Незачем. Никогда больше незачем.
Есть в брошенных хозяевами домах нечто странное, дух запустения, давящий на плечи. Навевает грустные мысли даже на привычного к обследованию подобных мест сталкера.
– Комнаты глянем?
В каждой половине дома по паре небольших комнат, зеркальные близнецы. Старая мебель, задолго до Черного Дня достойная звания рухляди. Массивная, развалившаяся под собственным весом. Книги, давно слипшиеся и сгнившие – окна-то разбиты, да и в потолке дыры, хоть голову суй; острый запах мышей и – гораздо менее сильный – нафталина. Вот старый – коробком еще – телевизор, прикрытый сгнившей салфеткой до середины экрана, а вон телефон валяется, кнопочный. Раздавлен ногой в спешке, мертвые электронные кишки вылезли, как из таракана-мутанта.
Бедно здесь жили, нище.
Скорее всего, всеми забытая старуха, под конец жизни оставшаяся один на один со своими воспоминаниями и страхами. Печальное место. И безнадежное в плане полезных находок.
Хотя нет: покопавшись на полках кухни, Кат нашел старую зажигалку. Одна из тех игрушек из цветного пластика, которые во множестве оставили предки. Выбрал сухую бумажку из наваленных в шкафу, потер ее в руках, помял, чиркнул находкой. Сперва только сыпались искры, укорачивая жизнь кусочку кремня, а потом появился первый робкий язычок пламени, которому немедля скормили бумажку.
– Там была дверь в ванную, Зрачок, поищи тазик. Ведро. Можно кастрюлю большую. Будем очаг делать.
Кат старался раздуть пламя, присоединяя к догоревшей бумажке другие, пока жена, свалив что-то в темноте, копалась в поисках таза. Нашла, принесла и поставила на пол. Жечь костер прямо на гнилых досках было чревато пожаром – мороз морозом, а заняться может так, что потом не выскочишь.
– Живем, – весело сказал Кат. – Сейчас сверну факел из вон тех бумаг да подвал проверю.
На полках шкафа, ниже книг, лежали стопки сыроватой бумаги, покрытые крупными, но давно расплывшимися буквами.
– Рукописи, что ли? Похоже, даже стихи. Жалко, прочитать ничего нельзя, – осмотрев запасы, сказала Филя.
– Да кому это все нужно… – ответил сталкер. – Времени раньше свободного у людей было много, вот и занимались разной херней. Давай скручу трубку, хоть для этого пригодится.
Старуха-поэтесса? Чего только в жизни не бывает.
В подвале, оказавшемся неожиданно маленьким – хотя по массивной лестнице казалось, что там настоящие закрома, – не нашлось ничего полезного. Ящики, в которых когда-то хранили картошку или морковь, пустые большие бутыли для вина или сока, несколько пластиковых пакетов – и все.
Мучительно хотелось есть, даже животы подвело, но шансов разжиться едой именно здесь было ноль.
Тазик, в котором весело потрескивали обломки мебели, они придвинули к кровати – старинной, как и все здесь, металлической конструкции с набалдашниками на высокой спинке. Окна на скорую руку завесили подходящими тряпками и, обнявшись, уснули. Кат время от времени просыпался, но все было спокойно. Один раз встал, пошел и отлил в ржавую ванну – странно, но унитаза не было, небось во дворе туалет, потом подкинул деревяшек в таз и снова уснул.
Погладил ладонью ежик отросших волос на макушке жены. Филя сонно завозилась и прижалась к нему крепче. Набросанная гора тряпок, одеял, каких-то старых свитеров, собранная по всему дому, воняла сыростью и грела плохо. Но – как есть. Ничего лучшего заброшенное строение предложить не могло.
Не снилось традиционно ничего, но и хвала богам. От иных воспоминаний и хотелось бы избавиться, да не знаешь как. А пустая ватная темнота вместо снов – самое то.
– Кабаны прошли, – сказал Кат.
Ночь прошла спокойно, давно так не было. Закружившая сталкера и его половинку череда событий не давала опомниться, поиски Чистого Града превратились в какой-то кровавый аттракцион: ни вздохнуть, ни пернуть. Нормальная – ну, с поправкой на вымерший город – ночевка была за счастье. Однако остановиться не получалось. Надо найти Дервиша, попробовать уговорить его помочь с полным освобождением от власти порчей, ведь он точно может – Кат проникся уверенностью жены на эту тему.
Сейчас они спускались в парк. Узкая улочка, где они ночевали, кончалась небольшой полянкой, на половину которой наполз забор с видневшимся внутри ограды коттеджем, что-то из не особо законного самостроя времен прямо перед Черным Днем. Тропинка, едва угадывавшаяся как просвет между деревьями, вела вниз. Идти приходилось по колено в снегу, тут бы и лыжи не помешали, но искать их по домам времени не было.
Оружие по-прежнему отсутствовало, не считать же за таковое пару найденных в доме и наспех заточенных Катом кухонных ножей. Лучше, чем ничего, но на кабана он бы с этой зубочисткой не пошел.
– Не все вымерло в Воронеже, – задумчиво откликнулась Филя. – Если так пойдет, и люди помаленьку размножатся.
– Мутанты же сплошные рождаются… – напомнил Кат. – Вся надежда теперь на эмбрионы Базы. Но когда…
– Слушай! – оживилась жена. – Времени не было, я же тебе не сказала. Военные запустили программу. Мы когда их предупреждали об атаке порчей – хотя они и сами ее ожидали, похоже, – мне Старцев обмолвился по телефону, что около сотни беременных уже.
– Серьезно? – Кат на секунду вспомнил Консуэло. Уж она такой шанс точно не упустила, ходит, наверное, сейчас по коридорам Базы с пузом. Тихая, расслабленная. Пусть хоть у ее детей жизнь будет лучше, чем им сейчас досталась. – Ну и слава богам. Дети – это хорошо.
Тропинка сделала прихотливую петлю и вывела на середину длинного спуска в парк, пересекла его и ввинтилась в густые заросли деревьев, по зимней поре торчавших неровным строем стволов из снега.
– Должны выйти к бывшей конюшне, это, считай, самое дно оврага, потом пойдет подъем. Мимо зеленого театра, и лестница в Березовую рощу. Немного осталось топать, час, может, полтора. Было бы дело летом, за двадцать минут добежали.
Прогнозы и планы – они и в мирное время штука неточная, а здесь и сейчас – совсем уж гадание. Даже не на Книге перемен, а вилами на воде. Но думать об этом путникам не хотелось, очень уж расслабила минувшая спокойная ночь, да и отсутствие каких-либо признаков людей внушало доверие.
В голове сталкера зашумело. Как ни старался он отделаться от голосов порчей, как ни закрывался, иногда они умудрялись прорываться. Иногда это было… больно.
Чисто физически.
Он в эти моменты склонен был верить христианским проповедникам всех мастей, что существуют бесы: в голове у него выли, хохотали, шипели голоса. Ничего осмысленного – видимо, с обращением к нему напрямую питомцев он справился, но вот этот жутковатый фон ноосферы, сформированный Ираидой и Кнутовым… Наверное, если бы первыми питомцами Гнезда были люди более человеколюбивые и адекватные, вся история пошла бы по другому пути. Не бороться с прежде себе подобными, не пытаться их уничтожить или инициировать, а наоборот – помочь и спасти остатки человечества. Но увы.
Хотя, почему – увы? А что, если попробовать как-то изменить сам вектор деятельности Гнезда? Перепрограммировать порчей?
Кат едва не упал, наступив в невидимую под снегом яму на тропинке, встряхнулся и постарался выкинуть из головы все эти мысли. Вместе с визгом и хохотом рукотворных бесов из установки Веденеева.
Конюшня – а судя по высоким дверям и видневшимся в развалинах стойлам, это была именно она – осталась позади. Сталкер и его жена вышли на широкое, почти не заросшее деревьями дно оврага. Кустов было много, и снег сюда ветром намело по пояс, зато было видно, куда идти дальше.
– Направо? – уточнила Филя. – Зеленый театр там, в центре парка. Мы-то сейчас на окраине.
Кат осмотрелся и увидел несколько разбросанных в стороне автомобильных шин. Серьезного размера, явно с грузовиков.
– А давай, Зрачок, – он тряхнул головой, – одно колесо затащим на гору и съедем, а? Предки же раньше так развлекались, мне дед Митрофан в детстве рассказывал. В убежище. Со всего города съезжались сюда по выходным, кто на санках, кто на картонке, а самый сок – вот так, на шине. Пионерская горка это называлось.
– Чокнулся, воин? – рассмеялась Филя. – Хотя давай!
Шина оказалась холодной, скрипучей на морозе, и тащить ее в гору, поскальзываясь и едва не падая, было тяжело. Но справились. Одна сторона лопнула, и из нее торчала металлическая сетка, грозя крепко поцарапать на ходу. Пришлось перевернуть. Кат возблагодарил богов, что хоть ножи хватило ума внизу оставить вместе с рюкзаками перед подъемом шины – сейчас поедут по неровному, на первой же кочке клинок в брюхо и вопьется, ни ножен ведь, ни хрена.
Спуск чем-то напоминал полет. Шина сперва неохотно, но все же набрала скорость, подлетая на трамплинах и едва не скидывая с себя седоков. Понеслась вниз не хуже виденного на картинке устройства типа санок с подписью «Бобслей. Скоростной спуск». В самом низу и Кат, и Филя, не стесняясь никого – да и некого! – орали в голос от восторга.
Импровизированные санки на последнем, уже в самом низу, трамплине скинули их с себя и улетели в кусты, оставив за собой колею перепаханного снега.
Кат поднялся на ноги, потянул зарывшуюся в сугроб Филю и замер:
– Докричались… И до ножей-то не дотянуться.
Вокруг них пугающе быстро, как это всегда и бывало, сгущался туман. Не обычный, который на таком морозе и образоваться-то не мог, а живой, в который Кат попадать крайне не любил. Остальные отделывались легким испугом, а с ним в последний раз сотканные из пустоты и непроглядных теней фигуры еще и разговаривали.
– Да и не помогут здесь ножи, – закончил он, когда вокруг уже ничего не было видно.
Филя, слава богам, стояла рядом. Это хорошо, иначе побежит с непривычки, а здесь такие ямы кругом, что не то что ногу – и шею свернуть недолго.
Вокруг все словно под слоем плотной ваты – ничего не видно, ничего не слышно. Снег под ногами и то разглядеть невозможно, а от Фили, которую он крепко держал за руку, видно пальцы и край рукава. Даже плечо уже не рассмотреть, не говоря о лице.