Не без труда, за неделю нам с отцом удалось убедить его, что меня можно оставить одну. Хотя нет — не совсем одну. Кормилица, Роланд, отец, полный штат слуг, двое лучших лекарей в Новом Орлеане и повитуха.
Несмотря на долги, мой заботливый муж и отец не пожалели денег — ни на слуг, ни на слишком дорогих нянек, в которых, как мне казалось, не было необходимости. Хотя Итан считал иначе.
В этот раз я была вынуждена согласиться и не спорить.
И вот, спустя неделю, вместо того чтобы ехать в порт, Итан читал мне лекцию, которую я уже знала наизусть.
— А ещё я должна больше спать, не гулять в жару, носить зонт и дышать воздухом. А ещё — непременно есть больше яиц и фруктов. Всё, или я что-то забыла? — перекривила мужа, заработав осуждающий взгляд.
— Кислая вода вместо чая. Это поможет избежать отёков из-за жары, — выдохнул Итан и развернулся. — Я с ума сойду, не зная, что с вами, — снова он коснулся моего живота, прижимая к себе.
Его ладонь была теплой и тяжелой, как плед, которым тебя накрывают в холодную ночь. Даже сквозь тонкую ткань ощущалось, как дрожат пальцы.
— Не сойдешь. Это всего три месяца. У меня едва появится живот. Главное — чтобы ты успел к сроку, — погладила его по груди, тут же подставляя губы для поцелуя.
Однако, с наставлениями мой суровый лекарь не закончил.
— Эмма, я очень сильно вас люблю. Просто пообещай не упрямиться и при любом недомогании сразу зови доктора, — отстранив меня, Итан строго посмотрел в глаза.
— Обещаю, Итан. И я тебя люблю. Иди, иначе они уплывут без тебя. И постарайся не подцепить плотоядных вшей, — попыталась пошутить.
И снова это сработало: в уголках его губ мелькнула улыбка, и меня тут же заключили в объятия.
— Хорошо, что я не рассказывал тебе про чесотку. Иначе ты бы с лупой меня рассматривала каждый вечер, — усмехнулся он, обдавая горячим дыханием мою макушку.
— Тоже там? — ошарашенно спросила я, отстраняясь, будто он и правда уже был заразный.
Итан рассмеялся, глядя, как я морщу нос, будто уже почувствовала зуд, и притянул обратно, не давая уйти.
— Именно там, родная. Жуткая зараза, — деловито подтвердил он. — Но ты обо мне не волнуйся. Я обязательно вернусь целым… и без гостей, — добавил с улыбкой.
— Дразнишься… — снова подняла голову и вытянула губы.
В этот раз Итан не заставил себя ждать. Ладони скользнули по моим плечам, будто стараясь запомнить изгибы, и лишь тогда он наклонился.
— Уже скучаю по тебе, моя Эмма… и бессовестно тяну время, лишь бы не уходить, — прошептал он, коснувшись губами моих губ.
Медленно, чувственно, будто желая запомнить мой вкус, мои губы и тихие стоны, которые невольно сорвались от ноющего желания.
— Итан, ты будешь догонять корабль на шлюпке! — прозвучал грозный рык за дверью. — Прекрати развращать мою дочь и спускайся, — добавил отец, настойчиво постучав в дверь.
От такого «названия» для нашего прощального поцелуя, я не сдержала смешок.
— Кажется, ночами мы вели себя не так тихо, как казалось. А твой отец слышал больше, чем хотел, — муж довольно интересно истолковал заявление отца, но всё же отпустил.
— Или бедность не способствует хорошим манерам и деликатности, — я отстранилась, бросив взгляд на плотно закрытую дверь.
— Мы не бедные, Эмма. Это просто временные трудности. И только поэтому я согласился. Наша дочь не будет знать, что такое бедность. Она будет выбирать из самых завидных женихов Нового Орлеана. И если ради этого мне предстоит выдержать три месяца безумия — я готов, — уверенно заявил он.
— Почему дочь? У тебя, что, слушательная трубка, определяющая пол ребёнка? Или это какие-то уловки островитян? — не поняла я странную фразу.
Обычно все мужчины ждут мальчика. Пусть и любят дочерей, порой даже больше, но втайне мечтают о наследнике.
— Это моё желание, жена. Подержать на руках маленькую сицилийскую розу с такими же прекрасными глазами, как у её матери, — с улыбкой произнёс Итан.
Его слова были как солнечный луч на занозе — красиво, но больно. В памяти вспыхнуло лицо женщины с холодной улыбкой. Меня передернуло.
Я не говорила отцу о бреде, который несла его жена.
Точнее, пока не говорила — никому из них.
Не хотелось волновать Итана ещё больше, а для разговора с отцом у меня будет целых три месяца. Что-то внутри звенело тревожным колокольчиком, подсказывая, что не просто так я совсем не похожа на Франческу Нортон.
Сейчас всё это не казалось столь важным. Франческа — в лечебнице, под присмотром, и я старалась о ней не думать.
— Прости, малыш. Я забыл, — понял моё состояние Итан, тут же коснувшись губами моих волос.
— Всё хорошо. Мы ждём тебя. Возвращайся скорее. И, кстати, в прошлый раз ты так и не привёз мне ракушку, как обещал, — с улыбкой напомнила я.
Ласковая улыбка Итана тут же померкла.
— Самую красивую во всём океане. Я помню, — с грустью произнёс он и внезапно прижал меня так сильно, что стало сложно дышать. — Прости меня, родная. Я был таким дураком… и так виноват перед тобой. Если бы не проклятый яд — я бы совершил самую ужасную из всех возможных глупостей, — прошептал он в мои волосы.
Мы с Итаном никогда это не обсуждали.
Я не вспоминала его прошлое «предательство». Если считать предательством нежелание связывать себя обязательствами с навязчивой, безумной девушкой. А он никогда не просил прощения — за то, что не нашёл в себе храбрости поговорить со мной открыто, опасаясь моей новой истерики и гнева моего отца.
Но сейчас и этот чёрный осадок смыли горячие поцелуи Итана.
— Просто вернись домой. Больше мне ничего не нужно, — задыхаясь, прошептала я подхватившему сумку мужу.
Время поджимало. Отец уже кричал где-то во дворе, а значит, тянуть больше было нельзя.
— Непременно, любовь моя. Я напишу, — произнёс Итан и услышав громкое ругательство отца, почти убежал из комнаты.
Я сидела в комнате до самого вечера, словно выброшенная на берег. Итан пропустит ужин… потом завтрак… а потом и обед. Девяносто дней без его запаха, без его рук, без тихих слов у самой шеи.
А потом пришёл хмурый отец и попросил спуститься к ужину, но — почему-то — в кабинет.
Кажется, этот день ещё не закончился.
Впервые за время его визита в Новый Орлеан мы ужинали в этой комнате. И — молча.
— Не тяни, папа. Случилось что-то ещё. То, о чём Итану знать не следует?..
Он молчал. Стул поскрипывал, часы в углу отсчитывали секунды слишком громко.
— Франческа не твоя мать, — сказал отец, как ставят точку. И тут же опустил голову — будто в этом была его вина.
Или… она была?
Глава 18Сестры
Франческа Кардини — юная сицилийская роза, происходившая из знатного, но почти разорившегося рода. Она была яркой, красивой и не знала недостатка в мужском внимании.
Франческа и Филиппа прибыли в Джорджию погостить у кузена их отца — дона Рафаэле Кардини. Старый аристократ давно обосновался в Саванне и вёл дела своей ветви семьи. Он с охотой принял племянниц в сопровождении их матери, тогда как сам дон Фелицио Кардини остался в Италии управлять имением вместе со своим наследником, Лоренцо.
К несчастью, по сицилийским законам, когда девушки путешествуют без отца, согласие на брак может дать старший мужчина в доме.
В Саванне таким человеком считался дон Рафаэле — и, похоже, он предпочел проигнорировать строгие обычаи Южной Италии.
Уже через месяц после прибытия, Франческа увлеклась моим отцом. Она была не только одной из многих, кто проявлял к нему интерес. Но и одной из немногих, кого он удостоил вниманием.
На тот момент Джефф Нортон пользовался популярностью среди девушек и даже замужних дам: красивый, обеспеченный, из приличной семьи.
Что ещё нужно юной леди для лёгкого флирта и романтической привязанности?
Их отношения с Франческой, вопреки ожиданиям, зашли гораздо дальше. Несколько месяцев прогулок, походов в театр и случайных встреч обернулись официальной помолвкой.
Мой отец и в зрелом возрасте оставался привлекательным мужчиной, но после произошедшего, женщины мало интересовали его. Только редкие, разовые визиты в бордель, на которые Франческа закрывала глаза. Ни постоянной любовницы, ни содержанки он так и не завёл. Несмотря на то, что даже собственная жена не вызывала у него особого интереса.
Причину такого равнодушия я узнала только спустя двадцать лет — вместе с причиной ненависти Франчески и особого отношения отца ко мне.
Уже будучи в отношениях с Франческой, он познакомился с её младшей сестрой — Филиппой.
В отличие от старшей сеньориты, младшая донна Кардини не отличалась крепким здоровьем или эффектной внешностью. Она была покладистой, образованной и почти незаметной на фоне своей яркой сестры.
Франческа была, как полуденное солнце — слепящее и неудержимое. Филиппа — как вечерняя тень в саду. Пока Франческа активно вливалась в светскую жизнь Саванны и выбирала ухажеров, Филиппа часто болела, проводила время с книгами или гуляла в саду.
Вероятно, Джефф Нортон так и не обратил бы внимания на Филиппу, если бы не оказался помолвлен с ее сестрой.
И именно тот вечер стал судьбоносным для них… и для меня.
Отец без памяти влюбился в хрупкую, тихую девочку с глазами, черными как ночное небо, и такими же глубокими и манящими, как бездонные воды океана. Филиппа не кокетничала — просто молча наблюдала, как сестра флиртует с другими мужчинами прямо на собственной помолвке, на глазах у будущего мужа.
Вероятно, именно это и подвело Франческу. Она хотела доказать, что все еще желанна. Хотела ревности — и получила её. Она сама того не понимая сблизила их с Филиппой.
Один танец. Один разговор. И отец стал появляться в доме Кардини даже тогда, когда Франческа уезжала в город.
Никто и подумать не мог, что тихая, болезненная Филиппа уведет жениха у яркой и блистающей Франчески. Но она увела.
Конечно, отец умолчал, как именно всё произошло. Почему моя настоящая мать оказалась в положении еще до свадьбы. Почему они обручились тайно, а уже потом расторгли официальную помолвку.