Медленно, но настойчиво. Он спустился ниже, расстегнул рубашку, приподнял ткань и коснулся губами груди. Боль, удовольствие, возбуждение — всё смешалось в один спазм.
От воспоминаний и ощущений тело заныло, внутри поднялась буря. Я так давно не чувствовала его рядом. Стон вырвался сам собой.
Он заставил Итана замереть, а потом — отступить.
Аккуратно прикрыв грудь, он провёл ладонью по моим волосам и поцеловал висок.
— Прости, малыш… я, кажется, потерял самообладание.
Его голос был мягким, хриплым. Он наклонился, едва коснувшись губами моего уха, и с вымученной усмешкой прошептал:
— Пожалуй, в этой рубашке есть свои преимущества. Видеть твою округлившуюся грудь после столь долгого плавания — это почти пытка.
Не скрывая разочарования, я заглянула в уставшие глаза. Несмотря на раннее утро, Итан выглядел так, будто не спал всю ночь.
— Хочешь ещё поспать? — тихо спросила я, пальцем скользнув по его ключице.
— Если ты не против, родная. Решиться и прийти к тебе в таком виде было непросто. Но твой отец, как всегда, не ошибся — глупо было прятаться, надеясь, что дни сотрут следы долгих месяцев.
Я провела ладонью по его груди, прислушиваясь к стуку сердца под пальцами — ровному, настоящему, родному.
— Итан, ты расскажешь мне, что произошло? Не сказки из писем. А то, что было на самом деле, — прошептала я, уткнувшись лбом в его плечо.
Он задержал дыхание. Покачал головой.
— Прости, малыш. Но нет. Во-первых, я подписал бумаги о неразглашении. А во-вторых… это не та история, которую хочется оживлять, — мягко ответил он.
А потом развернул меня к себе спиной, укрыл одеялом и прижал так крепко, будто мог удержать весь мир в одном объятии.
— Полежи со мной… Я так ждал этого. Так мечтал просто снова быть рядом, — прошептал он, целуя макушку.
Я накрыла его руку своей. Закрыла глаза.
Пока Бет спит — можно просто дышать. Просто чувствовать, как его дыхание щекочет ухо. Как пальцы тихо поглаживают моё плечо. Как он рядом — живой, тёплый, мой.
Это утро было почти идеальным.
Почти — потому что только одно утро навсегда осталось в сердце выше любого другого. То, в которое я очнулась от той бесконечной ночи… и увидела отца у кроватки.
Тогда я впервые по-настоящему поняла: мы выжили. Мы остались. Мы теперь — семья.
И с тех пор всё стало другим.
Глава 22Кормилица
Всё же без кормилицы справиться с ребёнком сложно — даже со слугами.
Для неё Элизабет была ещё слишком слабой, и мы с Итаном сошлись на том, что первое время я буду кормить дочку сама.
Правда, очень быстро поняла, почему аристократки редко соглашались на подобное. Первые несколько дней это была настоящая пытка — ни уловки мужа, ни советы Роситы не помогали.
Со временем, я привыкла к покалыванию в груди, к тому, что нельзя затянуть корсет и приходится менять мокрую на груди рубашку. Однако не уверена, что решилась бы на это снова, без крайней необходимости.
Утешало одно: теперь Итан был не за стенкой, а рядом, и, видя, как я морщусь от боли при каждом кормлении, обещал помочь.
— Малышка спит, — объявил он, устраиваясь рядом.
Он сам укладывал Элизабет и даже приносил её мне на ночные кормления. Это значительно облегчало жизнь. Нога всё так же ныла, а чёткого ответа от мужа я так и не получила. Впервые Итан оказался не готов и даже не стал ничего обещать.
— Прости, малыш, но я не стану тебе врать. Всё, что мы можем — снимать боль. Остальное в воле Всевышнего. Ты точно сможешь ходить, но не уверен, что так же, как прежде, — виновато посмотрел на меня муж.
Сказать, что я расстроилась — ничего не сказать. И дело было не только в боли. Я хромала — противно, неровно — и ужасно этого стеснялась.
А Итан в следующий месяц, словно пытаясь извиниться за то, что не может помочь, опекал меня с особым рвением. Даже отец иногда посмеивался, что если бы муж мог, он бы всё время носил меня на руках.
Мне было не до смеха. Неловко. Тяжело.
А ещё — я снова чувствовала себя эгоисткой. Хромота и боль в груди — такая незначительная плата за возможность видеть свою малышку. Видеть, как она растёт, улыбается, хлопает своими темными ресничками и изучает меня так, будто я — весь её мир.
Ради этого стоило терпеть.
Стоило стерпеть боль, неудобства и хромать по лестнице, вместо того чтобы летать, как юная стрекоза.
Пока я убеждала себя, что боль — это терпимо, Итан пытался помочь. А если отвар не помогал — отвлекал. И та часть, где муж меня особенно старательно отвлекал… пожалуй, компенсировала все неудобства.
Сегодня отвар от боли снова не помог. Спустя час ворочания в постели Итан мученически вздохнул, повернул меня на спину и навис сверху, опираясь на локти.
Его тёплая ладонь скользнула по бедру — осторожно, будто спрашивая разрешения. Я не отстранилась.
Он принялся отвлекать — так, как умел только он.
Поцелуй лег чуть выше пупка. Затем — ближе к ребрам. Его дыхание обжигало кожу, а губы, мягкие и влажные, будто чертили на ней неведомые знаки.
Я закусила ладонь, чтобы не застонать.
Грудь заныла, будто сама вспомнила, как много ей пришлось вынести. Итан склонился ниже и замер, не решаясь идти дальше.
— Итан, — прошептала я, умоляя о том, что нам пока не позволено.
Несколько долгих секунд он просто смотрел на меня, а потом медленно поднялся поцелуями выше — к ключицам, к шее. Его губы касались кожи с трепетом, будто каждый раз прощались. И только потом он заглянул в глаза — близко, глубоко, до дрожи.
— Ещё совсем немного, Эмма… Поверь, я хочу тебя не меньше, — задыхаясь, прошептал он.
Я знала. Ощущала это — и ночью, когда он прижимался ко мне, и в такие вот моменты «отвлечений».
Его рука замирала на талии, взгляд скользил по телу, будто он боялся сорваться. Сейчас он гладил мою измученную кормлением грудь — осторожно, с нежностью, будто извиняясь за своё желание.
— Настойка не помогает? — спросил он, запахивая мою рубашку.
— Не особо. Учитывая, через что ей приходится проходить… Тебе пока лучше держаться подальше, — выдохнула я, не желая врать.
Когда он касался там губами, это было больше приятно, чем больно. Но именно в этом и крылась опасность — стоило ему продолжить, я бы уже не остановила ни себя, ни его.
А дразнить мужа, которому хотелось большего, казалось несправедливым.
Итан обреченно вздохнул, мазнул губами у виска и устроился рядом, обнимая за плечи.
Я ощущала его желание каждой клеточкой. И всё равно не могла ничего дать — ни ему, ни себе. Только дыхание. Только тепло. Только несколько вот таких мучительно-сладких моментов.
Какое-то время я просто лежала в его объятиях, слушая, как мерно бьётся сердце. Итан засыпал почти мгновенно, а я наслаждалась его горячим дыханием на макушке.
Как назло, стоило немного задремать, как платье снова стало влажным.
Малышка Бет вот-вот проснётся, и тело уже готовилось исполнить свою новую роль. Я пошевелилась, пытаясь отодвинуть влажную ткань от груди — Итан заворочался рядом, просыпаясь.
— Долг зовет, — попыталась я пошутить, отстраняясь.
Итан вздохнул, сел, растрепал волосы, пытаясь окончательно проснуться.
— По поводу долга, Эмма… — сонно произнёс он, шаря рукой по кровати в поисках рубашки. — У меня на примете уже есть несколько женщин. Утром нам нужно это обсудить, — тихо добавил, и всё внутри сжалось от страха.
Слова, произнесенные почти равнодушно, как о чём-то обыденном, вонзились прямо в грудь. Я застыла. Мысли поплыли, будто кто-то выбил почву из-под ног.
Женщины. Несколько. Обсудить.
Вспомнились его слова о долгом плавании, желание, которое я постоянно ощущала ногой, и тяжёлые вздохи, когда приходилось отстраняться. Упоминание каких-то женщин натолкнуло на весьма красочные воспоминания о борделе.
— Если это так необходимо… — заставила себя выдавить.
Я знала, что пока не снимут повязку, никакой близости у нас не будет. Даже то, что организм очистился, не отменяло того, что нога адски болела при малейшем движении в сторону. Восстановление может занять ещё месяц, два… даже полгода.
Итан точно знал, что близости со мной ждать не стоит — по крайней мере, в ближайшее время. Вероятно, решил договориться. Холодно. Рационально. Как врач. Как мужчина. Чтобы потом не было ревности, истерик и глупостей.
Наверное, это даже правильно.
Аристократы ведь так и делают — после первых родов, особенно тяжелых. Посещают бордели. Чтобы не тревожить жену.
Я просто… забыла.
Но он — нет.
— Хорошо. Я договорюсь о встрече и сообщу тебе дату. Думаю, будет лучше всё сделать в городе, чтобы тебя не волновать, — спокойно продолжал он.
Как будто мы обсуждали покупку ткани. Или визит к портному.
Как будто… это не больно.
А я молча слушала, как он рассказывает о женщинах — какие они, откуда, чем примечательны. В этом было что-то катастрофически неправильное. Пока я буду занята ребёнком, он возьмёт себе содержанку.
Наверное, так даже лучше чем ходить в бордель. Как посвятил меня муж — все женщины чистые и здоровые, а значит, риск принести какую-то инфекцию минимальный.
Я смотрела в темноту. Слышала голос, что еще недавно шептал мне, как любит. На коже всё ещё горели его поцелуи. А в голове уже рисовались картинки — как он будет проверять… трогать… сравнивать…
С каждой новой деталью — что-то во мне надламывалось. Когда Итан произнес слово «осмотреть», я не выдержала. В горле поднялся ком. И я всхлипнула.
— Не нужно, я не хочу этого знать. Выбирай на свой вкус. Но я не хочу ничего знать, — прошептала и попыталась встать.
Итан не позволил. Он развернул меня, всматриваясь в глаза, нахмурился и вытер пальцем мою слезу.
— Эмма, родная, не стоит плакать. Они дадут тебе передышку с кормлением, а ещё — выспаться ночью нам обоим. Это вовсе не значит, что ты не справляешься. Напротив, ты будешь высыпаться и сможешь больше заниматься с Бет днём, — в недоумении произнес он.