Вот только ничего пока не вспоминалось.
Элвис и Бакс сидели за соседним столиком и тоже курили. На их физиономиях жило огромное желание помочь другу, но сейчас они были совершенно бессильны. Видимо, и в преисподней чужая память недоступна.
– Давай! Давай вспоминай! – велел Элвис.
– Давай, бро! – эхом отозвался Бакс.
Максим прикурил очередную сигарету. И вновь принялся вспоминать.
Ему семь лет. Он на уроке в музыкальной школе. Учительница Марья Ивановна, строгая, в старомодном сером платье с длинными рукавами, со старомодной же гладкой прической, внимательно следит, как он выписывает в тетрадке ноты.
Ноты – фигня на постном масле. Подумаешь, кружочки с палочками! Флажки, штили и головки… Главное нарисовано перед ними, слева. Аккуратно выведенный скрипичный ключ. Когда ты пишешь его, главное – чтобы начальный круглый вензель находился центром точно на второй линейке нотного стана и целиком помещался между первой и третьей. Максик давно уже освоил все это – что и показывает учительнице.
Марья Ивановна хвалит его. Потом роется в своей, старомодной же, сумочке и достает оттуда небольшую металлическую коробочку с разрисованной крышкой. На крышке – разные ягоды и надпись «Монпансье леденцовое».
Максик замирает в ожидании. А когда коробочку открывают, он долго выбирает маленький леденец – боясь прогадать и взять не самый вкусный.
– Вспомнил? – с надеждой спросил Элвис.
– Вспомнил. Скажи-ка, ад не отличается от реального Южноморска?
– Твой – да, старик. В основном.
Максим опять раздавил окурок в пепельнице, выскочил из бара, не оглядываясь, выбежал на пустую улицу. Стремительно пролетел по старым знакомым кварталам.
Ага, вот она, городская музыкальная школа из далекого детства, красное кирпичное трехэтажное здание, самое начало жизненного пути, по которому довелось пройти до самого конца.
Однако школьная дверь оказалась заперта. Ее, помнится, всегда запирали после начала занятий. Чтобы опоздавшие нажимали кнопку звонка и получали дежурный нагоняй от Анны Ильиничны, с утра до вечера сидевшей на страже возле гардероба, заполненного верхней одеждой и полотняными мешками для сменной обуви. Воспитательную беседу Аннушка всегда заканчивала одним и тем же словом.
Лоботряс!
И добавляла: «Придется твоих родителей огорчить, уж извини!»
Но опоздавшие ученики знали и запасной путь в темницу знаний, воспользовавшись которым можно было обойтись и без этого слова, и без ненужных родительских огорчений.
Доводилось, разумеется, не успевать к началу занятий и маленькому Максику.
Жизнь ребенка в этом смысле ничем не отличается от жизни взрослого. Разве что бодуна не бывает…
Максим быстро обогнул здание, пробрался через арку на совершенно пустой задний двор и отыскал заветное окно на первом этаже. Цепляясь за раму, взобрался на жестяной выступ водоотлива и, стараясь не сорваться, аккуратно надавил на стекло форточки. В стародавние времена шпингалет на ней вечно был сломан – для того, собственно, и ломали, – и опоздавшие ученики запросто могли пролезть внутрь. Открылась форточка и сейчас.
Правда, взрослому через нее протиснуться нереально, зато у взрослого длинные руки. Главное, чтобы не оказалась закрытой нижняя запорная ручка. Тогда если только стекло выбивать. А уж до верхней он в любом случае дотянется.
И судьба беспрекословно выполнила его пожелание. Он открыл окно, проник внутрь, спустился с подоконника и оказался в туалете для мальчиков.
Старшие здесь, бывало, покуривали втихаря от преподавателей, а кто-нибудь из младших стоял на стреме. Доверялись сторожевые функции и Максику.
Он вышел в коридор.
Со стен на гостя смотрели суровые лица великих композиторов. Чайковский, Мусоргский, Рахманинов, Римский-Корсаков… Отечественные классики, за многие годы учебы так и не сумевшие доказать ему, что их музыка лучше мерзкой какофонии, называемой коротеньким словом «рок».
Он поднялся по лестнице на второй этаж. Дверь знакомого кабинета была приоткрыта. Он подошел, несколько секунд поколебался, не решаясь войти, а потом заглянул внутрь.
Хотя за окнами был солнечный полдень – как всегда в преисподней, – в кабинете на столе горела старинная лампа с тяжелым стеклянным абажуром зеленого цвета. За столом сидела Марья Ивановна, ничуть не изменившаяся. В том же сером платье и с туго затянутыми волосами. Она проверяла нотные тетради. Услышала скрип двери. Обернулась.
– Молодец, Максик, – сказала она и улыбнулась опоздавшему ученику. – У тебя «отлично» за диктант. Вот, я поставила пятерку, а рядом написала красными чернилами слово «молодец». Покажешь маме. Обязательно. – Она отложила ручку, зачем-то поправила идеально уложенную прическу и протянула металлическую коробочку с крышкой, украшенной разноцветными ягодами.
Максим вытянул из коробочки ближайший леденец, чуть слышно буркнул: «Извините, Марья Иванна!» – и ринулся прочь, но уже другим маршрутом: в коридор, по лестнице, через холл, мимо совершенно пустого гардероба, возле которого сейчас никто не сидел. Толкнул прежде запертую дверь – она беспрепятственно распахнулась – и оказался на улице.
Перед школой было по-прежнему безлюдно.
И только на полпути к гостинице его встретил Элвис. На лице его жило глубокое сочувствие.
Пока они возвращались, он не сказал ни слова, угрюмо вышагивая рядом с подопечным. И только когда оказались в холле, открыл рот:
– Не то, старик… Пойдем в бар, Бакс все еще там.
Рэпер сидел у стойки напротив дяди Сережи и опять пил пиво. Теперь он уже не морщился. Видимо, ад понемногу брал его в свои когти.
– Хлебни-ка «Миллера», бро. – Бакс похлопал по табурету рядом с собой. – Полегчает.
Но Максим уже ничего не видел и не слышал – на него снова нахлынули воспоминания.
Ему восемь лет. Он стоит возле старой машины, из-под которой торчат ноги водителя. На ногах сапоги со смятыми голенищами. Папа и мама такую обувь называют «кирзачами».
Рядом крутятся и другие мальчишки. Многие смотрят на торчащие ноги с уважением.
– Вовка! Дай-ка мне ключ на тринадцать! – доносится из-под машины хриплый мужской голос.
Один из мальчишек тут же бросается к разложенным на траве инструментам и просовывает в щель между днищем и травой гаечный ключ.
Вместо слов благодарности из-под машины раздается гневное:
– Да не этот, мать твою! Вон тот, старый!
Маленький Максик первым понимает, что именно нужно дядьке, и сует под днище покрытую легкой ржавчиной железяку.
– Во! Другое дело! – удовлетворенно говорит водитель. – Молодец!
Это «молодец» звучит совсем не так, как у Марьиванны, и наполняет Максика гордостью за свою догадливость.
– Знаешь, бро, – Бакс улыбнулся, – а ведь эту бурду вполне можно употреблять. Другой-то все равно уже не будет.
– Не то, – сказал Элвис, сочувственно глядя на Максима.
Оказывается, они уже сидели за столиком у окна, тем самым, за которым совсем недавно он пил пиво с Лехой Севасом. И когда только успели перебраться сюда от стойки?
– А ты брякнешь ему, если окажется то, что нужно? – Бакс одним глотком прикончил остаток пива в бокале.
Перед Максимом тоже стоял бокал – совершенно нетронутый.
Элвис подвинул его к рэперу:
– Зачем? Он поймет и без моей помощи.
Максим совершенно не удивился обещанию гида – он уже и сам догадывался об этом. И продолжал выволакивать из памяти давно забытые события.
Лена садится в машину и устраивается на сиденье, отыскивая удобную позу и оглядывая убранство салона.
Максим горд донельзя – ведь у него самая настоящая «волга» ГАЗ-24 красного цвета, чрезвычайно модная машина. Такой обзавестись очень и очень непросто. И глубоко плевать, что он купил ее бэушной, через комиссионку. Не у всех есть такие возможности. Большинство годами стоит в очереди, с завистью провожая тебя взглядом, когда ты гордо катишь мимо…
На Лене желтая блузка и короткая коричневая юбка в крупную клетку. В придачу солнце освещает ее голые коленки, и это та еще картинка!
Максим улыбается. Он молод и счастлив. У молодых всегда счастливые свидания, других и быть не может. Рука Максима поворачивает ключ в замке зажигания. Двигатель оживает, и начинается их первое совместное путешествие…
– Не то, старик? – сочувственно спросил Элвис.
– Не то, старик, – эхом отозвался Максим.
В нем вспыхнуло возмущение собственной недогадливостью.
Столько воспоминаний, и все – ненужные. Вроде и о ключах, да только не тех…
А как докопаться до нужных? Может, тут, в баре, они и вовсе не придут? При дяде Сереже, опять протирающем посуду… При Баксе, продолжающем лакать свое пиво… При Элвисе с его бесконечным сочувствием… Нет, обстановка здесь определенно память не освежает. Хорошо хоть, зомбоящик над музыкальным автоматом выключен и не отвлекает очередными новостями из будущего. Но надо что-то менять! Иначе так тут и просидишь в отупении.
Он поднялся из-за стола:
– Я пойду к себе в номер.
– А нам с тобой можно, бро? – тут же отозвался Бакс.
Очень хотелось грубо заявить: «Хрен вам в сумку, орлы! Перетопчетесь!» Но какой смысл обижать мужиков? В конце концов, вовсе не они виноваты в том, что память у тебя оказалась такой короткой.
– Куда ж от вас денешься? Валяйте!
– Кул! Я вот только пивасик добью, и жди нас в гости.
Максим кивнул бармену, вышел в холл и поднялся по лестнице на свой этаж.
А ноги-то, оказывается, уже не болят.
Он вошел в номер и расположился на постели, устроившись прямо поверх покрывала. Согнул вдвое подушку и пристроил на сгибе затылок.
Может, так память лучше заработает?
Но тут в номер подтянулась парочка друзей.
– Не стремайся, бро, мы не станем тебе мешать, – пообещал Бакс. – Просто мне очень интересно, чем все это закончится.