Эмблема печали — страница 3 из 14

Закрытый вагон

1

Оказавшись в коридоре, бандит притворил за собою дверь. Он повернулся и увидел Лиду. В раздражении пихнул ее вялым кулаком. Поезд качнуло. Девушку бросило на металлический поручень, и она больно ударилась. Импровизированная кофточка из желтой занавеси лопнула. Груди вывалились, и Лида сильно прижала их растопыренными ладонями.

— Тебе велено раздеться, сука? — спросил негромко, но совсем уже иным тоном Мирный. — Тебе сказано, чтобы, как у гинеколога, все было нараспашку… Чего задумалась? Раздевайся совсем! Быстро!

С трудом оторвав ладони от груди, Лида мгновенно одеревеневшими пальцами расстегнула юбку, зачем-то повесила ее на металлический поручень, расправила и стала послушно стягивать шелковые трусики, хотя на нее никто уже и не обращал внимания. В стекле она видела зыбкое отражение на фоне зеленой ленты: бледное сосредоточенное лицо и желтые лохмотья на дрожащих плечах.

— Убрать ее! — с отвращением глянув на голое женское тело, приказал Мирный. — Всех пассажиров убрать. Чтобы никого в коридоре не было.

— Прошу, мадам! — сказал лысый, отодвигая дверцу купе.

— Не сюда, в другое. Сюда ее, пожалуй, не стоит! — бросил через плечо Мирный и зашагал по коридору.

— Тогда сюда! — промурлыкал лысый и распахнул дверь другого купе.

— Прошу!

Лида с облегчением вздохнула. Надо же, чтоб так повезло. В купе, куда ее впихнул лысый, сидел Алексей, на другой полке напротив покачивался бородач в штормовке.

2

Пока она натягивала на себя предложенный бородачом черный тренировочный костюм, оба, и Алексей и бородач, сидели, отвернувшись к окну.

— Можно смотреть! — сказала Лида и устало опустилась на полку рядом с Алексеем. — Стриптиз окончен!

Поезд все прибавлял и прибавлял скорость. Стекло, залитое дождем, настолько искажало проносящийся мимо пейзаж, что теперь трудно было понять: город за окном или лесополоса, какие-то тени. Мелькали столбы.

— Борис! — протягивая девушке руку, представился бородач.

— Лидия! — Она механически пожала руку.

— Вы можете мне толком сказать, что происходит?

— Толком? Нет! — Лида повернулась к Алексею: — Может, ты мне объяснишь, что все это значит? — Она разозлилась и теперь не скрывала своих чувств. — При чем здесь этот Петр Петрович? — Она старалась смотреть в глаза Алексею. — Ты знал, что на поезд нападут?

— Конечно, не знал. Скажи, — он будто не замечал ярости, вспыхнувшей в девушке, не замечал ее язвительного тона, — как он себя вел во время нападения? Ты не заметила ничего странного?

— Было странное, — немного успокаиваясь, сказала Лида. — Чем-то твой дядя напугал этого большого бандита в бушлате. Какой-то значок у него был к пиджаку приколот. Он показал значок, и тот сразу в лице переменился. Потом — не знаю, меня выпихнули в коридор… — Она сделала паузу и с нажимом сказала: — И все-таки ты не ответил на мой вопрос.

«Все складывается… — подумал Алексей. — Если до сих пор и могли оставаться сомнения, то теперь все. Это он. Он показал бандиту лилию. Естественно, тот испугался. Бандиты вообще перед цветочком испытывают какой-то мистический страх. Знали бы они, как это все устроено на самом деле».

— Погодите, ребята, — перебил его Борис. — Я что-то не понял, вы знали о нападении?

— Нет, — сказал Алексей. — Минуту! — Движением руки он не дал Лиде задать следующего вопроса. — Все не так просто!

В коридоре послышалась какая-то возня, кто-то застонал. Громыхнула дверь. Лида глянула в зеркало. Облизала губы, прибрала свои короткие волосы руками и осталась довольна собственным хладнокровием.

— Рассказывай, рассказывай, раз уж начал, — попросила она.

— Я уже год гоняюсь за этим типом.

— Чем же он тебе так насолил? — спросила Лида, и в голосе ее прочитывалось явное недоверие.

— Он залез в мой компьютер! — сказал, будто и не заметив этого недоверия, Алексей. — Залез и кое-что мне испортил. А я не знаю, как…

— А при чем здесь тогда арбуз?

Алексей промолчал.

— Я понял! — Бородач даже ударил кулаком по столу от возбуждения. — Бандиты напали на наш поезд, желая отнять арбуз?

— По-моему, это совершенно не связанные вещи, — сказала Лида. — Я так думаю: эти двое велосипедистов «обули» своих. Взяли пакет с большой суммой денег и героином и попытались смыться. Я сама видела этот пакет. Он спрятан в поезде. — Она задумалась на секунду. — И, кажется, я знаю где. Я могла бы определить, в какое купе он заходил. По-моему, если против хода поезда, то это будет через дверь. — Она показала рукой в стену. — Но это не точно.

Бородач поднялся со своего места и, надавив на зажимы, с силой потянул вниз оконную раму. Окно подалось и как по маслу соскользнуло вниз.

— Дожили, — сказал он, выставляя голову наружу и подставляя лицо под колючие дождевые струи. — С ума сойти. Деньги! Наркотики! Компьютерный шпионаж! Перестроились!

3

Поезд на скорости мотало все-таки основательно. Раскачиваясь, Мирный прошел до тамбура. В тамбуре с зажженными папиросами в руках стояли четыре человека. Сладко пахнуло травкой. Заглатывая с удовольствием дым, татарин Абдулла выкатил блаженно большие глаза. Он обернулся и посмотрел на хозяина. Мирный захлопнул железную дверь и спросил, протягивая руку к карману бритого подростка, из которого торчал край пакетика с травой:

— Что с трупами делать будем?

Коричневые глаза Абдуллы сильно косили. Мирный достал трехгранник и протянул его на ладони татарину.

— Ясненько! — осклабился Абдулла и, осторожно прикрыв за собою дверь, легким шагом побежал в сторону второго рабочего тамбура.

Мирный вытащил папиросу. Из протянутого пакетика взял в ладонь щепотку темной травы. Понюхал, вытряс на ладонь табак, перетер и умело, быстрым вращательным движением набил «косячок». Закурил.

— Нашел? — спросил лысый.

В ответ он получил взгляд, полный сдерживаемого бешенства, отчего даже попятился и прижался спиной к стене.

Нападение на поезд было не первым нападением, организованным Семеном Ивановичем Сувориным по кличке Мирный, но оно, так же как и несколько предыдущих налетов, было не в его вкусе. Воспитанный улицей, рано угодивший за решетку, Мирный всегда серьезно относился только к воровским авторитетам, а в течение последних двух лет обстоятельства вынудили его работать на этих новых русских, на этих бухгалтеров в черных нарукавниках, отслюнявливающих доллары чистыми пальцами и не знающих ни одного слова по фене. Последние два года он постоянно испытывал сомнения в правильности своей жизни.

Глобус украл прямо из сейфа фирмы пакет с героином и долларами, так при чем же тут он, Мирный? Почему он должен гоняться за мальчиками по всему свету, а потом, настигнув их все-таки, ломать себе голову, куда подевался чужой пакетик? Сумма, конечно, была приличной — семьдесят тысяч, героина в пакете было граммов сто, хорошего качества, но Сеня знал, что и героин и деньги все равно достанутся не ему, а достанутся они некоему хилому фраеру по кличке Никон. Куда-то этот Никон собирался ехать, то ли в Англию, то ли в Грецию. Деньги были вроде командировочными на поездку.

Мутные от травки глаза лысого смотрели напуганно. Он ждал.

— Наш пакетик с товаром и денежками эти суки спрятали, — сказал Мирный. — Где-то здесь, в вагоне, спрятали. Теперь придется смотреть в каждую щель… Каждую рожу обыскать… Всех обыскать! — Он сбивался со спокойного тона на хрип. — Всех! — Он поднес кулак к молодому и острому подбородку лысого. — Надеюсь, понятно?

— А чего тут не понять? — Лысый дернул плечом, как обиженная девочка. — Всех шмонать нужно… Каждую щелочку…

— Наизнанку каждого вывернуть! Нужно закончить до следующей станции. — Мирный плюнул себе в ладонь и затушил в плевке папиросу. — В общем, так: Абдулла, Зяма и Коша — с этого конца, а ты пойдешь со мной. Кто-нибудь, покажите время!

На сверкающем циферблате часов, появившихся из жилетного кармана Коши, черные усики стрелок образовывали острый дрожащий угол.

— Половина четвертого. У нас в распоряжении два с половиной часа! — сказал Мирный и растоптал свою «беломорину». — Пошли!

Подмигнул темным глазом из другого конца вагонного коридора Абдулла. Он уже успел выбросить трупы через дверь рабочего тамбура, полил свои темные узкие ладони теплой водой из титана и тщательно вытирал их о занавеску, уделяя внимание каждому пальцу в отдельности.

Проходя мимо двери, за которой находился Петр Петрович, Мирный не удержался и пихнул ее слегка кулаком. Коша, изучив как следует свои серебряные часы, потянул цепочку и отправил их обратно в жилетный карман.

— Пошли! — Из кобуры под мышкой Коша вынул пистолет. Приложил к губам ствол, подул в него и весело подмигнул Абдулле. — Вперед, мальчики!

4

Дверь последнего купе, никем не запертого изнутри, под нажимом руки легко поехала вправо. Коша вошел. Знаком он приказал татарину встать снаружи. Он подправил галантно пиджак, присел на полку и положил пистолет на белую крышку стола.

— Здравствуйте, девочки! — Коша чуть подвинулся, давая возможность девице, лежащей на полке, туго закутаться в простыню. — Приношу всяческие извинения, но, выходит, мы должны немножко познакомиться.

В купе были три молодые девушки и старуха на верхней полке. Стрельба и грохот в вагоне, загнавшие всех пассажиров на свои места, вызвали всеобщую нервозность, но нервозность эта проявлялась у всех по-разному. Две девицы из трех по инерции продолжали улыбаться.

— Погода хорошая, не правда ли? — сказал Коша и кончиками пальцев погладил свой пистолет. — Вы знаете, обожаю, когда дождь. Льет как из ведра, а ты в дороге, а ты в уютном купе… — Он протянул руку, на которой блеснуло обручальное золотое колечко, и взял развернутую чужую книгу, заглянул. — Ах, «Анжелика»… Чудное чтиво! Но дурно, очень дурно все это переведено… По-французски! По-французски, девочки, читать надо. Ну да ладно. — Он громко захлопнул книгу. — Я, собственно, по делу!..

— Да ты тут кто такой? — девица, лежащая на нижней левой полке, неожиданно села и отбросила простыню. — Кто вы такой? — Она потерла заспанные глаза. На ее простом деревенском лице прочитывалось мучительное похмелье. Она запахнула и застегнула свой халатик. — Пошел вон!

— Боже, Боже, к нам явилась сама простота… — грустно сказал Коша. — Большие Говнищи собственной персоной… Абдулла! — позвал он. — Мадемуазель интересуется, откуда мы? — Он сделал знак только пальцами. — Пожалуйста, расскажи ей содержательно.

Татарин влетел в купе. Напугать до смерти могли уже только его черные веселые глаза. Ни слова не сказав, он ухватил девушку за запястье, вывернул ей за спину руку, причем девица испустила только один коротенький, но жуткий горловой вопль, и вытащил в коридор.

— Я опять прошу прощения, — сказал Коша. — Конечно, мы поступаем крайне некрасиво, можно даже сказать, дурно поступаем, но мы, увы, ограничены временем.

В полураскрытую дверь всунулась улыбающаяся физиономия Абдуллы.

— Я ее обыщу? — спросил он.

— Конечно… Конечно, поищи у нее, мало ли куда можно засунуть пакетик…

— Мы ее вдвоем обыщем!

Дверь захлопнули снаружи. Коша повернулся к девушкам, сидящим напротив него, и сказал голосом строгого учителя:

— Так вот что меня интересует! — Глаза девушек были сосредоточенны, и в них — напряжение. — С нами в одном вагоне едет такой молодой человек. Его трудно перепутать, половина лица у него, как у негра, черная. Он обжегся неудачно.

— Обжегся? — неожиданно спросила одна из девушек и сразу замолчала.

— Утюгом! Не хотел сказать, где лежала одна вещь, гладил брюки и обжегся. Бывает. Так вот, меня интересует: может, он заходил к вам? Может, оставлял какой-то предмет?

Одна девушка отрицательно покачала головой, другая почему-то кивнула, но кивок также явно означал — нет, старуха со своей верхней полки беглым движением щепотью окрестила Кошу.

— Понятно! — вздохнул тот. — Понятно… — Он взял пистолет со стола, снял с предохранителя и направил ствол на верхнюю полку. — Начнем с бабуси…

— Чего тебе, антихрист?! — прошипела старуха.

— А ты, бабуся, не ершись, не ершись, а то пристрелю ведь, я же сказал, времени у меня нет. Давай быстренько раздевайся и скидывай все сюда, на пол. Не стесняйся, твои мощи моему глазу противны, я не смотрю.

Больше старуха ничего членораздельного не произнесла, она только кряхтела, но довольно быстро исполнила неприятное указание.

— Простыню… Потом наволочку, одеяло, подушку, матрас!

— Я буду, да… — начала было девица, но качнувшийся ствол пистолета заставил ее на полуслове замолкнуть.

Тяжелой волной вниз повалился желтый полосатый матрас, и голая старуха с каким-то звериным подвывом забилась в глубину совершенно пустой полки.

Коша ударил весело каблуком по красному пластмассовому Буратино и сообщил:

— Ничего у бабуси нету, видите?

Одна из девушек зачем-то кивнула.

— Ант-тихрист! — прорычала неразборчиво старуха.

— Впрочем, я так и ожидал. — Ствол пистолета сделал в воздухе небольшую металлическую петлю. — Теперь ваша очередь, девочки.

За дверью в коридоре раздавалось громкое сопение и царапанье, будто длинные ногти скребли по кожзаменителю откидного стула.

— Вот ты! — Коша показал стволом в грудь светловолосой крупной девицы. Девица была одета в платье на шнуровке. — Расшнуровывайся потихонечку. А потом и чемоданы посмотрим.

— У меня сумка! — сильно побледнев, сказала девица.

— Значит, сумку посмотрим! Расшнуровывайся!

Лицо девушки окаменело и стало похоже на мраморную надгробную маску. Потом застывшие ноздри неожиданно с силой раздулись, светлые глаза болезненно помутнели, она подалась немного вперед и негнущейся рукой, действующей будто по чужой воле, слегка царапнула Кошу по щеке.

— Ого! — сказал Коша. Он поднялся на ноги, снова наступив, на этот раз уже случайно, на красного Буратино, и переложил пистолет в другую руку. Мраморное лицо девицы перекосило страхом, она завизжала и, пытаясь спрятаться, забралась в самый угол своей полки. — За удовольствие придется уплатить, мадемуазель, — сказал Коша. — По счету!

Медленно придвинувшись, он сперва ладонью правой, свободной руки вдавил голову девушки в обитую дерматином стену, а затем левой рукой резко, но не сильно ударил рукояткой пистолета в переносицу. Девушка всхлипнула и упала на полку.

— Дура! — отчетливо просипел за зеркальной дверью голос Абдуллы. — Не дергайся!..

Вагон сильно качнуло. Коша с интересом разглядывал последнюю девушку: пышная, большеглазая блондиночка в старомодном красном платье с блестками, обрисовывающем ее крупные формы, вскочила на ноги. Голова ее оказалась на уровне груди вежливого бандита.

Неожиданно девушка размахнулась и изо всей силы хлестнула бандита ладонью по щеке. Удар, в отличие от предыдущего, не был ударом мягкой деревяшки, он вышел тяжелым и влажным.

— Уважать женщин надо! — сказала она и облизала мгновенно пересохшие губы. — Понял?

— Отчего ж не понять… — Коша помассировал пальцами слегка побагровевшую щеку. — Можешь не раздеваться.

— Это почему же?

— А я тебе и так верю! На первый раз.

За дверью произошло какое-то шумное движение, в дверь стукнули. Зеркало отъехало в сторону так, что Коша не успел рассмотреть собственную сильно зачесавшуюся щеку, и в образовавшуюся щель просунулась голова Абдуллы.

— Там пьяный спит! — сообщил он.

— А как зовут барышню? — спросил Коша дерзкую девушку.

— Пьяный! — повторил татарин. — Спит!

— Маргарита!

— А вы, наверное, думаете, что Христос пеленок не пачкал? — В голосе Коши возникли новые нотки.

— Не знаю! — Маргарита тряхнула головой. — Вероятно, пачкал.

— Так что с пьяным делать будем? — спросил Абдулла.

— Ты с девушкой закончил? — спросил Коша, оборачиваясь к нему.

— Ну!

— Возникла необходимость. — Коша стволом пистолета указал на Маргариту. — Требуются новые сексуальные услуги.

— А сам что? — спросил Абдулла и облизал губы.

— Ты же знаешь, я иногда бываю настолько нечувствителен, что самому от себя тошно, — сказал Коша. — Я не могу, а девушка вся заждалась ласки.

— Эта? — Абдулла ухватил за руку Маргариту.

— Да! — печальным голосом подтвердил Коша. — Эта. Имей в виду, у мадемуазель есть имя. Ее зовут Маргарита! Я тебе ее доверяю!

Коша ладонью надавил на лицо татарина, выжимая его в коридор. Тут же за дверью послышался судорожный женский крик, настырное сопение татарина и треск раздираемой одежды.

На обыск купе потребовалось совсем немного времени.

— Я должен вас покинуть. Увы! Дела! — на прощанье сказал Коша, задирая голову и обращаясь исключительно к старухе на верхней полке. — Но я надеюсь, мы с вами еще увидимся, мадемуазель. — И он сделал жест, будто на голове была шляпа и он слегка ее приподнял.

Когда он прикрыл за собою дверь, в коридоре совершенно голая Маргарита скрючилась возле окна. Она прятала лицо в колени и постанывала. Вокруг нее была разбросана порванная одежда.

— Как быстро ты, — удивился Коша.

— Нету ничего! — сказал Абдулла, застегивая брюки. — Совершенно точно…

— Нету! — простонала сидящая на откидном коридорном стуле Маргарита, ее лицо запухало огромным синяком. — Нету… — Колени ее дрожали, слабая рука пыталась дотянуться до платья, втоптанного в пол. Слезы лились ручьями. — Нету у меня!

— Я ей верю, — сказал Абдулла. — Коша, давай не будем ее больше обыскивать?

— Не будем! — согласился Коша. — Вообще правильно, женщинам надо иногда верить. Хотя бы через раз.

5

Трое голых командированных сидели на нижней полке рядком и, будто по команде «равняйсь», смотрели в окно купе. Абдулла перекапывал чемоданы, ломая замки и работая ножом в случае малейшего затруднения.

— Выпивали… — сказал он, когда Коша появился в дверях. — Выпивали и закусывали. Красавцы! — Он обвел в воздухе контур одного из командированных острием ножа. — Ты смотри, какие красавцы!

— Действительно симпатичные ребята! — согласился Коша. — А в чем проблема?

— А вот проблема! — кончик ножа указал на верхнюю полку. С верхней полки свешивалась опухшая рука, оттуда раздавался свистящий мощный храп. — Что с этим делать будем?

— Будем просыпаться! — сказал Коша и убрал свой пистолет в кобуру. Он шагнул внутрь купе. — Мужик, ку-ку! — И уже громко произнес в самое ухо спящему: — Приехали!

— Куда? — поинтересовался тот, не открывая глаз. И тут же шумно перевалился на другой бок, закрывая ухо фиолетовой ладонью. — Замерз я! — прошипел он в мокрую подушку. — Сам наливай, я отдохнуть хочу…

— Наливай! — очень-очень тихо вздохнул один из голых.

Абдулла взял бутылку и высосал один глоток. Закусил с хрустом. Показал бутылку Коше:

— Ты как?

— Оставь! — махнул рукой Коша. — Пошли, дальше посмотрим.

После криков и возни в вагоне стало почти тихо. Только звонко громыхали на стыках колеса.

Приложив ухо к двери своего купе, Алексей напряженно прислушивался. Бородач хотел что-то сказать, но Алексей знаком остановил его.

— Что там? — после продолжительной паузы все-таки спросила шепотом Лида.

— Кажется, они вошли туда. В то купе, где спрятан пакет.

— Ну?

— По-моему, не нашли. Точно, не нашли ничего. Двинули дальше.

— Плохо! — сказал бородач.

— Почему же плохо? — удивилась Лида.

— Если б нашли, отвязались бы от остальных! — сказал бородач. Он опять перебирал струны своей гитары. — Честное слово, братцы, надоела мне вся эта петрушка.

— Если они не нашли, значит, это должны сделать мы! — сказал Алексей.

— И как ты себе это представляешь? Как ты в коридор выйдешь? Сразу пристрелят!

Бородач скованно улыбнулся и хотел уже с силой ударить по струнам, но Алексей перехватил его руку:

— Погоди, не сейчас. Попозже. Ты их отвлечешь, а я попробую выйти!

— И как же я их отвлекать буду? — спросил бородач, ему явно надоело бояться, и он смотрел на Алексея даже с любопытством.

— Какую-нибудь блатную песенку погромче нужно! Они все укуренные, точно среагируют.

Бородач отрицательно качнул головой.

— Какую блатную-то?

— Да все, что в голову придет. Только нужно распахнуть дверь и как можно громче… В полный голос.

— В полный голос — это сколько угодно, я люблю громко спеть, для благодарной публики. Но только что петь? Какой у нас будет репертуар?

Алексей снова прикладывал ухо к двери.

— Да я же говорю, все равно… Ну, не знаю. Высоцкого… Окуджаву! Все равно!

— Когда начало концерта? — спросил бородач.

— Я скажу! — Алексей очень осторожно надавил на ручку, чуть-чуть приоткрыл дверь и выглянул в коридор. — По крайней мере не сейчас!

6

Коша стоял посреди коридора, когда дверь со стороны рабочего тамбура распахнулась и появился Мирный, из-за спины Мирного высовывалась ухмыляющаяся физиономия лысого.

Прежде чем приступить к обыскам, Мирный счел необходимым проверить, хорошо ли заперты переходные тамбуры, и провозился с замком довольно долго. Откинув ковровую дорожку, он дернул за кольцо и распахнул находящийся под вагоном ящик для белья. О существовании такого ящика мало кому известно, но у Мирного был некоторый опыт. В подобный ящик прекрасно помещался живой человек, также при необходимости в него можно было спрятать до четырех трупов. Ящик был совершенно пуст, но чтобы убедиться в этом, Мирный опустился на колени и сунул вниз голову, посветил зажженной спичкой. Поднялся, отряхнул ладони, выматерился.

В коридоре как-то слишком одинаково, каждая возле своего окна, стояли две девицы. Одна совершенно голая, другая в разорванном халате. Обе спинами. Обе спины дрожали. Это не могло не насмешить.

Зачем-то поскоблив ногтем римское золотое «два», нарисованное на двери купе, лысый приложил палец к губам, предлагая Мирному, прежде чем войти, сначала послушать. Действительно, за дверью раздавались довольно громкие голоса.

— …И поэтому глупо, глупо. Мы прямо как маленькие дети, честное слово, спрятались под одеяло и ушки заткнули… — слышался молодой мужской голос с резким украинским акцентом. — Ясно же. Ясно, нельзя так…

— А по мне, вполне можно и так, — отозвался другой молодой голос, уже почти без акцента. — Мне бы домой целым доехать. Чтобы руки и ноги в комплекте и в шкуре чтобы дырки не свистели. А на остальное мне, прости, насрать! Понял? И ты меня не стыди, не надо.

— Ну-у! — развеселым голосом гаркнул лысый, распахивая дверь. — Ты смотри, Мирный, да это же свои ребята, наши мужики. Мать твою, в комплекте!..

За мокрым стеклом купе проносились какие-то домики, мелькнула большая телескопическая антенна, зеленая треугольная кровля. Сырой воздух, струей прорываясь в узкую щель между рамами, дергал занавесь.

— Владимир! — улыбаясь, поднялся навстречу широкоплечий парень в военном кителе. Он протянул плоскую белую ладонь. — Чего ищете-то, ребята?

— Меня Сеня зовут! — пожимая эту руку, сообщил Мирный. — Ты уж извини, Володя, — он немного задержал его руку в своей и сдавил слегка, — но мы должны ваше купе обыскать. И вас тоже обыскать. — Он отшвырнул чужую ладонь, а свою вытер о матросскую робу. — Понимаешь, серьезное дело.

— Так что чемоданчики открыли… — помахивая пистолетом, сказал лысый. — А сами быстренько догола разделись. Типа в бане.

— Да вы что, мужики? Да вы что?

— Давай! — сказал лысый. — Давай, Володечка! А то я у тебя в гимнастерке дырку просверлю, там, где для ордена. — И он направил ствол своего пистолета почему-то вовсе не в грудь, а в лоб дембеля, прицелился в точку между глаз. — Давай как в бане, быстро! Или как по побудке.

Минут через пятнадцать, засунув свой пистолет в кобуру, закончив личный обыск и перекапывая очередной чемодан, лысый наткнулся на пачку писем. Он со значением посмотрел на Володю, застегивающего брюки, вытянул одно из писем и, причмокивая губами, вслух прочел:

— «Володя, здравствуйте! Вчера мне исполнилось семнадцать лет. Был дядя Вася, мама и Клава…» — Лысый глянул поверх листка на Мирного, также занятого одним из чемоданов.

— Брось! — сказал Мирный. — Времени мало.

Но лысый пожал плечами и продолжал чтение:

— «Весь вечер мы говорили о том, что в Москве путч опять, страшная скучища. Клава подарила мне оренбургский платок, он белый такой, как из снежинок, и очень мне идет. Я его накинула себе на плечи и так кружилась перед зеркалом. А мама подарила мне колечко, не очень драгоценное колечко, так себе! Но да что же я, дрянь такая, на маму ругаюсь. Колечко, в общем, ничего, с блестящим таким камешком. В чеке написано: химического происхождения изумруд. Сенька, правда, все испортил, пришел с вином, сам его выпил и обозвал меня беременной бабой. Он, сволочь, ограбил третьего дня коммерческий ларек на улице Ульянова-Ленина и вообще стал от страху какой-то невменяемый и грубый. А в общем, у нас все очень хорошо. Маринка отелилась. Ну, что же это я все про себя да про себя. Вы-то там как, в армии, милый Владимир? Как служится, как дружится? Не грозит ли вам внеплановая отправка в Чечню? Я слышала, там кошмар. Я вообще азиатов боюсь. Вчера я читала «Полюбить любимую» Ивана Петрова, роман такой. Признаюсь, даже всплакнула, а потом подумала, что вот приедете вы из армии, и мы как поженимся! Жду ответа, как соловей лета!» Кайф какой! — расслабленным ртом проговорил лысый и выпустил слюну. — Во заливает, сучка.

Мирный, ничего не сказав, бросил чемодан на пол, растоптал его лениво и перешел в следующее купе. Дембеля молча натягивали сапоги. Наслюнявив палец, лысый взял еще одно письмо.

— «Все я вру! — с чувством прочел он. — Всегда вру, хотя и не вру, конечно, а события описываю так, как их описать все-таки можно. Полуправда выходит и полуложь! Дурно мне сегодня, Владимир, ой как дурно! Помнишь, я писала тебе про день рождение, так я не всю правду написала. Даже полправды в моем письме нету. Я с полвечера ушла. Поругалась со всеми и ушла. Меня давно к себе один человек звал. Он узбек по национальности, хозяин трех кооперативных ларьков. Обещал двадцать долларов, а утром дал пятьдесят пять и еще полкоробки конфет в карманы насыпал. Приперлась в семь часов домой, губы болят, ноги нарастопырку, плачу, пьяная-пьяная! А теперь вот, беременная стала на пятом месяце».

Больше лысый ничего прочесть не успел, сильный удар в левое ухо опрокинул его на бок, а второй, более сильный удар кованого сапога лишил на мгновение сознания. Перед глазами лысого запрыгали сперва черные, а потом и белые круги, у лица замелькали чужие подметки. От удара сапога флакон в кармане его лопнул, и по купе распространился сильный запах туалетной воды от Диора. Все та же белая плоская рука сдавила его подбородок, а другая рука вынула из кармана пистолет. После чего лысого вышвырнули в коридор. Дверь закрылась, и щелкнул замок.

— У меня именной! — сказал голос с украинским акцентом, и даже из коридора можно было услышать, как он с треском вытаскивает спрятанный в щель между полками и незамеченный при обыске пистолет. — А ты, Вовчик, возьми эту штуку.

— Думаешь, полезут? — почему-то удивился Владимир.

— А кто ж их знает, какие у них планы?

Отчетливо через дверь было слышно, как они проверяют оружие.

— Гадина! — вскакивая на ноги, заорал лысый и изо всей силы ударился о дверь. — Открой сейчас… — Но пуля, выпущенная наугад, больно обожгла его пальцы на левой руке, и он сразу сник, выпустил из горла невыносимо протяжный, режущий стон и отступил.

— Что там еще? — высовываясь из соседнего купе, спросил Мирный. — Почему ты стреляешь? Делать нечего?

— Да ничего… Так, мы с ребятами пошалили немного… — осклабился лысый, дуя на свои только лишь сильно ободранные пальцы. — Говорю же, наши мужики. Мать твою… В комплекте!

7

— Буржуи! — сказал лысый, вступая в следующее купе. — Вдвоем едут!

— Я не понимаю! — навстречу ему поднялся мужчина в идеальной белой рубашке и костюмных брюках, на ногах — обувь, будто минуту назад обработанная щеткой, только пиджака нет и узел галстука немного отпущен. — Может быть, вы объясните мне…

— Объясним! — сказал лысый и болящим кулаком стукнул несильно куда-то поверх галстука, в зубы.

Мужчина аккуратно сел на полку и схватился за щеку. На женщине был строгий серый костюм, плоские туфельки на ногах. Ее светлые волосы были красиво прибраны в прическу.

— Вы нас тоже хотите обыскать? — поднимаясь, спросила она.

На своего спутника она бросила лишь один очень коротенький злой взгляд, глаза ее были спокойны.

— В общем порядке! — почему-то немножко сконфуженно сказал Мирный. — Мы бы хотели посмотреть ваши вещи…

— И личный обыск! — добавил лысый.

— Я должна буду раздеваться? — спросила женщина, поправляя свою прическу.

— Оба! — сказал лысый.

— Все равно, — согласился мужчина, потирая щеку. — Но должен вам сообщить: я, между прочим, известный писатель.

— Ой! — сказал лысый, снимая сверху желтый дорогой чемодан и ставя его на стол. — Прямо заинтриговал.

— И что пишете? — спросил Мирный.

— Публицистика! — сухо сказала женщина, она так и стояла в проходе, положив острый локоть на правую верхнюю полку. — У него и имя есть! — В голосе ее была некоторая брезгливость. — Но вы, вероятно, не читаете?

В другом конце вагона сдавленно вскрикнула женщина. Было слышно, как за перегородкой в соседнем купе с пыхтением возятся дембеля, вероятно укрепляя дверь. Мирный тупо смотрел на красивые загорелые ноги в дорогих туфельках.

— Обязательно прочту, — сказал он. — Но чуть позже. Хорошо? — Он перевел взгляд с ног на лицо женщины. — Я прочту, а вы мне скажите: где лежит пакет?

— Увы! — женщина дернула плечом и сняла локоть с полки. — Ничем и никак не могу вам помочь.

Из чемодана на пол выпала электробритва, от удара отскочил и запрыгал под ногами прозрачный колпачок. Мужчина оставил свою щеку, протянул руку, взял очки, протер их, надел, сквозь стекла посмотрел снизу вверх на Мирного и вдруг крикнул:

— Убирайтесь!

— Жить надоело? — спросил Мирный и погрозил ему пистолетом. — Сиди тихо, писатель. Снимай рубашку.

— А вы сама тоже, наверное, писательница? — вываливая разом из чемодана все на пол, ухмыльнулся лысый.

— Пишу!

— Статейки?

— Уголовная хроника.

— Во как!

— Нет!.. — закрывая лицо руками, сказал плаксиво мужчина. — Я не могу!.. Не могу… — Он раскачивался, сидя на месте. — Не могу!..

— Надо снять рубашку… и штаны… — повторил Мирный. — Писатель… Ку-ку! — и он пошевелил волосы на его голове стволом пистолета. — Давай быстренько, времени в обрез, как у зубного врача. Сделал дело и свободен. Давай, давай…

— Но мы же интеллигентные люди? — На Мирного смотрели сквозь стекла очков заплаканные, полные отчаяния глаза. — Мы же интеллигентные…

— Интеллигентные! Да! — согласился Мирный. — Штаны, говорю, снимай.

— А вы убийства освещаете? — спросил лысый. — Ну такие… — он разинул зачем-то рот и скривил рожу, — страшные… Загадочные…

— Освещаю!

— А он потом детективчики строчит, да? Про майора Пронина и про его собаку Джульбарса?

Женщина смотрела пристально на ствол пистолета и, когда ствол, смотрящий на ее туфлю, медленно пополз вверх по ноге и дошел до края юбки, решительно взялась за ткань и обеими руками, растопырив тонкие красивые пальцы, медленно задрала ее.

— Вас это интересует?

В другом конце вагона раздавались истошные крики и удары, что-то сыпалось под звон колес и громко раскатывалось по полу.

— Эй! — сказал лысый, и рука его метнулась к кобуре.

8

В раскрытой двери купе стоял проводник. Плешивый, заспанный, он моргал мутными голубыми глазами, и слюнявые губы его шевелились. Рот проводника расплылся в багровый мягкий овал, глаза округлились. Лысый хотел уже выстрелить, но Мирный сделал знак, мол, не надо.

Проводник поправил обеими руками свою синюю мятую форму, можно было подумать, что он даже не понял грозящей опасности, и, потерев большим темным пальцем смешную бородавку у себя на носу, сказал:

— Чай пить будете?

— Жорж, ты будешь пить чай? — спросила журналистка, искривив губы в улыбке.

Писатель отрицательно покачал головой.

— Два стаканчика, будьте любезны! — сказал Мирный. — Или три? — он посмотрел на лысого.

— Нет! Руки заняты.

— Тогда два!

— То-то-ва-ри-щ!.. — прошептал писатель. — По-мо-ги-те!..

Но проводник уже исчез, двинувшись дальше по вагону.

— Сопля, — сказал Мирный и дал понюхать писателю ствол своего пистолета. — Детективы. Дерьмо, а с такой бабой живет.

— А он что? — спросил лысый. — В смысле проводник?

— Он больной человек, — объяснил Мирный. — Ничего не видит, кроме светофоров, чая и постельного белья. Он даже не вспомнит ничего… Мы уже с ним работали. Алкоголик. Его показания ничего не стоят.

Проводник двигался по вагону, и действительно, ни в его походке, ни в выражении его лица не было ничего нового, необычного. Проводник просто разносил в положенное время чай. Дверь купе была чуть приоткрыта, и Алексей увидел проводника, наверное, минуты за три до того, как тот оказался перед ним.

— Вы можете связаться с начальником поезда? — шепотом спросил он.

— Пока нет! — почти беззвучно шевельнулись синеватые губы, и громко, на весь вагон, проводник продекламировал свое: — Чаю не желаете?

— Три стакана, пожалуйста! — так же громко отозвался Алексей.

Проводник кивнул. Он вовсе не был идиотом.

9

Долгое движение, которым Мирный поправил свою матросскую робу, все же выдало небольшое беспокойство. Время уходило и уходило, шансы на то, что пакет с героином все-таки будет найден, с каждой ушедшей минутой падали, и было совершенно понятно: если не удастся найти, то спросят с него. Не нашел — возмести. Если бы не травка, при подобном раскладе Мирный уже давно и без всякого смысла перекалечил бы своим тяжелым кулаком несколько человек, такое уже случалось. Но травка была хорошая, азиатская, крепенькая — она делала его почти добродушным.

Голая Маргарита все еще стояла у окна. Вид ее насмешил Мирного.

— Иди в купе! — сказал он.

Маргарита присела и осоловелыми глазами уставилась на Мирного.

— В купе! — Мирный растворил дверь и как мог вежливо попросил: — Извините, я к вам барышню подселю. А то замерзла в коридоре, бедняжка.

— Я не против! — приподнимаясь со своей полки, сказал Петр Петрович. Он протянул руку несчастной Маргарите и, втянув девушку внутрь купе, притворил дверь.

Когда дверь защелкнулась, Мирный сделал несколько шагов вдоль вагона, заглянул в другое купе и заулыбался. Тыча друг друга острыми голыми локтями и судорожно озираясь, командированные, будто наперегонки, застегивали брюки. Один из них, с третьего раза наконец застегнув ремень, возбужденно постукал ребром ладони о полумягкий коричневый край верхней полки, отчего пьяный, так и не разлепляя глаз, охнул во сне и тяжело повернулся на другой бок.

Если бы Мирный не отвернулся, он увидел бы то, что искал. Перевалившись на другой бок, пьяный перевернул мокрую от слюны и пота подушку. И из-под подушки выскользнул туго набитый целлофановый пакет.

В коридоре снова раздался истерический женский визг, колеса со звоном перешагнули прогнившую шпалу, и звука, с которым пакет шлепнулся на пол, никто не уловил. Возбужденные командированные, шепотом на ухо друг другу жалуясь, даже не заметили маленького происшествия.

— Сеня, а почему ты этого не обыскал? Он с ними вместе ехал? — спросил Коша, останавливаясь рядом и указывая на закрытую дверь, за которой находился теперь Петр Петрович. — По-моему, нужно дядю еще раз как следует тряхнуть.

— Не нужно.

— Что так? Есть причина?

— У него на пиджаке лилия! — негромко сказал Мирный. — Ты про лилию слышал?

— Правильно! — сказал Коша. — Если лилия, конечно, не надо. Не будем его допрашивать.

Он отвернулся, чтобы Мирный не заметил изменившееся выражение его лица. Никто в банде и не подозревал, что он, Коша, в течение нескольких месяцев тоже был обладателем загадочной серебряной лилии. Он получил брошку по почте через неделю после налета на коммерческий ларек. К брошке прилагалась записка. В записке было сказано, что этот сувенир полагается ему в уплату за блестяще проведенную акцию.

На следующий день после получения Коша опробовал лилию. Выбранную в ювелирном магазине цепочку ему не отдали, он набрал указанный в записке телефонный номер, продиктовал положенные цифры и не без удовольствия наблюдал, как был разгромлен магазин. Следующую попытку он сделал на совсем малую сумму и спокойно получил две бесплатные бутылки коньяка. Коша пользовался брошкой с крайней осторожностью, никто в банде не должен был знать о лилии. Ему нравились не столько даровые приобретения (при надобности он мог то же самое взять просто так или при помощи оружия), ему нравилась загадочная сущность маленького серебряного цветочка, его безотказность.

Но, к несчастью, во время пьяной драки, свалившись в Москву-реку, он вместе с кожаной курткой потерял и брошь. Теперь Коша готов был заплатить любую цену, только бы снова сделаться тайным обладателем серебряной эмблемы.

На удивление быстро и легко вагон был обеспечен горячим чаем. Вода в титане закипела, проводник заварил чай, разлил его по стаканам и отнес всем желающим. Все те, кто уже подверглись обработке и обыску, били зубами в горячие края стаканов. Не в состоянии сделать ни одного глотка, они проливали кипяток себе на колени и на руки, почему-то от этого успокаиваясь. Те же, до кого бандиты еще не дошли, пили чай в неприятном ожидании. Отказались только дембеля, так и не пожелавшие открыть свое купе.

— Теперь пора! — сказал Алексей, повернувшись к Борису. — Засекай время. Я выйду за проводником, когда он пойдет собирать пустые стаканы. Нужно устроить шум через две-три минуты после того, как я выйду. Сделаешь?

Бородач кивнул. Лида ничего не сказала, она только прикусила губу, стараясь не выдать своего волнения. На весь вагон разносились голоса запертых в своем купе дембелей.

— Они перекрыли оба тамбура, — звучал голос Владимира за дверью. — Проход по поезду закрыт. Должны же на это обратить внимание.

— Не обязательно… — возражал другой солдат. — Кому это надо? Перегон трехчасовой, мало ли, дверь заклинило, можно подождать до станции.

— А если они нас из автомата через дверь порубят?

— Ты думаешь, у них есть автомат?

— Может оказаться.

— Будем стрелять с этой стороны. Чтобы нас порубить из автомата, нужно встать напротив, сбоку не выйдет, будем стрелять, чтобы не встали…

— А если через стенку?

— Да тише ты!..

10

Когда в проеме раскрытой двери опять появилась человеческая фигура, командированные, как один, замерли и повернули напряженные лица. Но это был всего лишь проводник. Мятая фуражка плотно надвинута на голову, потертая кокарда поблескивает, так же как и стаканы на дрожащем в его руках казенном подносе.

— Чай пить будете? — бесцветным голосом спросил проводник, слепо всматриваясь вовнутрь купе.

Один из командированных даже рот беззвучно раскрыл, когда из-за спины проводника возник Алексей. Приложив палец к губам, Алексей тихо присел на нижнюю полку так, чтобы его нельзя было увидеть из коридора.

— Нет, какой чай, вы с ума сошли? — Обитатели купе с неприязнью косились на незваного гостя.

— Сережа, а почему не попить чайку? — возразил вдруг один из командированных, затягивая ремень. — Все же обошлось… по-моему?

— Конечно… Обошлось! А он горячий? — Белая рука с коротко подстриженными ногтями потянулась к подносу и, посреди движения вдруг испугавшись, нырнула обратно, куда-то за спину. — Да, собственно, какая разница… — Он укоризненно посмотрел на Алексея, все еще прикладывающего палец к губам. — Чай — это хорошо! — Голос окреп. — Чай — это очень хорошо! Чай — это что-то совсем нормальное.

Проводник вошел и поставил поднос на дрожащий столик. Один за другим снял с подноса четыре стакана. Положил рядом со стаканами сахар.

Пакет лежал на полу рядом с неуклюжим ботинком проводника. Через целлофан можно было разглядеть зеленую долларовую бумажку.

«Бывает же! Россия-матушка, только здесь такое возможно, бардак! — усмехнулся про себя Алексей. — Бандиты по всему вагону людей убивают, а предмет поиска тут, на полу, просто валяется, посредине купе! Отдать им пакет? Но если я его отдам, то скорее всего в награду меня же и пристрелят! Спрятать? Эти дураки точно проболтаются, — он покосился на командированных. — Нужно его уничтожить как-то!»

— А что это у вас? — сказал проводник. Он наклонился и поднял пакет. — Безобразничаете, граждане!

«Чего ты так орешь?.. — подумал Алексей. — Действительно блаженный какой-то. Олигофрен!»

Вероятно, бандиты обратили бы внимание на происходящее в купе у командированных, но как раз в этот момент на весь вагон грянула гитара. Борис вложил в первые аккорды всю силу, которую имел.

— Это не мое! — прошептал, в ужасе пятясь, один из командированных. — Не мое!

— Разрешите! — попросил Алексей и взял пакет.

— Ваш? — спросил проводник.

— Мой! — Алексей ловко надорвал целлофан, вытянул толстую пачку долларовых купюр и сунул их себе в карман.

Из надорванного пакета посыпался белый порошок. Алексей потер его между пальцами.

— Нас всех убьют, граждане, если найдут это! — сказал он и повернулся к проводнику: — Сможете вы это выбросить из вагона?

— Деньги тоже выбросить? — постным голосом спросил проводник.

— С деньгами я, пожалуй, рискну! Деньги без упаковки сами по себе ничего не значат! Так вы возьметесь?

Проводник покивал. Он взял пакет, положил на чайный поднос и прикрыл его салфеткой.

— Сережа, Сергей Николаевич, — почему-то прикрывая спиной вход, прошептал первый командированный. — По-моему, это то, что они ищут. — Он нервно повел шеей и вылупил глаза. — Слышишь, Сережа, песни поют?

— Верно, Дима, оно, — согласился второй командированный.

— Может быть, отдать бандитам эти наркотики? — вялым шепотом предложил первый командированный. — Может быть, они…

Но он осекся под взглядом Алексея. Замолчал, сконфуженно отвернулся и сделал вид, что разглядывает пустую водочную бутылку, поставленную под стол.

— Но если пронесет, — совсем уже тихим шепотом сказал второй командированный, — то сколько это будет на человека? Если поровну разделить?..

— Хотите все? — Алексей сделал вид, что вынимает из кармана пачку купюр.

— Нет! Нет! Ничего не нужно! — командированный попятился, опустился на полку и закрыл лицо дрожащими руками. — Как-нибудь и на зарплату… На зарплату проживем!

Проводник зачем-то снова покивал, при этом постное его лицо оставалось совершенно спокойным. Он вышел из купе, никем не остановленный, прошел до конца вагона, причем в одном месте пришлось просто протискиваться между двумя бандитами, и остановился возле двери в туалет.

Туалет оказался плотно занят. Выдавленное на алюминиевом кружке «ЗАНЯТО» красноречиво указывало на это. Проводник мог бы воспользоваться своей отмычкой, но воздержался. Он подождал, пока туалет освободят.

Зяма, уже второй день страдающий поносом после отравления нечистым самогоном, застрял надолго. Когда бандит все-таки вышел и по-доброму щелкнул проводника пальцем по носу, тот не расстроился, шагнул в кабинку и, даже не запираясь изнутри, разорвал тугой целлофановый пакетик. Белый сухой порошок посыпался в железную воронку унитаза, потом уродливый мозолистый ботинок с силой надавил на рифленую грязную педаль.

11

— Смотреть на них не могу! Сволочи! — сказал Мирный, поднимая окно в коридоре. Ветер налетел в лицо. Тепловоз гуднул. — Можно ведь по-другому, интеллигентно?.. — Лицо Мирного приятно обдало прохладой и влагой. — Сволочи!..

— Интересно, чего это он так разошелся? — спросил лысый, замерший рядом с Мирным.

Гитарный перебор, налагаясь на звон колес, звучал все громче и громче. В противоположном конце вагона Абдулла занялся очередной женщиной. Послышался истошный визг, грохот, и вдруг поперек кошмарного шума приятный голос запел:

— Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу! — Это был хорошо поставленный, но уже порченый, прокуренный голос. — Уехал сам, уехал сам, не по этапу!

— Слышь? Поет, — сказал лысый. — Музыка!

Коша поднес опять ствол пистолета к своим губам и пытался тихонечко свистнуть.

— Прямо филармония!

Борис намеренно искажал слова песни:

— Быть может, кто-то скажет: «Зря! Как так решиться?! Ведь там сплошные лагеря, а в них убийцы. — Он повысил голос. — А в них убийцы!»

Мирный развернулся в сторону песни. Он увидел, что дверь в купе распахнута. На нижней полке сидел бородач в штормовке и, низко склоняясь к своей гитаре, пел:

— Мой друг поедет сам собой — с него довольно, с него довольно! Его не будет бить конвой! Он добровольно! Он добровольно!

Напротив бородача неподвижно сидела Лида. Алексея в купе не было, но, вероятно запутавшись в обилии пассажиров, бандиты не обратили на это внимания.

— А что за песня? Что за песня?… — пытаясь заглянуть Мирному снизу в лицо, заискивающе спрашивал лысый. Он тоже накурился и плохо соображал. — На блатную похожа… Но не блатная!..

Мирный с раздражением оттолкнул его. Лысый не удержался на ногах и полетел на пол. Даже падая, обезумевший от травки бандит не потерял своей идиотской улыбки.

— Любопытный какой у нас концерт? — сказал Коша, заглядывая в купе. — Ты сумасшедший, наверно?

— Не порть! — сказал в ухо ему Мирный, подойдя сзади. — Не порть. Пусть допоет. Хорошая песня!

— Ну пусть…

Ствол пистолета опять оказался у губ, и, вполне в ритме гитары, Коше удалось насвистеть несколько музыкальных фраз. Рука Мирного почему-то сильно сдавила плечо Коши. В другом конце коридора опять истошно закричала женщина.

— Сволочь ты! — вдруг переставая играть, сказал Борис. Он поднял голову и посмотрел своими голубыми глазами в глаза Мирному. — Мерзавец и убийца!

Пуля, выпущенная почти в упор, отшвырнула гитариста к стене, от запаха выстрела заложило ноздри, а от звука — уши, но можно было услышать, как с опозданием лопнула струна на свалившейся в проход гитаре.

Лицо Бориса побледнело, но он нашел в себе силы на шепот.

— Как и было сказано! — прохрипел негромко он. — Сволочь и убийца!

— А скажите мне, чего ради он такой у нас шум устроил? — спросил Коша, оборачиваясь к девушке. — Похоже, он заинтересовать хотел. Я вот только не соображу, чего ради?

Лида сильно побледнела и сжала зубы. Ее била дрожь. Бородач все еще пытался приподняться и крикнуть, но крика не выходило. Изо рта Бориса текла кровь.

— Заткни ему глотку! — попросил Мирный.

Взяв свой пистолет обеими руками, Коша отступил немного и три раза выстрелил в уже размякшее, брызжущее кровью тело, в мятую штормовку, в черную задранную бороду. На этот раз от грохота уши заложило надолго. Когда барабанные перепонки немножко пришли в норму, Мирный сказал грустно:

— Готов! — Он склонился к застывшему в нелепой позе гитаристу. — Испортил песню, дурак!

Дверь в купе со скрежетом двинулась в пазах и встала на место. Лида кинулась к распростертому телу. Пачкаясь в крови, повернула его, припала ухом к груди. Ясно услышала биение чужого сердца.

— Жив он… — сквозь слезы очень-очень тихо прошептала она. — Врача нужно!

12

Услышать сквозь лязг колес и звон гитары шум спускаемой в туалете воды было почти невозможно, но Сергей Николаевич, замерший между полок посредине своего купе, так хотел услышать, что услышал дважды. Сперва воду спустил аккуратный Зяма, а затем проводник.

— Сережа! — прошептал командированный. — Сережа, он спустил наши наркотики в туалет!..

— Какой черт наши?! — Сергей Николаевич уперся подбородком в дрожащий край верхней полки и заглянул в помятое лицо пьяного. — Здесь у него, под подушкой, пакетик лежал… Помнишь, молодой перед станцией заходил?

Второй командированный покивал. Потом присел на свое место внизу, сжал голову руками и простонал так же тихо:

— Это невозможно выдержать… Дрянь какая… Дрянь…

— Кто это дрянь? — спросил Алексей. — Хотя дрянь, конечно… Иначе не скажешь.

— Мы дрянь! — признался командированный. — Я дрянь! Нельзя же так…

— А что, умереть? — спросил Сергей Николаевич.

Он сильно тряхнул спящего за плечо, потом взял его холодными пальцами за нос и повернул. Пьяный застонал и не проснулся.

— Все проспал. Ты смотри, все проспал… Ничего не заметил. А проснется — пойдет опохмеляться. — Он опять повернул опухший нос пьяного, и тот замычал, открыл на мгновение глаза. — Больно? — спросил Сергей Николаевич.

— Пусти!.. Пусти!.. Больно!..

Мимо в проеме раскрытой двери мелькнул силуэт Зямы, он даже не заглянул. Поезд раскачивало, и неосторожно Зяма ударил локтем в следующую закрытую дверь.

Грохнул выстрел. Посыпалось стекло. Пуля, выпущенная напуганным солдатом, вероятно все это время стоящим перед зеркальной дверью с поднятым оружием, отрикошетила с визгом от поручня и вошла в деревянную панель.

За толстым стеклом под загибающимся краем занавески мелькали какие-то домики, поезд промахнул переезд. Машины за шлагбаумом. Маленький светофор. Зяма осторожно, кончиком пальца потрогал то место, куда вошла пуля. Дерево вокруг дырки было горячим.

Музыки больше не было, но зато женский голос причитал безумно в одном из купе:

— Что я ему скажу? Что я ему скажу? Он меня выгонит… Он скажет, я сама отдалась… Он скажет, ты сама этого хотела… Он скажет, ты сама этого хочешь… Он скажет, ты всегда этого хочешь… Он скажет, что ребеночек может получиться… Он скажет, иди, делай, дура, аборт! Он скажет, и я пойду, дура, делать аборт… Что я ему скажу… Он меня выгонит…

Переезд остался позади, и за окнами изгибалось зеленой темной волной до горизонта то ли болото, то ли гиблое поле. Зяма понюхал собственный палец. Палец имел отчетливый запах пороха.

— Автомат бы, — сказал Зяма, посмотрев на улыбающуюся рожу Абдуллы. — Порубили бы переборку!

— Да ну, автомат… — Щербатый рот Абдуллы зачем-то растянулся до ушей. — Тебе интересно? А мне неинтересно. Зачем убивать, дело надо делать. Дело!

13

Маргарита, до этой минуты плотно прижимавшая колени к голой груди, от звука выстрела почему-то выпрямилась и села на полке ровно. Она щелкнула зубами и спросила, посмотрев сквозь муть на Петра Петровича:

— Все?

— По-моему, еще нет… — Петр Петрович осторожно собирал арбузные корки в целлофановый пакет. — Потерпите еще немножко. — Он осмотрел одну из корок, как можно было осмотреть порванную, но ценную книгу, и присоединил ее к остальным. — И, прошу вас, оденьтесь наконец.

Под столом возле ноги девушки было черное, уже сухое пятно крови. Заметив пятно, Маргарита дернулась, опять щелкнула зубами и потянулась к своему чемодану.

— Это не мое! — вынимая из чемодана чужую блузку и вдруг осознав это, сказала она.

— Мне кажется, не будет беды, если вы возьмете эти вещи, — сказав Петр Петрович. — Я уверен, хозяйка не обидится на вас. Беру ответственность на себя.

— А почему? — Перебирая чужие женские вещи, спросила Маргарита вдруг, припомнив что-то. — Почему они вас-то не тронули? — Она надела бюстгальтер и застегнула его на спине, не отводя глаз от этого полного, не в меру спокойного лица. — Вы кто?

— Интересный вопрос. — Лишь на одно мгновение глаза попутчика стали ледяными и твердыми. — Но ответ, увы, банален… — Глаза опять были прежними, Петр Петрович ни на миг не терял улыбки. — Я просто человек, который их не испугался…

— Зато они вас испугались, — зло сказала Маргарита. Она быстро застегивала на себе вынутую из чемодана шелковую кофточку. — Почему они вас не тронули?

— Это другой вопрос.

— Конечно, другой… Так почему же?

Петр Петрович наклонился и ловил ускользающую под стол арбузную корку, он выглядел немножко смешным, и Маргарита вдруг подумала, что он тоже смертельно испуган. Она подумала, что ни один нормальный человек не станет сейчас собирать арбузные корки в целлофановый пакет, что налицо явные признаки истерики, и на этом успокоилась.

— Извините! — сказала она. — Я дура! Задаю дурацкие вопросы… — Она застегнула последнюю пуговичку под горлом, и стянутый узкий ворот сдавил шею. — Извините, а у вас нет ничего спиртного? Я бы выпила сейчас!

— Увы! — Петр Петрович развел руками, — Я бы тоже выпил сейчас!

Прислушиваясь к истеричному женскому причитанию, то затихающему в коридоре за дверью, то начинающемуся вновь, Маргарита поняла, что теперь главное — не высовываться, и тоже попробовала улыбнуться.

— Корки-то вы зачем?.. — спросила она.

— Не знаю, видимо, душа просит порядка.

14

В тот момент, когда очередная женщина, над которой издевался укуренный Абдулла, зашлась в невыносимо громких горловых рыданиях, Алексей, показав командированным кулак, прошептал:

— Закройте за мной, — и осторожно выскользнул в коридор.

Он правильно угадал нужный момент. Проводник с подносом в руках как раз стоял возле своего рабочего купе. В паузах между женскими воплями можно было уловить, как стаканы мелко звенят.

— Извините! — не скрываясь, крикнул Алексей. — Можно мне еще стаканчик взять?

Он рассчитывал, что в общей суматохе бандиты не разглядят, из какой двери он вышел. Он не без основания опасался, что если за командированных еще раз возьмутся, те сразу со слезами на глазах расскажут все. Изображая пьяного, он бегом кинулся по коридору в сторону проводника, и тут же за спиной раздалось грозное:

— Стоять! — и щелкнул затвор.

— Да я чаю… Чаю… Стакан… В туалет я! Писать хочу! — Алексей повернулся и оказался лицом к лицу с ухмыляющимся Зямой. Ствол пистолета медленно опустился.

— Ладно! — ощерился Зяма. — Пойди пописай! Я разрешаю!

Когда Алексей вышел из туалета, проводник уже избавился от своего подноса со стаканами и отпирал второе служебное купе.

— Посиди здесь пока… Обалдуй! — бубнил он. — Я тебе сюда чаю принесу. Посиди!..

В мутной голове Зямы что-то щелкнуло, и он было хотел последовать за Алексеем, но за одной из закрытых дверей, судя по звуку, с багажной полки свалился чемодан. Зяма подскочил.

— Вы не имеете права! — закричал мужчина.

Зяма распахнул двери, и тело, выброшенное огромным кулаком Мирного, вылетело прямо на него.

— Займись… — попросил Мирный, показывая все еще сжатым кулаком внутрь купе. — Дурак совсем какой-то!..

Начисто позабыв про Алексея, Зяма сунулся в купе.

— Морду бить будем? — спросил он.

— Не нужно! Вы не имеете права меня бить… — послышалось в ответ. — Не надо, прошу вас!

— Надо! — сказал Зяма. Дверь затворилась, но даже сквозь стенку купе было слышно, как его ободранный, крепко сжатый кулак наехал на выпяченную в страхе дрожащую челюсть. — Где пакет спрятал? Скажи, а? Где? — Под ударом ботинка отчетливо хрустнуло ребро. Зяма повторил удар ногой. Новый хруст. — Скажешь?

— Я… я не знаю! — задохнулся от боли мужской голос. — Не зна… Не бейте меня!

— Ну, ты чего, чувак? — склоняясь к поверженному и рассматривая его своими вылезающими из орбит безумными глазами, ласково спросил Зяма. — Чайку хочешь?

— Я ничего, я так, вы, конечно, имеете право, имеете…

— Заткнись, — попросил Зяма. — Ну, чего испугался? Что тебе плохого сделали?

— Да, я заткнусь, заткнусь, — согласился тот, отплевывая кровь. — Молчу… Ничего не сделали!..

Зяма поставил коричневый модный ботинок ему на грудь, на белую рубашку инженера, и в позе победителя поднял голову. Лицо Зямы морщилось, он уже чувствовал новые спазмы в желудке.

15

После стрельнутого гитариста на душе Мирного было грустно. Дело было даже и не в гитаристе, пожалуй, а в самой песенке. Репертуар на зоне узкий, привычный, но пахан, когда-то пригревший Сеню на Колыме, пел именно эту песню. Пахана того зверски замочили, и за все прошедшие годы как-то больше не встречал он этой мелодии и от воспоминания размяк, а может быть, просто обкурился.

— Нашли что-то? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Время наше кончилось. Нашли?

Абдулла отрицательно покачал головой. Мирный посмотрел на лысого, тот также покачал головой и отвел глаза.

— Финита! — доставая часы и вглядываясь в блестящий циферблат, сказал Коша, он оторвал глаза от стрелок и указал в сторону служебного купе. — Тут один фраер по коридору бегает, — сказал он. — Если его только пощупать?

— Дайте!.. Дайте мне его! — подпрыгивая на месте, закричал Абдулла. — Дайте, я из него кишки вытащу…

— Заткнись! — попросил Мирный и, прошлепав тяжело по вагону, отпихнул проводника и заглянул в служебное купе. Плюнул. — Опять бабы.

— Дай мне ее, дай мне ее! — подскакивая, попросил Абдулла. — Я ее всю наизнанку выверну…

— Что, очень хочется? — поинтересовался Мирный.

— Ага, — ошалело посмотрел на него Абдулла. — Хочется!

— Ну так и перехочется, — бросил через плечо Мирный и закрыл за собой дверь.

Алексей лежал на полке лицом к стене. Длинные чистые волосы его были разбросаны в беспорядке, и он действительно напоминал девушку. Когда дверь закрылась, он повернулся на полке и присел, притворяться пьяным не было больше нужды.

— Мучить будете? — спросил он с интонацией застенчивого картежника, неожиданно снявшего банк.

Возвышаясь в узком купе прямо над мальчишкой, Мирный смотрел с явным сомнением.

— А ты что, не боишься совсем? — поинтересовался он.

— Боюсь. — Светловолосый и худенький, с острым бледным личиком, более женским, чем мужским, с несоразмерно большими руками, в каком-то измятом костюме, Алексей сидел напротив бандита, ехидно заглядывая снизу вверх в его глаза.

«Если он начнет меня раздевать, — думал Алексей, и мысль его была почти спокойной, холодной, — то сразу конец. Увидит деньги, и — конец! Если взбесится, ударит, выстрелит, то, может, и пронесет меня! Он не один год на зоне отмотал, у него реакция на педераста специфическая! Если задену эту струнку, не станет он меня лапать!»

— Конечно, боюсь, — сказал он. — Если потребуешь, ботинки твои лизать буду. А раздеться, может быть, так пожалуйста! А то, может, и ты разденешься?

— Зачем это? — не понял Мирный.

— А так… Для кайфа!

— Ну, ты наглый! — протянул удивленно Мирный.

— Не знаю, я про себя так раньше не думал.

В вагоне было довольно тихо, было слышно, как прошел мимо двери сумасшедший проводник, и вдруг поезд качнуло. Вероятно, поздно среагировав на светофор, машинист начал экстренное торможение.

От толчка Мирный не удержался на ногах и повалился на полку прямо в объятия Алексея. Громко прозвенел гудок. Мирный даже не почувствовал, как худенькие пальцы отвели матросскую робу и взялись за рукоятку оружия.

Поезд не остановился. Теперь он снова разгонялся. Вероятно, опять горел зеленый на светофоре.

Пистолет тяжело подпрыгнул, как на куске резины, в полудетской выгибающейся ладошке.

— Хорошая машинка! — сказал Алексей, упирая ствол в матросскую робу.

— Хорошая! — согласился Мирный.

Он, как завороженный, смотрел на парнишку, не в силах справиться с поднимающейся внутри черной тягучей тоской.

— Ты из этого ствола гитариста убил?

— Нет, не я… — сказал Мирный. — И не из этого!..

— Тогда ладно, а то я думал, ты совсем зверь. — Ствол все сильнее и сильнее упирался Сене под ребра. — Ты ведь старшой у них?

— Может, я и зверь, — испуганно согласился Мирный. — Не знаю, не думал!..

— Наркотики ищете?

— Пакетик с героином, — сказал Мирный. — И деньги… — зашептал он испуганно. — Ты чего?.. Оставь! Брось!..

Алексей чуть отодвинулся, отнимая ствол от груди бандита и направляя его Мирному между глаз.

— Раздевайся! — сказал он почти сладким шепотом.

— Зачем?

— Глупые вопросы задаешь, начальник… — Ствол пистолета не дрожал в маленькой руке. Черная дырочка смотрела Мирному в лоб. — А вообще я тебе скажу зачем. Для подобия. В природе много подобия…

— Ты умный, что ли, студент? — спросил Мирный и посмотрел с надеждой на закрытую дверь.

— Студент, студент, не сомневайся. Давай! Делай что велено…

— У тебя пакет? — стягивая через голову робу, спросил Мирный.

— Нет у меня пакета, — сказал Алексей. — И где он, я тоже не знаю. Давай-давай, побыстрее, не задерживай…

Когда Мирный разделся догола и опять сел на свое место, мальчишка сказал:

— Вот теперь и познакомиться можно. Меня Алеша зовут. И ты зря подумал, я не голубой! Мне девочки нравятся!

«Если я сейчас пристрелю эту падаль, — спокойно соображал он, — меня просто изрешетят. Ничего не поможет. Взять его в заложники? Не тот случай, им терять уже нечего. Нужно как-то иначе».

— А меня Сеня зовут, — плохо сознавая, что происходит, пробубнил Мирный.

— Слушай, Сеня, а ты, по-моему, пистолета боишься, — сказал Алексей. — Слушай, Сеня, а если мы так поступим — я тебя отсюда выпущу в коридор и запрусь изнутри, а ты воздержишься и дверь ломать снаружи не будешь?

Мирный качнул головой в знак согласия. От близости заряженного ствола он действительно чувствовал себя крайне неуютно.

— А для верности, Сеня, — сказал Алексей, — я вот эту интимную деталь твоего туалета у себя оставлю! — Свободной рукой он подхватил с пола сброшенные трусы Мирного. — Так что давай одевайся! Не тяни!

Неуклюже пригибаясь, бандит оделся.

«Одно из двух, — соображал Алексей. — Либо он разъярится окончательно и взломает дверь, либо проглотит. Все зависит, к сожалению, от порядков той зоны, на которой он последние годы проживал. К сожалению, я их точно не знаю. В любом случае можно будет стрелять через дверь!»

— Оказался мальчик! — сказал за дверью голос Абдуллы. — Сеня, — голос Абдуллы сделался гадостным и слащавым, — как мальчик?

— Думаешь, любовь у них? — спросил лысый.

— Чужой интим — это святое! Вряд ли пакетик у него! — сказал Коша. — Вот я бы хотел понять, куда делся наш любимый проводник. А ты чего такой перекошенный? — спросил он у Зямы, непроизвольно хватающегося за живот. — Тошнит тебя?

— Не, я трупа не боюсь… Поносит после самогона. Дрянь самогон, гнилой. Вчера пили.

— Пойди в сортир! — оскалился лысый.

— Нет, — сказал Коша. — Придется тебе в штанишки делать на ходу. На сортир времени больше нет. Да что же он так долго! — Коша легонечко постучал в закрытую дверь: — Мирный, не тяни. Время кончилось!

Алексей глянул на дверь и поправил свои длинные волосы. Тоненькая рука не дрожала, а глаза из-под волос смотрели спокойно и ехидно.

— Боишься, Сеня? — спросил он.

— Боюсь! — тихо пробубнил Мирный.

— Трус ты, Сеня, трус, вынужден с тобой согласиться, но таким уж ты родился, ничего не поделаешь.

Мирный не шевельнулся, он тупо сидел, выпятив нижнюю губу, и остекленевшими глазами смотрел на Алешу.

— Что там у тебя? — послышался из-за двери голос Коши.

— Уйди! — громко и отчужденно сказал через дверь Мирный. — Уйди, пока не выстрелил.

16

В вагоне заметно потемнело. Опять начался дождь, и движущееся пространство медленно заволакивало водяными потоками. Поезд заметно сбросил скорость. Опять мелькнул мимо маленький светофор, и мокрые машины блестели за полосатой чертой шлагбаума.

— Последний перегон, сматываться надо, — шепнул Абдулла прямо в ухо Зямы. — Накроют, как зайчиков!

— Посмотри, где там наш проводник? — сказал Коша одному из бритых и указал в конец коридора. — Быстро!

Теперь поезд тащился уже совсем медленно, не больше двадцати километров в час. За текущей по стеклам водой пейзаж почти останавливался.

— Он куда-то исчез! — закричал со стороны тамбура лысый. — Нету здесь!

— Наш, наш… — Хватаясь за живот, Зяма почти приседал. — Он же сумасшедший.

— Думаешь?

— А ты видел, он чай носил, когда мы по купе шмонали. Ясно — псих со справкой.

— А теперь этот псих открыл своим ключом тамбур и ушел, — сказал Коша. — Наверное, за заваркой.

— Сейчас заварят нам чифирчику! — сказал Абдулла. — Горяченького!

— Точно! — согласился Коша. — С лимоном!

— Что случилось? — спросил Мирный. Он вышел из купе, застегивая ремень. — Нашли что-то?

— Проводник исчез, — ответил Коша. — Ни хрена не нашли. И не возьмем уже.

— Почему?

— А время кончилось! Нету у нас больше времени.

Лысый почему-то знаками из другого конца коридора просил подойти.

— Пойду посмотрю, — сказал Коша. Через минуту он вернулся. — Тамбур по ходу с той стороны закрыт. Против хода, думаю, тоже. Брать будут. — Он улыбнулся, проверил свой пистолет и зачем-то опять посмотрел на часы. — Сейчас приедем. Думаю, искать больше не стоит! — Весело покосился на Зяму и прибавил: — Немножечко еще потерпи. Сейчас нам дадут просраться.

— Плохо, — сказал Мирный. — Они, наверное, группу сюда пригонят.

— Полк!

— А ты думал? Сейчас оцепят и передушат, как цыплят.

— Как это отцепят, у нас же не последний вагон?!

— Не отцепят, а оцепят, понял? Обработают, как между тонкими листами фанеры.

— Как? — почему-то наморщив лоб и растерев его до красноты кулаком, спросил Мирный. — Как обработают?

Убрав под пуговицу свои часы и проверяя запасную обойму, Коша объяснил:

— Знаешь, в Москве на Кирпичном король один был, мужик без рук, так он ногами долбил. В ментовке убили, потому что отстреливаться не умел, только драться и убегать. Положили меж двумя листами фанеры и — сапогами, и — сапогами!.. Даже рук выкручивать не стали, потому что рук у него и не было.

Зачем-то потерев свои большие ладони о робу, Мирный посмотрел на руки. Почему-то в голове его все еще вертелись слова оборвавшейся песни, и эти слова занимали его больше, нежели то обстоятельство, что, скорее всего, в течение часа либо пристрелят, либо арестуют.

— Ну, что?

— Крышка! — Лысый немного задыхался.

— Это мы посмотрим, какая крышка, — сказал Коша. — Вот только плохо, не нашли мы, братцы, ничего. А крышку поднимем! — И он ласково потрепал Зяму по лохматой голове. — Не боись, обойдется!

Лысого, вооруженного стареньким наганом, отправили дежурить в другой конец вагона, так чтобы по дороге закрыл двери купе, а все остальные собрались возле титана.

Титан был еще горячий, но, кажется, пустой. Зяма, рассчитывая унять кипяточком желудочные спазмы, пальцами вертел краник, но в подставленный стакан выкатилось лишь несколько капель.

— Я думаю, снайперов не будет, — сказал Мирный, — но на всякий случай перед окнами не красуйтесь. Абдулла — со мной здесь, остальным рассредоточиться по вагону. Зяма и Коша — в купе, они нас, скорее всего, с обеих сторон брать будут…

— С четырех сторон! — поправил его Коша.

— Лысый — здесь, в коридорчике… В общем, если кому-то удастся уйти, то завтра у памятника Ленину в семь часов.

— Это у какого Ленина, который сидит или который стоит?

— У того, который в кепке, понял?

— Понял, — попятился Зяма. — Понял… В кепке!

Рассредоточиться по вагону они все-таки не успели. Поезд тряхнуло, и он с лязгом остановился, не доехав до вокзала несколько километров. Очень осторожно опустив предохранитель своего оружия, Коша выглянул в окно. Дождь перестал, но по стеклу скатывались еще последние мутные капли. Вокруг с обеих сторон располагался песчаный карьер.

— Точно, брать будут, — улыбнулся Коша. — Передавят, как цыплят в барабане. Ощиплют, как сказал классик, минуя убойный цех.

— Не могу!

— Ну чего ты не можешь? — Коша повернул голову и посмотрел на Зяму.

— Срать охота!

— Так пойди… Пойди просрись! — Мирный сильным пинком направил скорченного Зяму в сторону туалета. — Только не забудь там приоткрыть окошко и посмотреть…

— С параши стрелять сподручнее даже!.. — попробовал пошутить и лысый, но осекся под взглядом Мирного.

Смяв в руке занавеску, Мирный тоже осторожно выглянул. Совсем недалеко от поезда стояла милицейская машина-фургон. Рядом с машиной вздымался ковш ходячего экскаватора, из ковша торчала милицейская фуражка.

— Во идиот! — сказал лысый, указывая пальцем на эту фуражку. — Смотри, куда залез.

— Отойди немножко!

Коша опустил стекло и, тщательно прицелившись, выстрелил по фуражке. Фуражка исчезла.

— Убил! Убил мента! — сказал испуганно лысый.

— Я не думаю, что убил, — усомнился Коша. — Если б я его убил, то он бы, наверное, из ковша все-таки выпал. А он, видишь, не выпал, а, напротив, вовнутрь спрятался.

Вторая выпущенная пуля с визгом отрикошетила от металла, и, как ответ на режущий ее стон, послышался надтреснутый голос из мегафона:

— Сопротивление бесполезно, вы окружены. Если хотите сохранить жизнь, сейчас же выпустите пассажиров и выходите по одному с поднятыми руками! — Говоривший не сдержался и добавил: — А не выйдете, суки, порубим вас из автоматов.

— Так прямо и порубите! — удивился Коша. — Пассажиров, говоришь, выпустить? — Он повернулся к Мирному, будто оценивая его взглядом. — Слушай, Сеня, а ты ведь пассажир?

— Я пассажир? — удивился Мирный.

— Сеня, ты жить хочешь? Если хочешь, значит, ты пассажир. Иди-ка быстренько переоденься, возьми документы и билет, а я сейчас приведу парочку из тех купе, где тебя не видели.

— А ты как же?

— А за меня не беспокойся, я живучий.

17

«Нет в этом никакой опасности! Нет! — лихорадочно соображал Коша. — Я же не коммерческий ларек или магазин. Что он может мне сделать? Я ничего не продаю… — Сердце его неприятно колотилось. — Нужно просто пристрелить его и отнять брошку! — Воспользовавшись тем, что в коридоре никого не было, Коша распахнул дверь нужного купе. — Пристрелить, и все!»

Две головы разом повернулись в его сторону. Несчастная Маргарита даже зажмурилась от ужаса, вновь увидев перед собой галантного бандита. Петр Петрович посмотрел вопросительно. Он успел надеть свой пиджак, но лилия, вероятно, была приколота с внутренней стороны отворота.

— Какие-то проблемы, молодой человек? — спросил Петр Петрович, и формальная улыбка появилась на его полных губах.

— Да… — с трудом преодолевая почти мистический ужас перед носителем лилии, выдохнул Коша. — Проблемы!

— Насколько я понимаю, вы не нашли пакет?

Коша уже разглядел выбивающийся из-под темной отглаженной ткани тоненький серебряный ободок, но все еще был не в силах решиться протянуть руку и сорвать с этого пиджака вожделенную брошку.

— Не нашли.

— Наверное, я смог бы вам помочь!

— Помочь? — удивился Коша.

— Видите ли, перед самым Орлом Константин выходил из купе. И я мог бы приблизительно сказать…

— Ну так скажите! — Коша сделал маленький шаг.

Маргарита дико завизжала и, в ужасе отпрянув, сжалась в углу на полке. Она подтянула к себе колени и уткнулась в них.

— Покажи цацку! — облизав мгновенно пересохшие губы, потребовал Коша, он все больше и больше наклонялся к Петру Петровичу. — Где она у тебя? Здесь?

Одной рукой сжимая рукоятку пистолета, Коша протянул другую руку и пальцами отвел лацкан пиджака. В мутном свете окна блеснула серебряная лилия. Удивительно, но взгляд Петра Петровича не переменился, взгляд его оставался таким же спокойным, только улыбка сошла с губ.

— Вы не боитесь? — спросил он все тем же, почти дружелюбным голосом. — Серьезная вещь.

Маргарита просто заходилась от крика. По ее голым коленкам текли слезы.

— Я надеюсь, на этот раз обойдется! В виде исключения! — сказал Коша. Ухватив пальцами брошку, он оторвал ее с мясом от пиджака Петра Петровича.

— Вы уверены, что обойдется?

— В любом случае — телефона поблизости нет, — сказал Коша, поднося лилию к глазам и вглядываясь в нее. — Если только у вас в кармане сотовый.

— Увы! — вздохнул Петр Петрович. — Нет!

Несильно размахнувшись, Коша ударил его в челюсть рукояткой пистолета. Петр Петрович потерял сознание и обмяк. Маргарита продолжала визжать.

— На всякий случай… — сказал, ни к кому не обращаясь, Коша. — На всякий случай! Извини, дядя!.. — И он еще раз ударил Петра Петровича, на этот раз сильнее и в затылок.

18

— Ну, сейчас, кажется, повеселимся! — сказал Коша, засовывая в жилетный карман поглубже вожделенную брошку.

Он прошел по вагону и заглянул в купе, где Мирный с угрюмым видом натягивал на себя чужие брюки.

Отец семейства стоял рядом в других брюках, и было видно по его лицу — человек настолько устал от происходящего, что не в силах больше бояться. Он вздрогнул и повернулся, продолжая застегивать рубашку. В другом конце вагона неприятно стукнул выстрел, потом другой выстрел, и через стекло закрытой двери Коша увидел сперва лысую голову, а потом только мазнувшую окровавленную ладонь.

— Что? — спросил Мирный.

Коша пожал плечами. По всему было похоже: стреляли через стекла, не открывая тамбура.

— Шальная пуля! — сказал он. — Лысого, кажись, укокошили… — Он покосился на окно, за которым все так же неприятно поблескивал ковш экскаватора. — Давай быстрее! Они ждать долго не будут…

Убрав свое оружие, Коша прошел в рабочий тамбур и, стараясь не делать резких движений, распахнул тяжело скрипнувшую дверь. В лицо его пахнуло сырым прохладным воздухом, и Коша с трудом удержал улыбку. Абдулла, стараясь не высовываться, подталкивал, колол финкой в спины и ягодицы выбранных пассажиров. Женщины боялись даже повизгивать. Одна из них зажала себе рот ладонью, глаза ее были полны слез.

— Ребята… Меня убили… — стонал лысый, судорожно слизывая с губ собственную соленую кровь. Кровь была горячей и пугала, но никакой боли он не чувствовал, только страх. — Ребята…

Он с трудом повернул непослушную голову и увидел очень далеко над собою стеклянное окошечко в железной двери. В окошечке было почему-то темно и пусто. Он ощупал себя. Одна пуля, оказывается, только чиркнула по левой щеке, вторая задела плечо.

Когда четверо командированных с дружно поднятыми руками, старуха и три девицы уже стояли в тамбуре перед открытой дверью, к ним присоединился Мирный. В солидном темном костюме, при галстуке, он, не в состоянии изобразить на лице подобающий жертве ужас, старался вообще не шевелить губами и не моргать, хотя прихваченные документы, лежащие в кармане, были подлинными. Он выбрал военный билет с маленькой фотографией, где не отличишь лица, и несколько справок.

Сжав в кулаке и подняв над головой газовую белую косынку, Коша спрыгнул с подножки и пошел в сторону экскаватора. Навстречу ему из-за ковша появился рыжий лейтенант.

Не доходя до него шагов десять, Коша сказал:

— Часть пассажиров мы отдадим, а часть себе оставим. Если вы пропустите поезд до вокзала, гарантирую, что все останутся живы.

Лейтенант исчез за ковшом и, через минуту появившись, кивнул:

— Хорошо, контрпредложений нет.

Коша закрыл за собою дверь вагона, когда усиленный мегафоном голос того же рыжего объявил:

— Если вы не причините пассажирам вреда, поезд может проследовать до вокзала.

19

В компании женщин и командированных Мирный не вызвал особенных подозрений. Группу освобожденных пассажиров отвели в сторону, проверили документы, после чего подкатил микроавтобус, и их увезли. Охраны никакой не было.

«Оперативники под поезд залезли, — думал Мирный, комфортно устроившись на сиденье. — Будут штурмовать или все-таки сдержат слово, пропустят до вокзала? Если будут штурмовать, всем хана. Если пропустят, есть какой-то небольшой шанс… Заложники — это всегда шанс! Зря я мальчишку упустил. Зря. Понятно, пакет у него остался. Больше негде! Зря упустил. Нужно было пристрелить!»

При первой остановке Мирный просто встал, не обращая на себя особого внимания, и ушел по шоссе. Он объяснил попутчикам, что у него здесь, в двух километрах, рядом, дача и что, когда надо будет давать показания, он, конечно, явится незамедлительно, а теперь вот понервничал, устал и хочет прилечь в гамаке. За поворотом шоссе он легко остановил белую «Волгу» и поехал в город.

20

Запершись в туалете, Зяма сперва вынул оружие, снял с предохранителя, положил его на мокрый пол и лишь после этого с облегчением спустил штаны. Сквозь матовое стекло видно ничего не было, но за стеклом бродили какие-то тени. Он подумал, что, если начнут ломиться, успеет схватить пистолет с пола. В таком положении при сильной боли, режущей изнутри половину тела, держать оружие в руках он побоялся.

Сквозь закрытую дверь туалета было хорошо слышно, как Коша сказал:

— Пойди-ка посмотри, что там?

— По-моему, там все! — отозвался Абдулла. — По-моему, не надо смотреть.

— Пойди и посмотри! — повторил Коша, и Зяма услышал, как зашелестели быстрые шаги, удаляясь вдоль вагона.

— Сейчас поедем! — обещал Коша.

— Думаешь?

— Не станут они рисковать драгоценными пассажирскими жизнями. Им эта падаль дороже тонны героина. Если хоть один из этих жирных животов кончится по их вине, с них же погоны посрывают и в Африку с голой жопой отправить тоже могут.

Окно в туалете было закрыто толстым матовым стеклом, и Зяма, слезая с унитаза, косился на яркий стеклянный прямоугольник. Он поднял с пола свое оружие и только после этого надавил на педаль. Под вагоном явно кто-то завозился.

Зяма заглянул в железную воронку унитаза, на дне которой открылась круглая крышечка. Сквозь открывшееся отверстие лилась вниз вода, и сквозь него была видна трава, прорастающая между шпал под поездом.

Подумать, что именно случилось, Зяма не успел. В круглом отверстии прямо под ним произошло какое-то движение, мелькнул рукав милицейской форменной рубашки, и тут же появился смотрящий из глубины унитаза темный человеческий глаз.

Зяма направил ствол в этот глаз, в самый центр воронки, и два раза выстрелил, потом отпустил педаль. Под ногами глухо охнуло. Он повернул голову к свету.

В следующий миг под ударом автоматной очереди стеклянный прямоугольник рассыпался вдрызг. Одна пуля вошла Зяме в живот, вторая расплющила переносицу. Он не осознал собственной смерти, так быстро она его настигла.

Лысый больше не оборачивался на выстрелы, он раскрыл дверь тамбура. Ему показалось, что он смотрит в зеркало. И в зеркале была такая же точно лысая мальчишеская голова, но только окровавленная, лежащая на железном полу затылком, и веки, прозрачные, фиолетовые, и такие же фиолетовые губы.

В кармане оказался трехгранник. Распахнув дверь вагона, лысый с диким криком выскочил с другой стороны поезда и побежал, не глядя, куда-то к центру карьера.

Вокруг засвистели пули. Прохрипел что-то мегафон. Обернувшись, он увидел выглядывающие изо всех окон лица измученных пассажиров. Потом пуля попала в ногу и заставила присесть. Затравленно лысый крутился на месте, пытаясь выстрелить в бегущие фигуры милиционеров, но на спусковой крючок нажал только один раз, чтобы промазать.

Пуля обожгла тело, еще одна, он захлебнулся острым потоком воздуха и упал лицом на холодный мокрый песок.

— Дурак! — весело сказал Коша. — Мальчишка! — Обращаясь к Абдулле, он прибавил: — Будем вести круговую оборону, если я погибну, считайте меня коммунистом, но если вдруг уцелею, то тогда не надо.

В эту минуту поезд дрогнул и тронулся было, но, не пройдя и двухсот метров, опять остановился.

— Крышка, — сказал Абдулла.

— Капут, — подтвердил Коша.

— А в Бухаре — дыни, — выкатив черные укуренные глаза, сказал Абдулла.

— Какие дыни?

— Ты когда-нибудь ел бухарскую дыню?

— Спрашиваешь!

— Они сладкие… Может, сдаться?

— Да не стоит! Ты что, ментов с пушками испугался?

— Ментов? Нет!..

Никто не выходил и даже не высовывался из своих купе, всех пугала продолжительная тишина, но, когда голос Коши, чистый высокий тенор, вдруг поперек этой тишины запел, у некоторых пассажиров сделалось плохо с сердцем.

— Я был в Саратове, Ростове, Кишиневе, я был в Тамбове, Могилеве и Баку, — бодро выводил голос Коши. Бандит высунул на бутылке забытую командированным шляпу. Пуля пробила шляпу и с визгом отрикошетила от металлического обода купейной двери, за которой упал на свою нижнюю полку, хватаясь за сердце, отец семейства, а Коша продолжал: — В Могилеве я купил себе халат… Ол’райт!

Нападающие били из автоматов, но не трудно было понять: из автоматов били лишь над крышей вагона и по звенящим под пулями колесам, для острастки.

— А теперь я отдыхаю, в потолок себе плеваю, — надрывался Коша, — кушать, пить, курить у нас тут есть…

Сжимая пистолет обеими руками и тщательно целясь по бегущим фигурам, одетым в милицейскую форму, он, почти как в тире, бил их одну за другой, в шею, под горлышко бронежилета, и пел:

— Может быть, кому обидно, может быть, кому завидно, так может подойти и тоже сесть!

Нападающие, конечно, не могли расслышать слова песни, вероятно, их раздражала вовсе не она, а точные выстрелы бандита, вероятно, был отдан короткий приказ «стрелять на поражение», и пули, до этой минуты свистевшие под вагоном и над вагоном, вдруг посыпались прямо в стекла. Потеряв несколько человек, нападающие перестали заботиться о жизни пассажиров.

— Ды-ни! — прохрипел Абдулла.

Он посмотрел на Кошу помертвевшими мокрыми глазами, чем-то напоминавшими взрезанные бухарские дыни, и упал в проходе, на его спине расплывалось звездообразное багровое пятно. Он подгреб под себя руки и, с трудом перевернувшись, не имея сил даже хрипеть, так вдруг сдавило внутри, сел, привалился спиной к закрытой двери.

— Глупо-то как! — сказал Коша, протянул руку и закрыл темные стекленеющие глаза Абдуллы. — Поспи пока.

Поезд стоял на месте, и, разбив стекла своего купе, дембеля тихо выбирались через окно и прыгали на насыпь. Автоматная очередь, просвистевшая над головой Владимира, заставила его отбросить оружие и поднять руки.

— Не стреляйте! Свои! — крикнул он. — Мы заложники!

Снаружи были хорошо видны прижимающиеся изнутри к стеклу напуганные, бледные лица пассажиров.

— Если хотите сохранить свою жизнь… — загремел опять усиленный мегафоном голос…

— Хотим! — сказал Коша, грустно посмотрел на растресканные стекла и добавил веселым шепотом: — Сволочи! Пассажиров не жалко, так себя бы пожалели!

Он выпустил последнюю пулю в появившегося в проходе милиционера, отшвырнул, подобно солдату, свое раскаленное пустое оружие и поднял руки.

21

Зачем-то проводник прошел еще раз по вагону и проверил билеты. Он был в сопровождении немолодого майора и все время переспрашивал:

— До конца? Значит, до конца?

Майор потирал грубой рукой красную шею, и плохо зашнурованный бронежилет его неприятно выдувался из-под милицейской формы. Он ничего не говорил. Когда майор отвернулся, Алексей сунул в сухую руку проводника пачку зеленых банкнот.

Трупы перенесли из вагона в машины. Тяжело раненного гитариста и нескольких женщин взяла «скорая». Алексей увидел через окно, как вместе с женщинами в «скорую» садится Петр Петрович. Голова Петра Петровича была уже перебинтована, и, судя по всему, он плохо понимал, что с ним происходит. Найденное в вагоне оружие переписали, пистолет Мирного Алексей успел выбросить в коридор, и он, так же как и прочие стволы, был занесен в список.

Единственного уцелевшего бандита, заковав в наручники, посадили в отдельную «Волгу». С двух сторон по милиционеру, вооруженный милиционер рядом с шофером на переднем сиденье. Коша почему-то все время улыбался и отпускал шуточки.

— Убежит он! — сказала Лида, выглядывая в окно коридора.

— Почему ты думаешь? — спросил Алексей.

— Не похоже, чтобы его до тюрьмы довезли! Ну, не знаю. Просто, не похоже!

«Волга» фыркнула выхлопной трубой, лихо развернулась на песке и побежала в сторону шоссе.

— Гитариста жалко! — сказала девушка. — Теперь останется калекой на всю жизнь!

— А больше тебе никого не жалко?

— Что? — она с интересом взглянула на него. — Нет! — она тряхнула головой. — Кстати, кто-то обещал мне рассказать про этого Петра Петровича. — Она сделала короткую паузу. — Скажи, Алеша, почему ты его искал?

— Разве я обещал?

Лида улыбнулась. Высунувшийся было из своего купе писатель, заметив эту крамольную улыбку на молодом лице, с силой захлопнул изнутри дверь. Вообще в вагоне было относительно тихо. Только прерывистое женское всхлипывание иногда и сквозь шум колес монотонный голос следователя, производящего первичный допрос.

— Теперь, я думаю, придется нам пересесть в другой поезд, — сказала Лида.

— Тебе. Я уже приехал.

— Знаешь, я тоже, наверное, дальше не поеду, — задумчиво сказала Лида. — Ну его, это море. Все равно холодно. А куда ты теперь?

— У меня здесь небольшая работа. Надеюсь управиться за пару дней и обратно, в Москву, домой! По крайней мере, впечатлений набрались. Есть о чем рассказать.

— Точно, впечатлений под завязку. Знаешь, — она вовсе не смотрела на него, но обращалась все-таки к нему, — а ведь здорово, Алешка, что мы с тобой опять столкнулись.

— Лбами!

— Лбами! Нет, ты не обижайся… Я тебя вообще-то забыла начисто… Ушел и ушел… И не надо.

— А теперь ты меня вспомнила?

— Если хочешь, опять забуду! Хочешь?

Пятна крови на полу и на дверях успели уже высохнуть, и приходилось все время смотреть в окно, чтобы глаза случайно не попадали на них. Лида не боялась этих следов чужой смерти, но воображение против воли начинало выстраивать неровные кляксы во что-то законченное. Одни походили на уродливые лица, другие — на странных многолапых зверей, она боялась запоминать. Она всегда думала про себя, что профессиональный художник не должен держать в памяти ни одного лишнего образа. И старалась не держать.

Глава третья