— Мне жаль это слышать, сэр, но поверьте: ежели не считать сердцебиения и нервических головных болей, которые нигде меня не оставляют, то я вполне здорова. А детки если и были несколько бледны, когда ложились спать, так это лишь оттого, что они утомлены более обыкновенного — долгой дорогой и радостным волнением встречи. Думаю, завтра их вид не внушит вам опасений. Поверьте, мистер Уингфилд сказал мне, что мы никогда еще не отправлялись в путь такими крепкими. Надеюсь, хотя бы супруг мой не кажется вам нездоровым?
При этих словах взгляд Изабеллы устремился с нежною тревогой на мужа.
— Не могу тебя порадовать, милочка: вид у Джона отнюдь не цветущий.
— Что, сэр? Вы обращаетесь ко мне? — спросил Найтли, услыхав свое имя.
— Как это ни печально, мой милый, папенька находит, что ты выглядишь болезненно, — но надеюсь, это только от усталости. Однако, видно, не зря я хотела, чтобы ты показался мистеру Уингфилду перед отъездом.
— Дорогая моя Изабелла! — воскликнул супруг раздраженно. — Прошу тебя: не обременяй себя заботами о моем внешнем виде. Ты можешь сколько угодно дрожать над собой и над детьми, но мне позволь выглядеть так, как я сочту нужным.
— Я не совсем поняла, — вмешалась Эмма, — что вы давеча говорили вашему брату о мистере Грейме. Он, кажется, хочет нанять для своего нового имения управляющего из Шотландии? К чему это нужно? И не осложнит ли дело давнее предубеждение против шотландцев, бытующее в нашем народе?
Молодая хозяйка Хартфилда говорила в таком духе до тех пор, пока не отвлекла всеобщего внимания от опасного предмета, а когда вновь прислушалась к беседе между отцом и сестрой, та благодушно расспрашивала его о Джейн Фэрфакс. Обыкновенно Эмма не любила говорить об этой особе, но в данную минуту рада была присоединиться к похвалам.
— Очаровательная Джейн Фэрфакс! — всплеснула руками миссис Джон Найтли. — Я давно ее не видала, ежели не считать случайных кратких встреч в городе. Как, должно быть, радуется ее добрая старая бабушка и милейшая тетушка, когда она приезжает к ним погостить! До чего это огорчительно для дорогой Эммы, что Джейн Фэрфакс не может бывать в Хайбери чаще! Полковник Кэмпбелл и его супруга, видно, совсем не хотят отпускать ее от себя после того, как выдали замуж дочь. А какой славной подругой стала бы Джейн Фэрфакс для Эммы!
Выразив согласие, мистер Вудхаус прибавил:
— Однако Харриет Смит, наш маленький дружок, тоже премилое юное создание. Она понравится тебе. Лучшей компаньонки Эмме не найти.
— Счастлива это слышать, но Джейн Фэрфакс все хвалят за ее таланты и превосходное воспитание. К тому ж они с Эммой одних лет.
Мирное продолжение этой беседы привело к другому предмету — столь же безобидному, — но прежде чем вечер завершился, разговор все же снова вошел на краткое время в неспокойное русло. Принесли овсяную кашу, что вызвало со стороны мистера Вудхауса многие похвалы ее полезным свойствам для всякого человека, а также суровую филиппику в адрес тех, кто не имел обыкновения употреблять это кушанье. Тут, к несчастью, миссис Джон Найтли привела последний, а потому наиболее вопиющий пример: молодая кухарка, нанятая ею на время пребывания их семейства в Саут-Энде, никак не могла уразуметь, что должна представлять собой добрая миска каши — не густой, но и не слишком жидкой, без комочков. Сколько Изабелла ни просила приготовить овсянку, ей ни разу не принесли ничего путного. Признание это оказалось опасным.
— Ах! — воскликнул мистер Вудхаус, качая головой и устремляя на дочь встревоженный взгляд.
Для Эммы его восклицание означало: «Не счесть пагубных последствий вашего путешествия в Саут-Энд! Как тяжко мне об этом говорить!» Сперва еще можно было надеяться, что старик и не станет продолжать разговор, а, помолчав немного, утешится поеданием собственной кашки, но через несколько минут он все же сказал:
— Никогда не перестану сожалеть о вашей поездке на море. Было бы куда лучше приехать в Хартфилд.
— Уверяю вас, сожалеть вам не о чем: пребывание на побережье принесло много пользы и мне, и детям.
— Уж если тебе непременно нужно было отправиться на море, то лучше бы по крайней мере не в Саут-Энд. Это нездоровое место, и Перри был удивлен, что вы туда едете.
— Я знаю, так многие думают, но это совершеннейшее заблуждение, сэр. Мы все чувствовали себя отменно, и грязи не доставляли нам ни малейших неудобств. Мистер Уингфилд говорит, что это ошибка — называть Саут-Энд нездоровым местом. А на его слово, несомненно, можно положиться. Он прекрасно знает тамошний воздух, и собственный его брат с семейством не раз туда ездил.
— Тебе следовало ехать в Кроумер, милочка, коли на то пошло. Перри однажды провел в Кроумере целую неделю и считает, что это лучшее место для купаний. Там, говорит, спокойная открытая вода и чистейший воздух. А комнаты можно снять в четверти мили от моря — не слишком близко и очень удобно. Напрасно ты не спросила совета у Перри.
— Но, дорогой сэр! Подумайте, каково было бы различие в расстоянии! Сто миль вместо сорока!
— Ах, милочка! Как говорит Перри, если дело касается здоровья, то ни с чем другим считаться не следует. Если уж вы собрались в путешествие, то где сорок миль, там и сто. Лучше вовсе не покидать Лондон, чем проехать сорок миль и попасть туда, где нездоровый воздух. Именно так мне сказал Перри. Он счел, что вы поступили неосмотрительно.
Все попытки Эммы остановить отца оказались напрасны, а потому, как и следовало ожидать, терпение ее зятя вскоре иссякло.
— Пусть мистер Перри, — произнес он тоном явного неудовольствия, — держит свое мнение при себе, покуда его не спросят. Какое ему дело до того, в какую часть побережья везу я свою семью? Какое право он имеет одобрять меня или не одобрять? Полагаю, мне вполне позволительно полагаться на свое собственное суждение, а в его советах я нуждаюсь так же мало, как и в его снадобьях. — Помолчав, мистер Джон Найтли прибавил — с язвительной холодностью, но уже не столь гневно: — Пускай мистер Перри объяснит мне, как преодолеть сто тридцать миль с женой и пятью детьми, издержавшись и утомившись не более, чем если бы расстояние составляло всего сорок. Тогда я охотно предпочту Кроумер Саут-Энду.
— Верно, верно, — откликнулся старший мистер Найтли, чье вмешательство пришлось очень кстати. — Ты рассуждаешь справедливо. Но, Джон, ты помнишь, я говорил тебе, что хочу передвинуть тропу, ведущую в Лангем, так, чтобы она не шла через луга? Не вижу для этого никаких помех. Я бы не стал затевать такую перемену, если бы она могла принести неудобство жителям Хайбери, но ежели ты помнишь, как тропа идет сейчас… однако на карте все наглядней. Надеюсь, завтра ты будешь у меня в аббатстве, мы вместе поглядим, и ты скажешь мне свое мнение.
Мистер Вудхаус был несколько взволнован нелюбезными словами о его друге Перри, которому он, иногда сам того не сознавая, приписывал многие собственные мысли и чувства, однако нежное внимание дочерей мало-помалу успокоило старика, а бдительность одного брата и возросшая осторожность другого предотвратили новые вспышки.
Глава 13
Едва ли человеческому существу доступно большее счастье, нежели то, какое испытывала миссис Джон Найтли в пору своего пребывания в Хартфилде. Каждое утро она вместе с пятью детьми наносила визиты старым знакомым, а вечерами рассказывала обо всех дневных делах отцу и сестрице. Единственное, чего она могла еще пожелать, — так это замедлить ход времени. Каникулы всем хороши, но очень уж коротки.
Друзьям обыкновенно отдавали первую половину дня, вторую же приберегали для семейного круга, и все же одного званого ужина — рождественского — было не избежать. Мистер и миссис Уэстон не желали слышать возражений: в праздничный вечер гостей и хозяев Хартфилда непременно ждали в Рэндалсе. Даже мистер Вудхаус, поддавшись на уговоры, согласился ехать, дабы не расстраивать компанию.
При иных обстоятельствах старик непременно сказал бы, что им всем никак не добраться до имения Уэстонов. Однако, поскольку в Хартфилде стояли, вдобавок к собственным, экипаж и лошади мистера и миссис Джон Найтли, мистеру Вудхаусу пришлось ограничиться простым вопросом: «Как же мы поедем?» Эмма, не имевшая на этот счет ни малейших сомнений, без особого труда убедила его в том, что в одной из карет хватит места даже для мисс Смит.
Кроме давних знакомых старого джентльмена: Харриет, мистера Элтона и мистера Найтли, — Уэстоны никого к себе не звали. Собрание обещало быть немноголюдным, а часы не слишком поздними — привычки и склонности мистера Вудхауса во всем принимались в расчет.
Вечером накануне знаменательного события (то, что 24 декабря мистер Вудхаус ужинал вне дома, было событием поистине знаменательным) Харриет покинула Хартфилд с сильной простудой. Эмма позволила ей уехать лишь потому, что она сама решительно пожелала вверить себя попечению миссис Годдард, но наутро явилась навестить больную. Та лежала в жару, горло у нее воспалилось, и о Рэндалсе не могло быть даже речи. Миссис Годдард заботливо ухаживала за своей подопечной и намеревалась послать за мистером Перри, а сама Харриет была слишком слаба, чтобы спорить. Ей пришлось расстаться с мыслью о вечернем торжестве, хоть она и не могла говорить о своей потере иначе, как со слезами.
Эмма долго сидела с ней, заменяя миссис Годдард в минуты неизбежного отсутствия последней и приободряя ослабленный дух подруги разговорами о том, как огорчится мистер Элтон, не найдя в Рэндалсе предмета своей любви. Когда задерживаться долее было уже нельзя, мисс Вудхаус покинула больную в достаточной мере утешенной приятной мыслью о разочаровании, предстоящем викарию, и о всеобщих сожалениях по поводу ее болезни.
Едва успев пройти несколько ярдов, Эмма повстречала самого мистера Элтона, шедшего, очевидно, осведомиться о мисс Смит. До него уже дошли слухи о том, что она занемогла, и он намеревался принести известия о ней в Хартфилд. Теперь, однако, он повернул назад и зашагал рядом с Эммой. Им встретился мистер Джон Найтли, возвращавшийся с двумя старшими сыновьями из аббатства Донуэлл, которое ежедневно посещал. Здоровый румянец на лицах детей свидетельствовал о пользе прогулок на свежем воздухе, обещая скорую расправу бараньему жаркому и рисовому пудингу, поджидавшим их дома. Все пятеро продолжили путь вместе.