С неожиданной силой он вырывает из еще живых пальцев пистолет, с хрустом, ломая тонкие кости, и отбрасывает его в сторону, в сугроб.
– Зачем? – слабым голосом спрашивает Денис и, уже не стесняясь, ощупывает пах – ну да, так и есть… Стыдно.
– Выкинул зачем? Да на кой он хер. Одни беды с этим огнестрелом. А если попадешься и номер проверят? Там расстрелом не обойдешься.
Мужик взваливает на плечо тело капитана, парень молча помогает ему, держит свежий труп за ноги.
– Чего застыл, зассанец? Пошли, говорю! – властно говорит мужик, и Денис идет за ним, как привязанный. Мать, уголь, все вылетает из головы.
Они обходят вокзал, стараясь не попадаться на глаза редким патрульным, и ныряют в подвал по неприметной боковой лесенке. Мужик несет добычу, не обращая внимания, что весь измазался в крови, легко, как рулон бумаги.
В подвале Дениса толкают к какой-то двери; снова ступеньки вниз, уже темно, как у зайца в заднице, он идет на ощупь, подгоняемый тычками и короткими указаниями: налево, прямо, снова налево. Впереди видно неяркое зарево костра, возле него сидят люди. Молчаливые, внимательно наблюдающие за полутьмой коридора, в котором ворочается лохматая туша какого-то зверя. Пахнет жареным мясом, да так сильно, что голодный Денис начинает захлебываться слюной.
– Вояки парня в расход вели, – сообщает всем хмурый. – Но я опередил товарища капитана. Так что крысюку еда, а нам новый житель. Принимайте.
Он бросает труп туда, в проход, к непонятному зверю. Денис всматривается и понимает, что сейчас обмочится еще раз. Огромная, метра два в длину, толстая крыса хватает мертвое тело и начинает, басовито урча, рвать его зубами.
– Это наш бог, – как само собой разумеющееся, говорит мужик. – Мы ему человечинку, а он нам крысят подгоняет. Людей нам жрать не по понятиям, братва не одобрит, а крыски – нормально. Пойдут. По нынешней теме вроде и не западло.
Денис падает на пол возле костра, рядом с остальными. Пацан, так и не сказавший ни слова, поднимает с железного ящика возле огня кусочек мяса на тонкой обожженной косточке и сует ему в руку.
– Вкус-с-сно… – громко шипит гигантская крыса в темноте. Денис едва не давится жареным мясом от удивления, но не до того: он впивается зубами в пищу и начинает рвать ее и заглатывать кусками не хуже крысюка.
Филя равнодушно пожала плечами. Действительно, история как история, Воронеж наполнен такими. Это для Дениса, ставшего потом жрецом и начальником над своими подземниками, важная часть биографии, а ей-то что.
Кат замолчал и прошел несколько шагов. Они как раз повторяли маршрут этого самого парня, давно ставшего безумным подземным жителем: пересекли делавшую здесь петлю улицу Сорок пятой стрелковой дивизии, по старинке называемой всеми Клинической, и вдоль завалившегося забора бывшего детсада нырнули в плотную старую застройку. Как раз двухэтажки, из тех, где вырос Денис.
– А его дом… Он ведь где-то рядом?
– Да, чуток правее. Хочешь посмотреть?
– Да. Почему-то – да.
Сперва они промахнулись, выйдя из лабиринта заросших палисадников, развалившихся двухэтажек и сгнивших автомобилей прямо напротив проезда на Советскую. Левее торчала заброшенная своими прихожанами церквушка с покосившимся крестом, за ней яйцом разбитого бетона темнела ротонда.
– А что это вообще было раньше?
– Областная больница. Но это сто лет назад было, в войну раздолбали пушками, а потом оставили как памятник.
Они прошли вдоль улицы еще метров сто и свернули между домами.
– Или этот, или соседний. Судя по рассказу.
Дома были мертвы давным-давно, но ничего другого и ожидать не приходилось. Кат с трудом выломал вросшую в грязь и лед дверь, пропустил вперед Филю, и они поднялись на второй этаж. Ну да, угадали. Наверное. В дверном проеме лежало давно ставшее мумией тело, судя по остаткам одежды – женское. В квартире кто-то побывал после смерти хозяйки, поискал, но брать ничего не стал. Да и нечего. Три кастрюли, так и не дождавшиеся уголька, чтобы сварить в своих эмалированных чревах хоть что-то.
– Пойдем, – помолчав, сказала Филя. Кат, задумчиво смотревший на косо висевшую на стене фотографию – за слоем пыли были полная женщина с грустным лицом и совсем еще юный, безбородый и коротко стриженный жрец Денис, – кивнул.
– Темнеет, надо где-то ночевать. Пошли к парку, там куча частных домишек, где-нибудь да разместимся.
– Пойдем, воин. Сейф больше искать не станешь?
Они, несмотря на печальную атмосферу бывшего людского жилья, рассмеялись в голос. Найденный в камере хранения мастер-ключ помог им открыть потайную ячейку, хранилище ценностей кого-то из власть предержащих. Ни оружия, ни патронов, ни сраной банки консервов – в столь тщательно спрятанном схроне, сталкерской легенде со времен Черного Дня лежали какие-то документы в папках, пачки долларов, пара запыленных паспортов с одной фотографией, но разными именами, и шахматы. Чей-то подарок или просто вложение денег – теперь уже не узнать. Но стоить до Черного Дня они должны были как самолет.
Маленькая доска красного дерева с инкрустацией, золотые и серебристые фигурки, украшенные таинственно блеснувшими разноцветными камнями – и все.
– Не стану, – отсмеявшись, сказал Кат. – Более бесполезного говна я за всю жизнь не видел. Предки точно были сумасшедшими.
22. Живой туман и его обитатели
22–23 ноября 2035 года. Воронеж. Район Центрального парка
Вечер наступил внезапно.
Наверное, так это бывает в южных широтах – Кат читал в какой-то книжке в детстве, что солнце над морем заходит быстро. Вот еще бескрайняя, уходящая за горизонт вода освещена широкой полосой падающего куда-то солнца, а потом – хлоп! – и уже темно. Только звезды отражаются в черной шевелящейся стихии там, за узкой полосой берега. И все ночные чудовища, дождавшиеся своего часа, выходят на охоту, изредка всплескивая, разгоняя круги на воде.
Что-то подобное случилось и здесь. Только охотники могли быть страшнее.
Ротонда осталась позади, как и приземистое здание станции переливания крови, разграбленное и сожженное в первые дни после катастрофы. Сталкер и его жена дошли до конца Транспортной, с сомнением поглядывая на стоявшие встык дома – пяти– и девятиэтажная коробки, с пустыми окнами, засыпанным мусором палисадником не внушали доверия. К тому же Кат приметил, что на крыше большего дома синело локальное горячее пятно. Не очень большое, но на последней паре этажей останавливаться было неполезно для здоровья. Впрочем, ему вообще не хотелось ночевать в этих многоэтажках.
– Не нравятся? – спросила понимавшая его без слов Филя, перехватив внимательный взгляд.
– Очень, – признался он. – Есть здесь какая-то опасность, а у нас из оружия – одни руки. Ну, еще ноги. Маловато даже для сражения с одиноким мортом.
– Да они вроде бы все вымерли из-за излучения…
– Лучше и не проверять. По крайней мере, пока не отыщем пару «калашей». И гранаты, для закрепления результата.
– А где ночевать? – уточнила Филя.
– Сворачиваем направо, там есть варианты. Должны быть, вряд ли весь частный сектор разрушен подчистую.
Стояла тишина. Необычная даже для разрушенного города: что бы в нем не происходило, обычно где-то вдали хлопали птичьи крылья, мелькал зигзаг летучей мыши – эти приспособились выживать, охотясь и зимой, в отличие от своих довоенных собратьев.
Но не теперь и не здесь. Только скрип снега под ногами и ветер, будто заблудившийся в неровном строе двухэтажек, мимо которых они шли. С другой стороны уже начались маленькие частные домики, хотя крайние из них тоже кто-то спалил подчистую, не пожалев густо посаженных деревьев. К счастью, давний пожар так и остановился на окраине тянувшегося вдоль оврага квартала. От улицы, где они шли, влево уходила одна узкая улочка, потом вторая.
– Улица танкиста Серебрякова, – с трудом разобрав надпись на ржавой погнутой табличке в наступившей полутьме, прочитала Филя. – Боевое название. Никогда о такой улице не слышала.
– Здесь живых давно нет, вот и некому рассказать. А на карте ее и не рассмотреть: вроде длинная, но вся из кусков и поворотов. Пойдем сюда.
Они свернули влево. Улочка резко ныряла вниз, уже отсюда были видны верхушки деревьев парка. Не самого «Динамо», конечно, цивилизованная часть парка начиналась гораздо дальше, в глубоком овраге, тянувшемся почти от водохранилища до памятника Славы, знаменитого одноименным убежищем. Земли викингов начинались там, за оврагом, за жилыми кварталами Березовой рощи.
Идти через парк в темноте и без оружия было безумным предприятием.
– Да вот домишко, не хуже других. И гараж прикольный, постарались когда-то хозяева, разукрасили. Устал я что-то, давай здесь и заночуем.
Кат глянул на гаражные ворота с двумя неожиданными спиралями – каждая аккурат на створку, потом с трудом открыл заржавевшую калитку в высоком заборе из профнастила, за которой смутно виднелся старый одноэтажный дом. Похоже, даже не кирпичный – оштукатуренное дерево или наливной шлак, из которого после Великой Отечественной соорудили массу подобных курятников во всех районах Воронежа.
Дорожка вдоль стены упиралась в ступени крыльца, на которое давным-давно рухнул оставшийся без хозяйского внимания навес. Обломки шифера торчали из наметенного ветром сугроба. И здесь – тишина и безнадежность.
Дверь нараспашку. То ли бежали отсюда в напрасной попытке спастись, то ли мародеры постарались. Правда, что здесь брать, даже Кат с его многолетним опытом придумать не мог. Проверяли на всякий случай, вдруг сейф с охотничьими ружьями или случайно завалявшаяся еда, не иначе. Других ценностей в таких местах отродясь не было.
За порогом, в кривовато пристроенной веранде, на них из темноты глянули неясные тени, заставив Филю отпрянуть. Кат удержал жену и тихо рассмеялся:
– Это зеркало, Зрачок! На дверце шкафа… Ты нас самих испугалась?
Так, это у нас что? Чулан, махонькая каморка с люком в полу, заставленные древними кастрюлями полки на стенах. Стоит слазить вниз, только посветить чем-то надо: изводить последний ХИС на ерунду Кату не хотелось, а поспать и в темноте можно. Плотно прикрытая дверь на кухню, везде под ногами какие-то тряпки, осколки посуды, скрипучие доски пола – надо осторожнее, прогнило все. Да, вон возле плиты провалилась доска, чинить некому.