Но из вежливости я тянул коктейль. Закусывали мы оливками и солеными орешками. Пошло довольно неплохо.
— Такого даже в «Синей вороне» не попробуешь, — объяснил Марк, — это наш, фирменный… у нас в институте изобрели. А ты в «Синей вороне»-то, кстати, был?
Я знал, что это такой ресторан, видел, конечно, снаружи. Там у входа такая старинная каменная птица сидит. Действительно, синяя. Но внутрь я не заходил. Поэтому помотал головой.
— Ну ты даешь… ты ведь уже здесь три месяца? И до сих пор даже в «Ворону» не зашел… Может, ты и в Бетрисанде не был?
В Бетрисанде я был, конечно. Хотя и не везде.
— Да мне неудобно… — сознался я, — одному как-то…
— В какой-то степени ты прав, — согласился Марк. — Действительно, идти и напиваться в одиночку… Ну ладно, сходим вместе. Вот Мира на той неделе прилетит, и сходим.
Он уже опустошил свой бокал и вертел в руках, с сожалением на него поглядывая. Я подумал, что надо что-нибудь вставить и сказал.
— Так много народу…
— Да. — Марк задумчиво оглядел зал. — Папа ведь… знаешь, вот я иной раз думаю. Мне уже сорок. Ну, конечно, что-то я делаю… вот монографию недавно закончил. В принципе, мне интересно работать. Но вот папа уже в тридцать лет открыл гетеротропный принцип. В тридцать четыре обосновал его экспериментально на практике, в знаменитой экспедиции Ларгоса. В тридцать шесть уже решил проблему Соторна. Если все его конкретные — понимаешь, конкретные достижения перечислить, то получится, что он — целая эпоха в физике подпространства… А тут — ковыряешься, ковыряешься, а спросить себя — что ты в жизни сделал? Да ничего. Сказать-то нечего. А ведь я, в общем, на хорошем счету… А с другой стороны, — оборвал он себя, — подумаешь, зачем это надо? Мне интересно. Людям и такие работники, как я, нужны. А то, что мне такие темы и такие проблемы не попадаются, как папе… удачные… ну и что?
— Да, — сказал я, чтобы не молчать. Марк посмотрел на меня и покачал головой.
— Как тебя называть-то? Ландзо как-то длинно. Ланс? Слушай, пошли лучше на море, а? Кей! — окликнул он пробегавшего мимо мальчишку. Тот остановился. Подошел к нам.
Это был старший сын Марка. Очень серьезный веснушчатый мальчик двенадцати лет. На Анзоре я бы ему дал все четырнадцать — здешние дети крупнее.
Я вдруг подумал, что по возрасту ближе к этому мальчику, чем к его отцу… да так оно и есть — ведь Кей двоюродный брат Таро.
— Кей, пока ты окончательно не исчез из моего поля зрения… ты завтра что планируешь?
Мальчик поглядел на отца и серьезно ответил.
— Завтра с утра у меня занятия по музыке и пилотированию. Потом я пойду на тренировку, потом еще мне надо часа два позаниматься по программе… наверное, после обеда. А потом, вечером мы собирались с ребятами планер готовить.
— Ясно, — сказал Марк, — а послезавтра? Найдется у тебя время для родного отца?
— А что надо-то, пап? — деловито спросил мальчик.
— Да вот, хотел вам показать один эффект интересный…
— Тот самый? — глаза мальчика загорелись. Марк кивнул.
— Тот самый. Туннель.
— Так вы смоделировали? А можно я ребят тоже приведу? — обрадовался Кей.
— Приводи хоть всю группу, — сказал Марк, — кстати, мы с Лансом собираемся на море. А, вы же еще не знакомы. Ланс — Кей.
Мы пожали друг другу руки.
— Вы друг Таро? — серьезно спросил мальчик. Я кивнул.
— Я тоже хочу на море, — сказал Кей, — я вам не помешаю?
По-моему, мальчик был куда солиднее и серьезнее своего отца.
— Не только ты не помешаешь, но и шибагов неплохо бы взять с собой. Шиба-аги! — заорал Марк. Кей слегка поморщился.
— Я их найду, папа… а Лиль тоже брать?
— Как хочешь… ну что, пошли?
И мы двинулись к морю.
В Летнем Зале тем временем мельтешение прекратилось. Я только теперь заметил, что вдоль одной из стен тянется широкая черная панель, на которой золотом выведена гигантская и очень длинная математическая формула… вероятно, она имела какое-то отношение к принципу гетеротропности. Я не стал уточнять.
Физики — в основном, начиная от сорока лет, молодые уже перекочевали наружу — расселись вдоль столов и стен. В центре располагалось трио — женщина в облегающем серебристом платье за большим синтаром, другая женщина, в черном, со скрипкой, и мужчина с виолончелью. Они исполняли что-то очень красивое. Я люблю музыку и с удовольствием бы послушал, но Марк не проявил к концерту большого интереса, и я послушно пошел за ним. Тем временем нас нагнал Кей с «шибагами» — младшими братьями Ларсом и Лиссом, семи и шести лет, за ними семенила с угрюмо выпяченными губками Лилль — теперь ее платье стало голубым, но по-прежнему очень пышным, и к нему голубой же бант.
Оказывается, не нам одним пришла мысль отправиться к морю. На волнах невдалеке от берега колыхался огромный плот, и на нем расположилась куча народу, включая детей. То и дело кто-нибудь нырял с плота, а кто-то неуклюже на него влезал, отряхивая воду, как собака.
Песчаный берег был живописно заляпан разноцветными пятнами брошенной одежды купальщиков. Дети Марка тут же начали раздеваться, папаша стянул через голову рубашку и обернулся на меня.
— Давай, Ланс! Ты чего, не в плавках? Ладно, трусы сойдут…
— Понимаешь… — сказал я смущенно. Марк подошел ко мне поближе.
— Я плавать не умею, — прошептал я. Марк уставился на меня. Потом сказал.
— Как же ты минимум собрался сдавать?
— Не знаю, — сознался я, — я еще об этом не думал.
— Ладно, — сказал он, — раздевайся. До плота я тебя довезу, а там посидишь.
По правде сказать, я чувствовал себя очень хреново. Я еще ни разу вообще не раздевался на пляже. У нас в отеле был бассейн, и кажется, все жильцы туда ходили постоянно. Кроме меня. Не только потому, что я плавать не умею. Мне вообще кажется совершенно дикой мысль на людях раздеться. Это так ужасно, унизительно… хотя когда я на других на пляже смотрю, мне это кажется нормальным.
Шрамов уже на мне не было, так что особенно стесняться нечего. Я потолстел, мышцы тоже стали получше. Но все равно. У нас это совершенно не принято. Дико просто. У нас раздеваются только в бане. Но деваться некуда… Я неловко стал стаскивать с себя одежду.
Дети тем временем молниеносно покидали свои вещички на песок (включая осевшее проколотым воздушным шариком голубое платье) и рванули к воде. Я с большим удивлением наблюдал, как все четверо шустро вбежали в волны и с крейсерской скоростью поплыли. Причем малышка не отставала от остальных. Похоже, плавала она лучше, чем бегала.
Марк совершенно беспечно отнесся к вхождению детей в воду. Он дождался, пока я разденусь, хлопнул по голой спине ладонью
— Пошли, горемыка.
И мы вошли в воду и поплыли к плоту. Я держался за плечо Марка и подгребал кое-как рукой и ногами. Для меня это было совершенно новое ощущение — вода охватила тело со всех сторон, ласково, легко, и какое-то беспричинное веселье начало овладевать мною. Но за Марка я держался крепко.
Он подсадил меня на плот. Я вскарабкался, сел, вцепившись руками в какую-то скобу. Плот мягко покачивался на волнах. Это было даже приятно, хотя и страшновато немного.
— Ну пока, я пошел. — Марк махнул мне рукой и нырнул. В нескольких метрах от плота он вынырнул. Я с тревогой за ним следил. Вот темноволосая голова снова исчезла. И больше не появилась…
Не знаю, сколько прошло времени. Нигде поблизости Марк не выныривал. Я вскочил на ноги… С великим трудом стал передвигаться по качающейся поверхности. Может, он где-нибудь с другой стороны? Нет… Цхарн, что за ерунда? Я не сводил глаз с водной глади. Ведь уже не меньше трех минут прошло. Может, он где-то выныривал, а я не заметил?
На меня уже стали посматривать. Я видел темно-русые головки детей Марка — а самого его так и не было. Цхарн, да не мог же он в самом деле утонуть?! Они же все очень хорошо плавают…
Наконец я увидел его. Он вынырнул неподалеку от плота, с другой стороны. Поймал мой взгляд, весело помахал рукой и нырнул снова.
Подожди… чего я так беспокоюсь-то? Они же могут до десяти минут не дышать… у них же в крови клетки специальные. Вон какие клопы плавают, еще меньше Лилль. И родители даже в ус не дуют.
Я сел на краю плота, свесив ноги в воду. Мне было холодно, несмотря на жару, очень неуютно и вообще хреново. Я подумал, что все-таки сильно отличаюсь от остальных. Вода высохла на теле, и стало тепло, даже жарковато. Все равно я чувствовал себя крайне неудобно, неловко. Все веселились, ныряли, играли в воде, все были вместе и при деле, а я… Потом я понял, почему мне так неудобно. Слишком уж незащищенным я себя чувствовал. Страшно мне было, просто физически страшно.
Чтобы отвлечься, я стал наблюдать за пловцами. И было на что посмотреть! Плавали все квиринцы очень хорошо. Чье-то тело скользило вдоль плота, под тонким слоем воды. Даже непонятно, каким образом плывет — незаметно, чтобы он руками или ногами шевелил. Просто скользит, стремительно, как дельфин. Как будто у него реактивный двигатель в пятки встроен. Нет, все же шевелит ногами, но этого почти не видно. Лицо вниз… ну да, они же не дышат в воде.
Какие-то девушки неподалеку затеяли водный танец — сплывались в круг и расплывались, делали синхронно разные фигуры.
Марк играл со своими детьми. Они гонялись друг за другом, то уходя под воду, то плескаясь весело на поверхности.
Здорово. Все здорово. Если представить, что ты к этому никакого отношения не имеешь и смотришь, к примеру, фильм.
Вскоре мы выбрались на берег. Я с облегчением оделся. Уже сгущались сумерки. Дети снова убежали вперед. Кей шел с каким-то другом, и они очень серьезно что-то обсуждали. Наверное, какую-нибудь физическую проблему.
В Летнем Зале играла музыка, и по паркету двигались пары. Танцевали физики очень красиво. Профессионально, можно сказать. Это не наши танцульки, где народ дрыгался, кто во что горазд. Тут — я понял с первого взгляда — мне можно и не пытаться… Слишком уж сложные и незнакомые мне танцы.