Зинченко встал, поправил китель и звучным, но недовольным голосом зачитал решение трибунала. Именем Российской Федерации… За нарушение воинской присяги… Нападение и причинение… Полковник Фомин.
Изгнание на два года.
О поверхности и без вещей речи не шло, за эту спасительную деталь уцепился уставший от последних суток разум Ката.
– Вопросы, осужденный?
– Я… – Голос у него сел от ночевки в холоде, но парень откашлялся и продолжил: – Вы меня отведете в убежище?
Зинченко скривился:
– Да, к сожалению. Если там примут. За шаг на территорию Базы – расстрел на месте. Я голосовал за расстрел сразу, но Фомин тебя помиловал, считай.
– Проводите осужденного, – сказал конвоиру один из незнакомых офицеров.
Дальше все пошло быстро: трое охранников, внутренний пост, лестница. Первая дверь. Шлюз. Вторая дверь. Блокпост в фальшивом домике над Базой. Охрана помалкивала. Кат сплевывал кровяные сгустки на землю и шел. На подъеме от входа в Базу к разрушенным центральным кварталам он едва не потерял сознание от боли, но не сдавался. Школа закончена. Теперь посмотрим, как оно живется в большом мире.
Довели до укрытия «Проспект Революции», сдали дежурному. Тот немало удивился, но принял парня, не оставлять же на поверхности. Кат, каким-то чудом державшийся на ногах, чтобы доказать самому себе, что он силен, все-таки застонал и сел прямо на пол в центральном проходе убежища. Вокруг ходили люди, но он никого из них не интересовал. Из-за задернутой тряпки на месте дверного проема в одну из клетушек-комнат высунулась старуха, подозрительно глянула на Ката, но промолчала и спряталась.
Свободным для прохода был только сам коридор, дальше шли разнообразные палатки, шатры, сколоченные из разнокалиберных досок будки. Виднелась даже странная конструкция из натянутой на распорки ярко-синей ткани. Все это и были дома, теперь только такие.
В проходах между всем этим разнообразием ходили, сидели, варили на костерках еду, ругались, пили, торговали и ели люди. Обычные для форпостов, худые, с очень бледной кожей. Часто – очень коротко стриженные или совсем наголо бритые. Пару раз на глаза сидевшему Кату попались больные. Лучевая это или уже мутации – так и не разберешь, но выглядело жутковато.
– Чего расселся? – спросил кто-то сверху.
Кат с трудом поднялся на ноги. А вот эти двое, пожалуй, и не отсюда. Странно. Убежище торговое, тихое, придираться к чужакам, насколько он слышал, не принято. Но это у местных не принято, а этим парням с неожиданно загорелыми и обветренными лицами на все эти условности плевать, похоже.
– Мешаю? – с вызовом спросил Кат. Только подраться сейчас не хватало. Еле дышит, а туда же. Убьют же и глазом не моргнут.
– Ким, парень напрягся! Сколько раз тебе говорить, мягче надо. Добрее. – Второй даже разговаривал по-другому, действительно мягче и без угрожающих интонаций.
– Тыр-пыр, восемь дыр! Буран, нам носильщик нужен. Крепкий дельный пацан, а не этот туберкулезник.
Грубоватому, которого звали Ким, было за сорок. Небольшого роста, лысый, он тем не менее выглядел тренированным бойцом. И дело не в АКМ на плече, вооружить можно любого, а в движениях, во взгляде. Кат понял, что из двоих этот – наиболее опасный противник, если придется драться.
– Я не туберкулезник, – сказал он, снова сплюнув кровью на пол.
– А красным харкаешь так, из любви к искусству, – заржал Ким. – Пошли дальше, дружище, этому жить пару месяцев, не связываемся.
– Я не заразный. У меня ребра сломаны, – прохрипел Кат. Черт его знает, кто эти двое, но они ищут работника. А ему жить не на что, надо хвататься за любые варианты.
Буран, которого уже тянул за рукав приятель, обернулся:
– Стрелять умеешь?
– «Пионерлагерь» Базы, – брякнул Кат, понимая, что это последняя надежда зацепить работодателей.
– Стой, Ким! Стой, стой, стой. А с этого места подробнее, юноша: сколько лет обучения?
– Четыре. Почти закончил. – Кату было очень тяжело стоять, его шатало, но он старался выдержать. Хотя бы до конца разговора не упасть. А потом – плевать, отлежится как-нибудь.
– Ага… Стрельба, рукопашка, что еще?
– Подрывник. Могу машины водить, но так… В теории.
– Оба-на, как! А чего не в рядах и погонах?
– Выгнали. Драка, нападение на командира.
Буран почесал заросшую щетиной щеку:
– Кто командир-то?
– Зинченко. Знаете такого?
– Мы всех знаем… Слышь, Ким. Берем пацана. Капитан редкий мудак, если и получил от парня, сто пудов заслуженно. Под мою ответственность – берем.
– Под твою мы хоть Рагнара возьмем, – недовольно пробурчал тот.
– Не-е-ет, за Жреца Свиной Ножки я не поручусь, не дождешься!
Оба громко, как это удается только людям свободным и уверенным в себе, расхохотались. Кат смотрел на них с удивлением. Люди в укрытиях обычно тихие, а эти на них никак не похожи. Ни на вид, ни манерами.
– А, это… Кем мне работать-то?
– Как кем? Носильщиком, я же сказал, – ответил, отсмеявшись, Ким. – Мы находим, ты тащишь. Все просто, не переживай.
– Откуда тащишь? – растерялся Кат.
– Как откуда? Оттуда, – ткнул пальцем в бетонный потолок Буран, – сюда. Сталкеры мы, пацан. Слышал о такой работе?
– Выход наверх через неделю, – сказал Буран. Он оглядел Ката и уточнил. – Оклемаешься?
– Отлежусь… – ответил юноша. Ему было откровенно хреново, но куда ж деваться.
– Здесь есть знакомые?
– Да вряд ли…
– Тогда пошли. Раз уж взяли, будем тебя лечить… стажер.
– Меня Кат зовут…
Избегая смотреть на яркие лампы, залившие коридор светом, Кат поплелся за энергично шагающими вперед сталкерами. Они никого не толкали, даже не просили уступить дорогу, но люди на их пути расходились в стороны сами. Оставалось только успеть проскочить следом.
Палатка местного врача была украшена красным крестом, нашитым из криво вырезанных полосок ткани прямо над разрезом входа. Ким зашел внутрь, о чем-то коротко переговорил, глухо звякнули патроны, давно ставшие валютой убежищ. Золото со времен Дня никому не нужно, а пластиковые карты – Кат видел одну в музее Базы – и вовсе выглядели смешно.
– Или сюда, пострадавший, – позвал Ким. Буран так и остался снаружи: лечиться ему не нужно, только место внутри занимать зря.
Кат, скривившись, вошел. Доктор был прекрасен. Это вам не Галина Ивановна – здешний эскулап был вылитый Айболит, как его рисуют в детских книжках. Бородка клинышком, очки, белые халат и шапочка, на шее эта штука, легкие слушать – Кат не помнил, как она называется. Из-под шапочки выбивались давно не стриженые кудри. Весь вид у врача был успокаивающий, домашний. Неудивительно, если бы по палатке бегали зайчики и медвежата, обстановка располагала.
Еще и спиртом попахивает.
– Фридрих Степанович, – представился доктор. – А вас как зовут, юноша?
– Кат, – ответил он.
– Оставьте эти клички за порогом, я вас умоляю! Я людей лечу или собак, в конце концов?
– Тогда Александр.
– Это значительно лучше! На что жалуетесь?
– Я ни на что не жалуюсь, доктор. А вот ребра болят.
– Побои? Да вы раздевайтесь до пояса, не стесняйтесь. Будем проводить осмотр.
Кат разделся. Доктор аккуратно размотал бинты, машинально сворачивая их в рулончики и откладывая в сторону. Перевязочный материал давно был редкостью.
Пальцы у Фридриха Степановича были теплые и сильные, но касался он почти незаметно. Прошелся по ребрам, деликатно ощупал грудь Ката. Послушал, прижав холодный пятак прибора несколько раз в разных местах.
– Кровь часто сплевываете?
– Случается, – кивнул Кат. Он лежал на топчане, глядя в потолок. Так гораздо лучше, чем стоять. И тем более, чем куда-то идти. Лежал бы и лежал.
– Язык покажите. Ага, хорошо. И давайте пульс померяем.
Ким задумчиво оглядывал палатку, изредка посматривая на Ката. Врачебный кабинет был набит коробками, банками, в углу стояла странная конструкция, к которой снаружи вел толстый кабель. В соседний отсек, дальше, был завешенный тряпкой проход. За ним кто-то надсадно кашлял.
– Там у меня – стационар, – поймав взгляд Кима, уточнил Фридрих Степанович. – Пневмония у двоих, но надеюсь откачать подручными средствами.
– Понятно… – Ким кивнул.
– Инфекционного ничего не наблюдаю, чистой воды травмы. Трещины в ребрах, я так думаю. Переломов нет, но без рентгена точно не скажу. Кровохаркание скорее результат ушибов, дыхание чистое. Бинты ни к чему. Таблетки вот, по одной утром и вечером. Постельный режим, больше ничем помочь не могу.
– Надолго? – уточнил Ким.
– Организм молодой, тренированный… Вообще, заживает месяц. Но на ноги встанет через недельку, вряд ли позже. Максимум дней десять.
– Спасибо, Фридрих, ясно. Оплаты достаточно?
– Конечно, голубчик! Вы уж гляньте там, наверху, если антигистаминные попадутся. Ну и антибиотики, это всегда надо, в любых объемах.
Когда Кат оделся, они вышли наружу, попрощавшись с доктором.
– Ким, скажите…
– Скажи. Мы все на «ты», не ломай традицию.
– Ага, понял. Скажи, я думал, сталкеры сверху несут, что попадется, это не так, выходит?
– Конечно, не так. Если мы будем нести разный мусор просто потому, что попался на глаза и не фонит – кто его купит? Никто. Или очень дешево. Мы давно под заказы работаем.
– Ты наверху-то был? – заинтересовался Буран.
– Шесть раз, – гордо ответил Кат. Их в обязательном порядке вывозили на поверхность небольшими группами, для полноты подготовки.
– По полчасика и вокруг Базы неширокими кругами? Ну-ну… Хотя лучше так, чем ни разу. Некоторые вообще неба не видели, боятся выглядывать… Как тебе там?
– Просторно… Непривычно. И опасно, говорят. Морты стаями, банды захаживают.
Кат оперся о стену. Ноги держали с трудом.
– Совсем фигово, стажер? – сочувственно спросил Буран. – Почти пришли, не переживай.
Отсек был большой, из переделанной душевой, но явно гостевой – в укрытии некоторые сдавали жилье. В группе, кроме Кима и Бурана, бывших кем-то вроде старших группы, оказалось еще три человека. Кат знакомился уже в полудреме, стремясь немедленно лечь, поэтому многое не запомнил. Имена и внешность, чтобы не путать, не больше.