— Ничего, Эм, подождём, — пыталась меня урезонить Саша. — Подумаешь, каких-то полтора часа.
Чтобы не толкаться в приёмном покое, где и так было людно и душно, мы вышли на улицу и свернули в больничный двор, исполосованный аллейками и тропинками.
— Пойдём вон там присядем, — Саша кивнул на ближайшую скамейку.
Он старался меня разговорить, но я от напряжения не могла даже смысла его слов понять. В голове стучало одно: «Как там мой Эш?». Ну и чуть ли ни каждую минуту спрашивала его, который час. Время же как остановилось!
— Саша, сколько сейчас? — снова спросила я. Но он не ответил.
Я проследила за его взглядом и увидела, что он пристально смотрит в сторону парковки, куда с вальяжной медлительностью въехал внушительный чёрный джип. Из джипа выскочил молодой крепкий парень, обошёл машину и открыл дверцу, выпустив женщину в белом брючном костюме. Лицо её закрывали тёмные очки, но я сразу же узнала Веронику. Она, цокая высоченными шпильками, направилась к больнице. Дёмин, очевидно, тоже узнал её, судя по тому, как сильно он напрягся и опасливо скосил на меня глаза. Выходит, Эш их познакомил? Мне отчего-то стало неприятно, но я тут же себя пристыдила. О чём я вообще думаю? Какая, к чёрту, разница, знакомил он её со своими друзьями или нет? Как я могу думать о такой ерунде, когда Эш там, в больнице?
Парень из джипа между тем открыл багажник, вытащил сложенное инвалидное кресло и поспешил за Вероникой.
— Может, в другой раз придём? — предложил Дёмин.
— Ты, Саша, иди, если тебе куда-то надо. Я и одна подожду.
— Да нет, мне никуда не надо, просто… — поколебавшись, он добавил: — Просто, может, нам лучше…
— Тоже её видел? — спросила я. — Вы с ней знакомы?
— Угу, — кивнул он. — Она как-то за Эшем заехала в академию и меня подвезла. Слушай, давай хотя бы подождём, когда она уйдёт? А потом поднимемся к нему.
— А зачем, как думаешь, им кресло?
— Может, прогуляться хотят? — предположил он.
Ещё ждать! Я и эти-то полтора часа еле вытерпела. Но Саша прав, мы не должны ставить Эша в неловкое положение.
— Подождём, — согласилась я.
Однако спустя несколько минут из больницы показался парень, что приехал с Вероникой. Только почему-то сейчас он вышел без неё. Может, она осталась с врачом поговорить? Перед собой он катил Эша. Я его как увидела, так у меня всё внутри оборвалось. Бедный мой…
Осторожно спустившись по пандусу, парень повёз его в сторону парковки.
У меня, наверное, разум совсем отключился, потому что дальше я себя перестала контролировать.
— Эш! — крикнула я и побежала к ним.
— Стой! — Дёмин попытался поймать меня за руку, но я вывернулась и припустила со всех ног. Он его что, увозит? Куда? Почему?
Я догнала их как раз в тот момент, когда парень подкатил кресло к джипу, а сам пошёл открывать багажник.
— Эш! Миленький! — я кинулась к нему, но в шаге остановилась как вкопанная.
Эш слышал меня и видел, вне всякого сомнения. Он даже оглянулся, но посмотрел так, будто меня не знает. Или даже нет — будто я ему неприятна. Этот его взгляд — как ушат ледяной воды. Как нож в грудь. В самое сердце. Я стояла, оцепенев, и таращилась на него, ничего не понимая. Только глупо открывала рот, но ни одного звука не могла выдавить из себя — горло перехватило. Что с ним? Почему он так?
Сзади подошёл Дёмин. На него Эш отреагировал нормально, пусть без особого энтузиазма, но во всяком случае не стал делать вид, что не признал, и даже поздоровался за руку.
— А мы вот тут с Эм решили тебя навестить, — неловко переминаясь, сказал Дёмин. — А тебя погулять вывезли?
— Вывезли, — невесело усмехнулся Шаламов, скользнув по мне невидящим взглядом. Теперь в его глазах не было даже холодной неприязни, как в первый момент, вообще ничего не было, будто меня тут попросту нет.
От потрясения я не только дара речи лишилась, но и двинуться с места не могла. Дёмин тряс меня за руку, куда-то тянул за собой, а я всё стояла и смотрела на Эша, пока парень помогал ему сесть в джип, пока складывал и убирал кресло. На меня же Эш больше ни разу не взглянул.
А потом подошла она, спросила, удобно ли ему, не больно ли. Он ответил, что всё нормально.
Этот их разговор, даже не разговор, а всего лишь пара будничных фраз как будто в один миг отсекли его от меня. Он остался с ней, вот что он сейчас мне показал! Он выбрал её, а не меня! Я попятилась, попятилась, а потом развернулась и пошла прочь. Сначала медленно, а затем всё быстрее, пока не сорвалась в бег. Я мчалась, не разбирая дороги, налетая на прохожих, но никак не могла остановиться.
Дёмин поймал меня в каком-то дворе, я даже не заметила, как тут очутилась. Меня колотило от беззвучных рыданий, которые никак не могли прорваться наружу. Он бросил меня. Бросил… Господи, за что? За тот случай в ресторане? Он всё-таки не смог меня простить? Но почему он ничего не сказал? Ни слова… Лучше бы обвинял, упрекал, чем вот так, молча и холодно отвернуться.
Дёмин крепко обнял меня:
— Эм, не переживай так. Этому наверняка есть какое-то объяснение. Может, он не мог при них…
Я хотела ему ответить, но из груди вырвался жалкий всхлип. И я наконец расплакалась. Саша продолжал что-то говорить, но я как будто оглохла и отупела от горя, от рыданий. И раз за разом повторяла вслух: «Я же уже не смогу без него».
Глава 35
Шаламов негодовал: зачем она пришла? Вот уж где верх цинизма!
Миленький! Хотя она наверняка даже не догадывается, что он всё знает. Что он её видел.
Когда он в субботу очнулся на больничной койке, когда вспомнил всё, что случилось, то даже пожалел, что выжил — настолько погано было. А то бы вон как красиво ушёл…
Называть свою фамилию и родственников он поначалу наотрез отказывался — не хотел никого видеть. Ни родителей, ни Веронику, никого. Потом уж в него вцепился въедливый мент, пришлось назваться, чтоб отвязался.
Веронике он был благодарен — забыла обиды, нашла вон его, перевела в клинику, где с него буквально пылинки сдувают, где под боком никто не кряхтит, не стонет, не требует утку. Хотя ему, если уж честно, на все эти «комфортные условия» плевать. Да и благодарность эта давила его уже как плита.
Одно в этой клинике было, безусловно, хорошо — по первому требованию кололи какое-то шикарное обезболивающее, от которого не только стихала боль, но и уплывал разум. И тогда мысли об Эм уже не разъедали душу. Получалось даже вообще о ней не думать.
Эм — это просто морок. Наваждение. Юношеская мечта, которая и тогда не сбылась, и сейчас.
— Ты ничего не поел, — хлопотала Вероника, которая буквально дневала и ночевала в его палате, обустроенной помимо прочего парочкой кресел и вполне уютным диваном, на котором она и отдыхала. — А тебе через двадцать минут надо быть в процедурном. Какие-то металлические стремена будут крепить, врач сказал.
Эти дни Вероника казалась весёлой и вовсю старалась расшевелить Шаламова. Но тот либо находился в полудрёме от уколов, либо безмолвно и неподвижно лежал, глядя в одну точку.
Немного оживал, лишь когда приходили его родители. После аварии они вдрызг разругались. Мать, конечно же, винила во всём отца — он ведь подарил «тот проклятый мотоцикл». Сына жалела, но от упрёка не смогла удержаться: «Как можно было сесть за руль пьяным и не подумать о матери?». Отец тоже обронил: «Как же ты так меня подвёл?!».
И только одна Вероника не укорила его ничем ни разу, хотя кто-кто, а уж она имела на это полное право. Вместо этого заботилась, ухаживала. Утром они гуляли в небольшом скверике — Шаламов осваивал костыли. Был, правда, неловкий момент, когда она вдруг расчувствовалась и стала ласково наглаживать его волосы, а потом склонилась к груди, поцеловала, спустилась ниже, приникла жадно… Спустя минуту он отодвинул её голову:
— Не надо. Прости, я не могу сейчас.
— Из-за лекарств, наверное, — вздохнув, предположила Вероника, поднимаясь.
«Из-за лекарств, как же!» — подумал, мрачнея, Шаламов. Какие лекарства? Это всё Эм. Отрава. После неё вообще ни к кому и ни на что не тянуло. И почему она на него всегда так действует? Сейчас-то её и рядом даже нет, а всё равно… И так плохо, что только и думаешь, когда же всё это кончится?
Полторы недели, что Шаламов лежал в клинике, казались Веронике самыми счастливыми. Не зря она его перевела сюда, не зря упросила врача не выписывать как можно дольше, хотя они вполне могли бы лечиться и дома. И неважно, что он по-прежнему избегал близости, хотя секса хотелось, конечно, до невозможности. Но всё ведь постепенно. Сразу-то ничего и не бывает. Он уже от неё не шарахался, и они даже вполне непринуждённо общались на нейтральные темы, сутки напролёт проводили вместе. А главное, там он принадлежал ей одной.
Но стоило вернуться домой, сразу стало хуже. Нет, не настолько кошмарно, как было перед аварией, когда он Веронику и близко к себе не подпускал, когда всё свободное время проводил с официанткой, но всё равно он опять стремительно отдалялся от неё. Стал мрачен и нелюдим. Ничто его не интересовало и не радовало. Вероника уже и не знала, как его растормошить, когда даже не знаешь, с какой стороны к нему подступиться.
Она и не ожидала, что за такой короткий срок может так сильно измениться характер. Ведь Эдик всегда был такой лёгкий, за словом в карман не лез, мог, конечно, запросто и обидеть — порой совсем не думал, что говорит, но теперь он просто молчал, всё время молчал. Это чрезвычайно угнетало. Одна радость — с официанткой он тоже не виделся. И вообще ни с кем из недавнего своего круга не общался.
Неожиданно всплыла ещё одна проблема, причём откуда не ждали. Буквально на третий день после выписки к ним посмел заявиться Лёва. Повезло, что Шаламов сидел в своей комнате, слушал музыку. Впрочем, Лёва пришёл не к нему, а как раз таки к ней.
— Поговорим? — он кивнул в подъезд, а глаза у самого нервно забегали.