«Твои требования невыполнимы! — надулся Дугальд. — Какой-то наглец завалился во дворец с хвастливыми угрозами, подумать только! Моему терпению пришел конец. Предупреждаю тебя со всей серьезностью: не пытайся распространять подстрекательские измышления!»
Гил повернулся к двери: «Первыми правду узнают лорд Парнасс и его гости».
«Нет! — в отчаянии закричал Дугальд. — Ты хочешь всех нас уничтожить?»
«Обман должен прекратиться, возмещение должно быть выплачено».
Дугальд протянул к нему руки, взывая к состраданию: «Почему ты так упрям?»
«Упрям? Я не просто упрям, я вас ненавижу. Вы убили моего отца. Вы обманывали и грабили моих соотечественников две тысячи лет! Не ждите от меня жалости».
«Все можно поправить. Мы снизим налог. Пай каждого простолюдина будет существенно увеличен, я об этом договорюсь, я потребую, в конце концов! Ты не можешь себе представить, как трудно иметь дело с дамарянами!»
«Правда должна стать всеобщим достоянием».
«Мы будем опозорены! Мы возненавидим самих себя и вымрем!»
«Улетайте с Хальмы. Отвезите свой народ на далекую планету и начинайте жизнь сначала. Там никто не узнает вашу тайну».
Дугальд издал крик отчаяния: «Как я объясню?! Как такое можно объяснить?!»
«Говорите правду, вот и все».
Дугальд посмотрел Гилу прямо в глаза, и на какое-то странное мгновение Гилу показалось, что он смотрит в бездонный мрак пещер Дамара.
Дугальд, по-видимому, тоже нашел в глазах Гила нечто, не на шутку его испугавшее. Он молча повернулся, вышел из кабинета в большую гостиную и взобрался на стул, чтобы все обратили на него внимание. Беззаботный полушепот и бормотание оборвались, как только зазвучал его хриплый громкий голос,: «Слушайте меня! Слушайте все! Слушайте правду!»
Лица присутствующих с вежливым удивлением повернулись к гранд-лорду.
«Правду! — кричал Дугальд. — Наконец каждый узнает правду. Другого выхода нет».
Никто ничего не ответил. Дико озираясь по сторонам, Дугальд с трудом заставлял себя находить слова: «Две тысячи лет прошло с тех пор, как Эмфирио избавил Фортинон от выращенных дамарянами чудовищ, ныне называемых вирванами. Сегодня пришел новый Эмфирио, чтобы избавить Фортинон от другой расы, выращенной дамарянами. Он настоял на том, чтобы я сказал правду. Теперь вы узнаете правду.
Почти две тысячи лет тому назад, когда Амброй лежал в развалинах, дамаряне прислали сюда новых манекенов, новых марионеток. Мы — эти манекены. Мы — эти марионетки. Мы служили хозяевам, дамарянам, и платили им деньги, добытые трудом простонародья. Такова истина. Теперь, когда она известна, дамаряне больше не смогут нами повелевать.
Мы не лорды. Мы — марионетки!
У нас нет своей души, своего ума, своей личности. У нас все чужое. Мы — синтетические, искусственные создания.
Мы не люди, мы даже не дамаряне. И прежде всего мы не лорды-исправители. Мы — инструменты, измышления, приспособления! Гордость, честь? Пустые слова, вымысел внутри вымысла! Достоинство, благородство? Я недостоин даже произносить эти слова. Я — кукла на ниточках».
Дугальд указал на Гила: «Он пришел сегодня, называясь именем Эмфирио, и заставил меня сказать правду. Вы услышали правду. И после этого мне больше нечего сказать».
Дугальд спустился со стула.
В гостиной было тихо.
Прозвучал гонг. Лорд Парнасе встрепенулся, посмотрел на стоящих вокруг гостей: «Зовут к обеду».
Гости медленно, как во сне, потянулись цепочкой из гостиной в трапезную. Гил отошел в сторону, чтобы никому не мешать. Мимо проходила Шанна. Она задержалась: «Ты — Гил. Гил Тарвок». «Да».
«Когда-то, давным-давно, я тебя любила».
«Никогда ты меня не любила».
«Может быть, любила. Любила настолько, насколько я способна любить».
«Это было давно».
«Да, теперь все изменилось», — Шанна вежливо улыбнулась, подобрала платье и направилась в трапезную.
Гил подошел к лорду Дугальду: «Завтра вы должны обратиться с выступлением к простонародью. Скажите иждивенцам правду — так же, как вы сказали ее своему народу. Надеюсь, иждивенцы не сразу разрушат ваши башни. Может быть, они вообще не станут это делать. Но на вашем месте я приготовился бы к вылету, потому что нет ничего страшнее разъяренной толпы».
«Куда бежать? В Скудные горы, к вирванам?»
Гил пожал плечами. Лорд Дугальд обернулся — его ждал лорд Парнасе. Оба они прошли в трапезную, оставив Гила одного в гостиной.
Гил вышел на террасу, постоял минуту, любуясь сверху на древний город, где, хотя еще было светло, уже зажигались огни — на ближней набережной Инцзе, на другом берегу. Никогда еще Амброй не казался ему таким красивым.
Он сел в аэромобиль: «Отвезите меня в гостиницу «Погасшая звезда».
Глава 24
Население Амброя, трудолюбивое, прилежное и экономное, пребывало в состоянии оглушения несколько часов после того, как выступление гранд-лорда распространили по системе всеобщего оповещения Спэя. Всякая работа прекратилась. Люди вышли на улицы, поглядывая в небо на бледный призрак Дамара, на обители в облаках над вашмонтскими пустырями, в сторону управления службы социального обеспечения.
Никто ни с кем практически не говорил. Иногда то у одного, то у другого вырывался из груди короткий лающий смех, и снова наступала тишина. Мало-помалу горожане начали стекаться к управлению Собеса, и к середине дня многолюдная толпа стояла на площади перед мрачным старым зданием.
Внутри собрались на чрезвычайное совещание все дееспособные агенты — практически весь клан Коболов.
Толпа начинала волноваться. Доносились приглушенный ропот, отдельные выкрики, даже плач. Кто-то, скорее всего хаотист, бросил камень и разбил окно. В разбитом окне появились лицо и рука какого-то собесовца, укоризненно грозившего толпе пальцем — что, по-видимому, вызвало недовольство горожан. До этого момента они толком не знали, как следовало относиться к роли службы социального обеспечения в свете откровения, преподнесенного Дугальдом. Назидательно-повелительные жесты чиновника в разбитом окне, однако, твердо поместили Собес, в сознании иждивенцев, в лагерь тех, кто их обманывал и грабил. В конце концов, разве не агенты Собеса обеспечивали выполнение правил, благодаря которым стало возможным многовековое рабство?
Толпа зашевелилась, ропот превратился в угрожающий низкий рев. Полетели другие камни, зазвенели другие разбитые стекла.
С крыши управления внезапно заорал громкоговоритель: «Иждивенцы! Вернитесь к работе! Служба социального обеспечения изучает ситуацию, и в свое время опубликует надлежащие инструкции. Внимание! Внимание! Немедленно разойдитесь по домам и по рабочим местам. Таковы официальные указания руководства».
Толпа игнорировала рупор. В здание полетели многочисленные камни и кирпичи; внезапно всем стало ясно, что управление Собеса осаждено.
Несколько парней помоложе подбежали к закрытой двери центрального входа и попытались ее взломать. Прозвучали выстрелы. Двое или трое молодых людей остались лежать на крыльце. Толпа бросилась вперед и стала проникать в здание через разбитые окна первого этажа. Выстрелы участились, но горожане уже врывались во внутренние помещения. В этот день было совершено много ужасных дел. Всех Коболов до единого буквально разорвали на куски, а здание Собеса сожгли.
Массовая истерика продолжалась всю ночь. Обители лордов остались неповрежденными главным образом потому, что у толпы не было возможности до них добраться. На следующий день совет председателей гильдий попытался восстановить порядок, добившись успеха в нескольких районах. Тем временем мэр занялся организацией добровольных патрулей — милиции.
Через шесть недель десятки звездолетов всевозможных размеров, форм и цветов — пассажирские пакетботы, грузовые суда, космические яхты — покинули космодром Амброя и приземлились на Дамаре. Нескольких дамарян убили, еще нескольких захватили в плен. Остальные успели скрыться в подземных резиденциях.
Группе пленных дамарян вручили ультиматум:
«Две тысячи лет вы грабили нас без пощады и сожаления. Мы требуем полного возмещения. Выносите на поверхность все богатства, отдавайте каждую атласную прядь, каждую драгоценность, все ваши деньги, кредиты, счета в инопланетных банках и акции инопланетных компаний, все ваше имущество, имеющее какую-либо ценность. С этого дня похищенное имущество возвращается в Фортинон, награбленные богатства возвращаются ограбленным. После этого мы заминируем ваши резиденции и взорвем их. С этого дня каждый из дамарян обязан жить на поверхности в условиях, не лучших, чем те, в которых жили мы, когда вы нас грабили. С этого дня все дамаряне в совокупности обязаны платить Фортинону дополнительное возмещение в размере десяти миллионов талонов ежегодно, на протяжении следующих двухсот лет в летоисчислении Хальмы.
Если вы не выполните эти условия немедленно, вас уничтожат — ни один дамарянин не останется в живых».
Первые драгоценности стали выносить из резиденций через четыре часа.
На Ондл-сквере возвели мемориальную гробницу — в ней водрузили стеклянную призму с останками Эмфирио. На двери узкого старого дома напротив, с круглыми вставками из толстого янтарного стекла, повесили табличку из полированного черного обсидиана. На ней серебряными пиктограммами было написано:
«В этом доме жил и работал
сын Амианте Тарвока Гил,
назвавшийся именем
ЭМФИРИО.
Гил Тарвок сделал честь себе, своему отцу
и тому имени, которым назвался».