Муж смотрел на моё заплаканное лицо, явно решив, что я плачу из-за дочки. А тем временем до сонного, уставшего разума доходили его слова.
Стоп. Передышку в кормлении? Что?
— Ты говорил про кормилицу, — наконец, я поняла, кого именно описывал мой строгий лекарь.
Молодая, здоровая, уже родившая, но не больше года назад, из приличного района и с чистой кожей. Он собирался осматривать женщин, которых намерен подпустить к дочери, а не к себе.
— Конечно, Бет уже окрепла, можно выбрать ей кормилицу. А ты что подумала? — с искренним удивлением поинтересовался он. — Я что, по-твоему, предлагаю выбрать няню себе или, может, и вовсе советуюсь с тобой по поводу кандидатуры в любовницы? — с улыбкой Итан покачал головой, считая, что очень удачно пошутил.
Да уж, очень удачно.
Густо покраснев, я отвела взгляд, а глаза мужа округлились. Такого выражения на его лице не было с той ночи, когда я явилась к его порогу и потребовала на мне жениться.
— Бог ты мой, Эмма! — едва подавляя смех, Итан прижал меня к себе и зарылся носом в волосы. — Моя глупая ревнивая девочка, — шептал он, пытаясь не разбудить ребёнка.
Только редкие всхлипы выдавали, насколько абсурдным, по его мнению, было моё предположение.
— Откуда мне было знать? Ты так подробно их описывал, — попыталась я выкрутиться, и Итан всхлипнул, а потом прикрыл мне рот рукой.
— Молчи, родная, прошу — просто помолчи. Я не готов услышать, как именно ты до такого додумалась, — заикаясь, шептал Итан мне в ухо.
— Просто ты так вздыхаешь, а нам нельзя, а ты — мужчина. Старая леди, учившая нас этикету, говорила, что у мужей есть потребности. После первого ребёнка они ходят справлять нужду в бордель, — выдохнула я в его ладонь.
Итан сначала тихо хрюкнул, подавляя смех, а потом посмотрел мне в глаза и вздохнул, понимая, что это не шутка.
— Эмма, я… — убирая руку с моих губ, он несколько минут часто дышал, будто настраиваясь на разговор, потом уложил меня на подушки и погладил по голове.
— В целом, наверное, так принято. Но ты забыла — я не аристократ, а потому буду отвечать только за себя. Я не хочу справлять никакую нужду ни в каких борделях. Я хочу тебя. И мы будем ждать столько, сколько будет необходимо, — уверенно заявил он.
Посмотрев в сторону дрогнувшей колыбели, он мигом соскользнул с кровати.
Бет проснулась — то ли потому, что услышала сдавленный смех своего отца, то ли просто проголодалась.
— Я собираюсь сделать масло на основе одних запрещённых, но волшебных листиков. Твоя грудь быстро восстановится, но кормить малышку не выйдет. Листья горькие, они портят молоко. Я это предусмотрел и нашёл Бет кормилицу, — повторил он, ещё раз укладывая малышку на мои руки.
Внезапно стало стыдно. Откуда возникла эта странная ревность? Тем более мысль, что муж будет обсуждать со мной любовницу…
Кажется, недосып и усталость здорово туманят разум.
— Иногда кажется, что у тебя есть травы и листики от любой болезни, — попыталась я сменить тему, старательно пряча глаза и излишне пристально разглядывая ребёнка.
Но и этого мне не позволили. То и дело муж поднимал мой подбородок пальцем, заставляя встретиться взглядом.
— Практически. Племена выживают в опасных условиях и наши лекарства не признают. Поэтому да — у меня есть травы и листья от любой хвори. А если не они, то смола, кора или ягода, — с улыбкой произнёс он.
Итан не злился. Смотрел на меня со смесью нежности и понимания.
— Всё в порядке, Эмма. Какое-то время ты будешь слишком чувствительной. Я пропустил этот период твоей беременности, так что готов всё искупить, — с улыбкой, он обнял меня и с облегчением выдохнул.
Кажется, только что он отпустил какие-то свои страхи. Но чего именно боялся мой почти бесстрашный муж — я, похоже, так и не узнаю.
Бет наелась, снова ровно засопела и, зевая, он вернул её в кроватку. А потом устроился рядом.
— Давай спать, иначе завтра снова проспим полдня, — с улыбкой он погладил меня по щеке, очертив пальцем губы.
В голубых глазах Итана Харриса в этот момент было бездонное синее море — и скрывало оно не меньше тайн, чем ракушек в океане. Его взгляд явно намекал на поцелуй перед сном, и я с предвкушением прикрыла глаза.
— Когда Элизабет подрастёт, мы отправимся к океану, и ты найдешь ей красивую ракушку, — прошептала я, прежде чем его губы накрыли мои.
Внезапно Итан замер, потом отстранился, миг смотрел на меня так, будто видел впервые, а потом спрыгнул с кровати и куда-то тихо убежал.
Кажется, я снова сказала что-то не то. Далась мне эта проклятая ракушка.
Это уже вторая глупость за ночь. И, похоже, Итану действительно стоит поспать отдельно. Он едва пережил свой последний рейс, а я опять напомнила про какую-то ерунду.
Пока я мысленно ругала себя за глупость и пыталась совладать с чувствами, Итан вернулся, устроился рядом и тыльной стороной пальцев коснулся моего лица — бережно, как будто боялся нарушить тишину между нами.
— Прости. Я сказала глупость. Из-за недосыпа в голове туман… — выдохнула я, скользнув ладонью по его груди, туда, где ритмично билось сердце.
— Ничего, родная. Спи. До рассвета осталось всего пару часов, — прошептал в ответ.
В его голосе было слишком много тепла — и та самая особенная хитрость, за которой он всегда прятал сюрпризы. Но сил думать об этом уже не оставалось.
Рассвет подкрался слишком быстро.
К счастью, вставать снова не пришлось — Итан сам уложил дочку рядом, распахнул мою рубашку, а потом почти бесшумно соскользнул с кровати. Как он умудрялся так бесшумно двигаться, оставалось для меня настоящей загадкой.
— Закрой глаза, но не засыпай, — шепнул он, осторожно забрав из моих рук уснувшую малышку и улегся рядом.
Удержаться от сна казалось почти невозможным — постоянные подъёмы среди ночи, тянущая боль в груди, в которую прибывало молоко, вязкий туман в голове от недосыпа.
Если мне и удавалось поспать несколько часов подряд, этого было ничтожно мало.
Я всё-таки улыбнулась, вспомнив ночной разговор, его тепло, его успокаивающий голос. Неужели скоро я смогу поспать больше трёх часов?
— Открывай, — прошептали у самого уха, и я распахнула глаза.
Первое, что увидела сквозь сонную пелену, — довольные голубые глаза и хитрая улыбка с отблеском предвкушения. Он явно что-то задумал. А в следующее мгновение в мою ладонь легло нечто гладкое, прохладное, с едва ощутимым ароматом солёного ветра.
— Итан… — выдохнула я, не веря собственным глазам.
— Прости, я совсем забыл про неё, когда вернулся, — его голос звучал тёплым, почти виноватым. — Но всё плавание думал только о тебе. Это — самая красивая ракушка во всём океане. И таких у вас с Бет будет целая шкатулка, — прошептал он, наблюдая, как я замираю от удивления.
В моей ладони лежала самая волшебная из всех раковин, что мне доводилось видеть.
На первый взгляд — скромная, матово-белая, словно выточенная из лунного света. Но стоило упасть хотя бы капельке солнца, как поверхность оживала: вспыхивала мягким переливом, будто в ней навсегда запечатлели закат над бескрайним океаном.
Она была гладкой, почти шелковистой на ощупь, с тонким золотистым ободком по краю и волнистыми, изящно изогнутыми линиями. Словно артефакт из сказки, подарок самой морской ведьмы. Таких раковин не существует в природе. Или, может быть, существует — только одна.
— Она невероятная… — прошептала я, не в силах отвести взгляд.
— Такая же особенная, как и ты, малыш. На первый взгляд может показаться, что ничего особенного, но если присмотреться — сразу понимаешь: такая только одна, — отозвался Итан, и в голосе его читалось нечто большее, чем просто нежность.
Вначале я улыбнулась комплименту мужа, а потом оторвалась от созерцания раковины и возмущенно посмотрела в его нагло довольные глаза.
— Ты только что сказал, что на первый взгляд я ничего особенного? — вопросительно вздернув бровь, я сжала раковину в ладони.
Не хотелось, чтобы прекрасное творение природы слышало этого нахала.
Итан тихо рассмеялся, и взгляд его стал почти мальчишеским, озорным.
— Ты всегда была самой особенной, Эмма. Просто я был слепым глупцом и не хотел видеть очевидное.
Я только открыла рот, чтобы ответить, но он успел первым. Раковину он аккуратно убрал в резную деревянную шкатулку, которую я даже не заметила, — и в следующее мгновение его губы накрыли мои.
Поцелуй был теплым, глубоким, в котором прятались и покаяние, и желание, и тишина тех бесконечных ночей, когда он мечтал быть рядом.
Так целовал только Итан Харрис. Ласково. Нежно. До самого сердца.
Эпилог
Новый Орлеан. Конец октября. Пять лет спустя.
Осень в нашем городе не пахнет яблоками и корицей. У неё свой аромат: влажная пыль, старая штукатурка, теплый камень после дождя.
Я стояла на балкончике и наблюдала, как по колеям хлюпает грязь, повозки буксуют, а пешеходы ругаются. И вот, наконец-то… Знакомый экипаж мистера Родригеса остановился у самого дома, дверца жалобно скрипнула, выпуская своего пассажира.
Один из самых уважаемых и молодых докторов Нового Орлеана. Тёмный костюм уже изрядно измялся за день, шляпа отдавала каплями недавнего ливня, а взгляд скользнул по особняку, будто что-то выискивая.
Нашёл почти сразу. Голубые глаза безошибочно зацепились за меня, его губы тронула улыбка, а потом мужчина снял шляпу и картинно поклонился.
Иногда его называли ведьмаком. Или контрабандистом. Или тем самым молодым доктором, по которому всё ещё вздыхали замужние аристократки. Даже шрам Итана, которого он так стеснялся, добавлял ему мужественности и породил с десяток легенд.
Кто-то шептал, что он получил его, спасая ребёнка с тонущего судна. Другие — что на островах, из-за того, что соблазнил дочь одного из вождей.
Мы с Итаном над подобными нелепицами только посмеивались. Меня больше не задевали слухи, которые так старательно передавала Джоан. Скорее забавляли, оставляя разве что легкую улыбку. Я верила мужу, как самой себе… а порой даже больше.