бентон, Рой Орбисон, песня Where Has Love Gone? в исполнении Чарльза Бойера.
Он терпеть не мог певцов, которые, как он говорил, «технику знали, но пели вообще без эмоций», и таковыми он считал Мела Торме и Роберта Гуле. По их вине два телевизора были прострелены патронами «магнум» 357-го калибра.
36
Вернон и Лиза, 1973 год
Пятилетний контракт Элвиса с «Метро-Голдвин-Майер» закончился в 1968 году, и он наконец был свободен пробовать себя в чем-то новом. Даже Полковник признавал, что карьера Элвиса нуждалась в новом толчке. Компания «Эн-би-си» предложила ему снять его собственный телеконцерт, режиссером которого выступит новичок по имени Стив Биндер. Не был установлен четкий формат, но идея звучала соблазнительно, да и деньги предлагали хорошие. Тот факт, что там не было никакого сценария – он был в «открытой разработке», – заставил Полковника сильно усомниться в этом предложении. Он потребовал больше контроля, но Элвис хотел встретиться со Стивом, посмотреть, сработаются ли они, говорят ли они на одном языке.
Элвис уже много лет не появлялся на телевидении и очень нервничал. Стив оказался намного моложе, чем ожидал Элвис, очень внимательным, не говорил на повышенных тонах – совсем не как представители студий, с которыми он привык работать; то были мужчины намного старше, с прочно сформировавшимися мнениями о том, в какую упаковку запечатывать Элвиса и как его продавать. Впервые за много лет Элвису хотелось творить. Стив Байндер заручился его доверием и сумел позволить Элвису просто быть Элвисом. Стив наблюдал, мотал на ус, изучал повадки Элвиса, запоминал, что расслабляло звезду, а что напрягало.
Во время встреч Стив чувствовал страх Элвиса, который уже много лет не выступал перед живой аудиторией, но замечал, что Элвис слово оживал в гримерке перед выходом в зал, репетируя с музыкантами.
Каждый день он чувствовал все больше уверенности и радости в связи с новым проектом, снова гордясь своей внешностью – он стал следить за весом, следовать диете, тесно сотрудничать с дизайнером шоу, Биллом Белью; вместе они создали такой костюм, в каком его никто не видел уже много лет – из черной кожи.
К моему удивлению, он сказал:
– Сатнин, я так глупо чувствую себя в этом костюме. Как ты считаешь, я нормально выгляжу?
Элвис знал, что это шоу невероятно важно для его карьеры. У него не было права на ошибку. На протяжении двух месяцев он работал усерднее, чем на всех своих фильмах, вместе взятых. Это было главным событием в его жизни.
В тот период я открывала для себя совершенно новую музыку: Андрес Сеговия; Blood, Sweat and Tears; Чайковский; Santana; Мейсон Уильямс; Равель; Сержио Мендес; Герб Алперт… и мне безумно хотелось поделиться новыми радостями, музыкой и танцами, с мужем. Мне хотелось вернуть энергию в наши отношения, я надеялась укрепить наш брак. Разговоры за столом теперь велись о Леонарде Бернстайне[25] и Карлосе Монтойя[26], но они совершенно не интересовали Элвиса; все его мысли были поглощены телеконцертом.
Его подолгу не было, а когда мы все-таки виделись, наше общение было совершенно поверхностным. Каждый из нас был погружен в свои отдельные дела, у нас не было ничего общего, кроме ребенка. Я старалась быть деликатной с Элвисом – я знала, что мы отдаляемся друг от друга. Но поскольку он был настолько погружен в свой концерт, я понимала, что последнее, что ему сейчас нужно, – это мои слова, что я боюсь, будто мы отдаляемся друг от друга.
Когда его не было, я занималась воспитанием Лизы, а также посещала занятия танцами по утрам, балетом – по ранним вечерам, джаз – по вечерам (иногда он заканчивался только в час ночи). Теперь я занималась с новым инструктором, который использовал меня в качестве модели, чтобы показывать движения на вечерних занятиях. Многие ученики были профессиональными танцорами. Я очень старалась стать частью танцевального коллектива, репетировала каждый день по четыре часа, чтобы освоить новый номер, постоянно добиваясь новых успехов, и в конце концов меня взяли в коллектив, и я инкогнито выступала по выходным в колледжах в районе Лос-Анджелеса.