Но я не позволила ему. Вцепившись в руки, изогнулась, обвила ногами его бёдра — как когда-то в каюте во время шторма — и прошептала:
— Не останавливайся…
Это была та самая фраза, которую он либо ждал, либо боялся услышать.
Он вжался в меня сильнее, накрыл мое тело и захватил губы в поцелуе — яростном, требовательном, жадном. В этом поцелуе было всё: боль, голод, страх, желание, накопленное за месяцы недосказанности.
Всё, что копилось внутри, наконец-то вырвалось наружу — и нашло выход в этой вспышке.
Я стонала, таяла под горячими ладонями, жадно ловила его прерывистое дыхание, тихие стоны, иногда срывающиеся на сдержанный рык. Казалось, с каждым новым прикосновением Итан всё сильнее терял контроль. Его губы были везде — на шее, на плечах, на ключицах — как будто хотел запомнить вкус моей кожи.
Кожа горела в каждой точке, которую касались его ладони. От прикосновений к груди я выгибалась, и сердце срывалось в бешеном ритме. Воздух казался слишком плотным, чтобы насытить лёгкие. Он буквально вытягивал из меня дыхание. Словно хотел взять всё без остатка.
Итан будто сорвался с цепи: захватил мои губы, двигался внутри медленно, глубоко, но с такой нарастающей мощью, что от каждого толчка по телу расходились дрожащие волны. Его пальцы сжимали бедра так крепко, что я знала — останутся следы. И пусть остаются. Хотела, чтобы это осталось со мной как можно дольше.
Дрожащие руки выдавали его напряжение, а грудь, тяжело прижимающаяся к моей, стала каменной. Он сдерживался, но целовал меня так упоенно, будто боялся, что это — последний раз.
Порой воздуха катастрофически не хватало, но я не пыталась отстраниться. Напротив — цеплялась в него сильнее.
Только прерывистые всхлипы, вырывающиеся из моей груди, заставляли Итана ненадолго отстраниться — поймать мой взгляд, прочитать в нём ответ, и снова продолжить. Без слов. Только взгляд, дыхание и телесная музыка между нами.
По редким, едва заметным улыбкам я видела: ему нравилось всё, что мы творили вместе. Нравилось видеть меня такой — расплавленной, настоящей, беззащитной и при этом жаждущей. Нравилось ощущать, что я вся в нём, вся для него, без остатка.
Это было совсем не так, как я представляла. Совсем не так, как в порочных фантазиях юности. Тело плавилось от ласк, как глина на солнце, а я стонала его имя и впивалась ногтями в спину, будто боялась исчезнуть без этой опоры.
— Дыши, Эмма… — выдохнул он мне в губы и застонал.
Его движения стали резче, глубже, насыщеннее. И вместо стона я просто задохнулась в этих ощущениях.
Всё внутри запульсировало горячими волнами. Моя грудь, его бёдра, наши дыхания — всё слилось в единый пульс. Пальцы впились в его спину так крепко, что казалось, я оставляю в нём след навсегда.
В теле разом сорвались все пружины — я задрожала от сладкой боли, переплетающейся с безумным восторгом. Только рука мужа и хриплое дыхание в ухо удерживали на грани реальности и обморока.
Я терялась, растворялась, и при этом чувствовала каждую секунду острее, чем когда-либо прежде.
— Умница, Эмма… — прохрипел он, а потом бережно, так осторожно, будто я действительно могла рассыпаться, опустил меня на подушку. Будто я была не женщина, а хрупкая ваза.
Еще несколько долгих мгновений он нависал надо мной, тяжело дыша, а я, не в силах пошевелиться, смотрела в голубые глаза — растерянные, настороженные, почти испуганные.
— Тебе понравилось? — прошептала я едва слышно.
Он улыбнулся. Нежно, мягко. Коснулся губ, а затем лёг рядом, не выпуская меня из объятий.
— Очень понравилось, моя Эмма… Ты слаще любого яблока… Моя невероятная, сладкая девочка, — прошептал он, скользнув губами по моей разгоряченной коже.
Сил не было даже, чтобы пошевелиться. Я наблюдала за ним из-под полуприкрытых ресниц, слушала, как стихает его дыхание, и пыталась выровнять своё.
Казалось, если я закрою глаза, то просто исчезну в этом новом ощущении.
— Как ты, малыш? Я не сделал тебе больно? Совсем потерял контроль… — проводя пальцем по моему лицу, Итан коснулся губами плеча.
Я буквально заставила себя ответить:
— Если терять невинность всегда так приятно… я хочу вернуть её и потерять снова, — прошептала я, повернувшись и обвивая его шею.
Глаза закрывались сами, а, снова очутившись в крепких объятиях, не было сил сопротивляться накатывающей слабости.
Он рассмеялся — низко, хрипло, с теплом. Притянул меня ближе, скользнул губами по волосам.
— Будет ещё лучше. Но несколько дней придётся потерпеть, — пообещал он, и в голосе звучала улыбка.
Это было обнадеживающе, но я не могла не спросить:
— Значит, ты больше не будешь от меня бегать? — выдохнула я, всё ещё не веря, что это не сон.
Итан снова тихо хмыкнул, провёл ладонью по спине и наклонился к уху:
— Я не бегал, родная. Просто не хотел торопиться. Мне казалось, ты ещё не готова. И я не поднимал эту тему. Я не знал, что внутри моей тихой Эммы живёт ураган неприличных желаний, — шёпот мягкий, хриплый, многообещающий — такой, о каком я мечтала когда-то.
Я смутилась, уткнулась носом в его грудь и замерла.
То, как я себя вела… сложно было назвать приличным.
Я уже собиралась задуматься, что же считается «приличным», но тут до меня дошло новое нелепое признание мужа, и я встрепенулась:
— Как, по-твоему, я должна была показать, что готова? — хрипло спросила я. — Ты что, ждал, пока я сама начну тебя соблазнять? Я пыталась! Но ты в упор меня не замечал!
Слабость испарилась, я попыталась отстраниться — но он перехватил и снова прижал к себе, позволяя почувствовать, что его тело далеко не остыло.
— Прости, родная. Я правда недогадлив. Впредь обещаю быть внимательнее. Обещаю, что в следующий раз соблазнять буду я, — прошептал он в мою шею.
— Значит, почти прозрачная ночнушка тебе ни о чём не подсказала? Или мне вообще не надевать ее, чтобы ты понял? — буркнула я, уткнувшись лбом ему в плечо.
Итан хрипло засмеялся. Довольно, расслабленно, как-то по-новому. Его грудь дрожала от смеха, а рука мягко поглаживала мою спину.
— Надевай, Эмма… Я с удовольствием буду снимать её с тебя. Ночью. Медленно. Изучая каждый дюйм твоей сладкой кожи, — прошептал он, хитро прищурившись.
В голове вспыхнули картинки, и я вздрогнула, представляя эту сцену.
Но Итан явно не намерен был продолжать. Заглянув в окно, в котором уже виднелся рассвет, он осторожно развернул меня к себе спиной, накрыл нас простынёй, прижался к моей макушке носом и прошептал:
— Нам нужно поспать, Эмма. На сегодня страсти было достаточно. Но это только начало, — добавил с довольным выдохом.
Этой ночью, медленно перетекающей в утро, мы с Итаном начали новую игру. Оставалось лишь надеяться, что правила теперь были известны нам обоим.
Глава 11Кошка
Просыпаться после запоздалой первой брачной ночи оказалось не так приятно, как сама ночь.
Да и спали мы всего до обеда.
После ночных развлечений и всего, что случилось потом, этого было катастрофически мало.
Тело непривычно ныло, голова после выпитого шампанского слегка побаливала, а еще ужасно хотелось пить.
Я почти решилась выползти из своего кокона, в который по привычке обернулась, но передумала, заметив рядом совершенно обнажённого Итана.
Русые, отросшие за эти месяцы волосы были взъерошены, руками муж обхватил подушку и ровно дышал. Он и не собирался просыпаться. Лицо расслаблено, в уголках губ застыла улыбка.
Кажется, сегодня пациентам придётся подождать.
Осмотрев широкую спину, я, не касаясь, обвела взглядом красные полосы.
Всё, что происходило ночью, мне не приснилось — и исцарапанная спина Итана тому доказательство. На его теле побывала дикая кошка.
Вспомнив сплетни о молодом лекаре, я улыбнулась. Теперь наш брак — не простая формальность. Но со следами от ночной страсти все же необходимо что-то сделать.
Пришлось быстро накинуть халат, порыться в сумке мужа и достать средство, которым он обычно обрабатывал ссадины.
— Хммм, Эмма, моя неугомонная… Придётся потерпеть по меньшей мере несколько дней, — простонал Итан, неохотно раскрыл глаза и вопросительно уставился на бинт в моей руке.
— Я исцарапала тебе всю спину. Если не обработать, будет долгое воспаление. Ты сам говорил: южный климат требует особого подхода к каждой ранке, — улыбнулась я и провела рукой по его взъерошенным волосам, убирая спадающую на глаза челку.
— Ты как-то по-другому выглядишь сегодня, — произнёс он что-то странное.
Голос Итана при этом был такой… хриплый, низкий, завораживающий — точно такой, каким он ночью шептал моё имя. А его взгляд, слегка затуманенный, но с явным желанием, заставлял ощущать себя обнаженной.
Смутившись, я опустила глаза.
Осмотрев наспех накинутый халат и растрепанные волосы, удивлённо посмотрела на мужа.
— Ну, я решила сначала обработать твою спину, а потом собираться. А то, зная тебя — вспомнишь, что проспал, и не позволишь промыть царапины из-за спешки, — показала я ему флакончик в руке.
Итан отрицательно покачал головой, отобрал пузырёк и привлёк меня ближе.
— Мне нравится, когда ты такая, Эмма, — устроив руку на моей талии, он с улыбкой смотрел в глаза и провёл пальцами по беспорядочным локонам.
— Заспанная, растрепанная и в халате? — описала я свой «волшебный» вид.
Как правило, Итан вставал раньше, отдавал распоряжения слугам, а я спускалась к завтраку уже посвежевшая, прилично одетая и с уложенными волосами.
В таком беспорядочном виде муж видел меня только когда я болела — и сегодня.
— Настоящая. Счастливая. С горящими глазами и розовыми щечками. Без всех этих затянутых приличных нарядов и масок прилежной супруги. Такая, какая ты есть внутри, а не на показ, — сказал он, не отводя взгляд.
— А ещё совершенно голая. Я могу ходить так целый день, но боюсь, слуги не оценят, — опустила глаза на слегка расползшиеся полы халата.