— Мне думается, что в беседе мистер Фрэнк Черчилл умеет приспособиться ко вкусу каждого. Он может и желает быть приятным для всех. С вами станет говорить о сельском хозяйстве, со мной о рисовании или музыке, и так далее. Имея общие познания обо всех предметах, он способен подхватить нить или сам вести беседу — как будет уместнее и учтивее. Почти обо всем он может прекрасно говорить. Таково мое о нем представление.
— Мое же представление таково, — с жаром возразил мистер Найтли, — что ежели его успехи в науке всем угождать и впрямь столь велики, то он самое невыносимое существо на земле. Двадцать три года от роду, а уже король в своей компании, великий мудрец и искушенный политик, умеющий подобрать ключи к любой душе, обратить любой талант собеседника в доказательство собственного превосходства и обильно расточаемой лестью выставить всех глупцами! Дорогая моя Эмма, ежели вы действительно встретите такого чванливого щенка, то и сами не пожелаете его терпеть.
— Прекратим говорить о нем! Мы оба предубеждены: вы против него, я в его пользу. Покуда он не приедет, мы с вами не поладим.
— Предубеждены? Что до меня, то я свободен от предубеждений.
— А я так вовсе нет, и нимало этого не стыжусь. Моя любовь к мистеру и миссис Уэстон делает меня очень пристрастной.
— Как вам угодно. Я же попросту не нахожу нужным думать об этом юнце месяц напролет, — произнес мистер Найтли с заметной досадой, побудившей Эмму скорее переменить предмет разговора, хотя она и не понимала, отчего ее свойственник так рассержен.
Невзлюбить молодого человека только за кажущееся несходство с собой — это было недостойно той подлинной широты ума, которую Эмма всегда считала присущей мистеру Найтли. Видеть в нем самонадеянность ей и прежде случалось, но до сих пор она даже на миг не предполагала, чтобы слишком высокое мнение о себе самом могло сделать его несправедливым к достоинствам других.
Книга II
Глава 1
Как-то утром мисс Вудхаус и Харриет отправились прогуляться вдвоем. О мистере Элтоне, на взгляд Эммы, уже было сказано между ними столько, что с избытком хватило бы на целый день. Ни искупление собственных грехов, ни утешение подруги, казалось, уже не могли потребовать от нее большего, посему на обратном пути она принялась усердно направлять беседу в другое русло. Но как только ей показалось, будто викарий на время позабыт, его имя было произнесено опять. Заведя речь о том, до чего тяжко живется зимой обездоленным, в ответ она услыхала жалобное: «Ах как добр к беднякам мистер Элтон!» Тогда ей стало ясно, что пора испробовать новое средство.
В эту минуту барышни приблизились к дому, где жили миссис и мисс Бейтс. Эмма решила навестить их, чтобы присутствие людей посторонних на какое-то время заставило Харриет воздержаться от упоминаний о викарии. Искать повода для визита никогда не приходилось. Миссис и мисс Бейтс любили, когда их навещали, и Эмма знала, что те немногие, кто способен видеть в ней несовершенство, находят, будто, не посещая добрых старушек, она пренебрегает своей возможностью умножить скудные радости их жизни.
И мистер Найтли, и собственное сердце не раз намекали ей на это упущение, но над всеми укорами брала верх убежденность в том, что это ужасно неприятно — терять время подле двух надоедливых женщин, подвергая себя страшной опасности повстречаться с кем-нибудь из средних или низших слоев хайберийского общества. Простолюдины постоянно посещали этот дом, и потому Эмма предпочитала обходить его стороной, однако сегодня твердо решила зайти, заметив подруге, что если расчет ее верен, то сегодня им не придется слушать очередное письмо Джейн Фэрфакс.
Миссис и мисс Бейтс занимали верхний этаж в доме, принадлежавшем торговцам. В весьма умеренных размеров квартирке, где протекала вся жизнь двух скромных созданий, посетительниц встретили с большой сердечностью и даже благодарностью. Тихая опрятная старушка мать, сидевшая с вязаньем в самом теплом уголке, хотела уступить мисс Вудхаус свое место, а дочь, более деятельная и разговорчивая, едва не уморила гостий своею заботой и добротой: попечениями об их туфлях, изъявлениями признательности за визит, беспокойными расспросами о здоровье мистера Вудхауса, бодрыми заверениями в том, что матушка ее чувствует себя неплохо, и предложениями отведать извлеченных из буфета пирожных. Давеча их навестила миссис Коул: зашла на десять минуточек, но оказалась так любезна, что пробыла целый час. Так вот она взяла одно и похвалила. Быть может, мисс Вудхаус и мисс Смит тоже отведают? Это была бы для нее, хозяйки, большая честь.
Упоминание о Коулах с неизбежностью влекло за собой упоминание о мистере Элтоне. Мистер Коул, близкий друг викария, получал от него весточки, пока он отсутствовал. Эмма знала, чего следует ждать: сейчас непременно вспомнят его письма, примутся считать, сколько времени прошло со дня его отъезда, станут говорить о том, как много он получает приглашений, как умеет быть душой всякого общества и как многолюден был церемониймейстерский бал. Мисс Вудхаус слушала стойко, выказывая, где нужно, одобрительное внимание и то и дело с готовностью вставляя словцо, чтобы избавить от таковой необходимости Харриет.
Входя в дом, Эмма была к этому готова, но все же надеялась, что о викарии, уже помянутом за утро раз сто, долго говорить не придется. Пускай речь пойдет о картах, о хайберийских дамах и девицах, из которых не будет забыта ни одна, однако возвращения к болезненному предмету мисс Вудхаус намеревалась избежать. Чего она не ждала, так это того, что мистера Элтона сменит Джейн Фэрфакс: торопливо перескочив от него к Коулам, мисс Бейтс затем перешла к новому письму, присланному племянницей.
— Ах да! Мистер Элтон — конечно… Бал? О бальных залах Бата миссис Коул мне говорила… Миссис Коул любезно навестила нас и едва успела войти, справилась о Джейн. Нашу Джейн все так любят! Когда бы она к нам ни приехала, миссис Коул и так, и этак выказывает свою к ней доброту. А Джейн, осмелюсь сказать, заслуживает доброго отношения… Миссис Коул, стало быть, спросила: «О Джейн, верно, покамест ничего не слышно? Насколько я знаю, ей не пришел еще срок писать?» А я и говорю: «Как же? Не далее как этим утром мы получили от нее письмо». Уж и не знаю, доводилось ли мне видеть, чтобы кто-нибудь удивился сильней, чем миссис Коул в ту минуту. «Неужто в самом деле этим утром? Какая, право, неожиданность! Сделайте одолжение, прочитайте!»
Не замедлив пустить в ход свою учтивость, Эмма сказала с изумленной улыбкой:
— Так вы только что получили письмо от мисс Фэрфакс? Ах как я рада! Надеюсь, она здорова?
— Благодарю! Вы так добры! — ответствовала счастливо обманутая мисс Бейтс, нетерпеливо шаря по столу. — Да вот же оно! Я же знала, что где-то здесь. И надо же мне было нечаянно поставить на него шкатулку для рукоделия! Оттого-то я и не могла его найти: совсем недавно в руках держала, а потом положила, должно быть, на стол… Я читала его миссис Коул, а когда та ушла, еще раз матушке. Это ведь такая радость для нее! Письмецо от Джейн — вот что ей никогда не наскучит слушать. А я знала: оно где-то тут, и если б не шкатулка… Как славно, что вы тоже желаете послушать! Только в первую голову мне следует от лица Джейн извиниться за то, что письмо так коротко — всего, видите ли, две странички, и то неполных. Такая уж у нее привычка: листик испишет и половину повычеркнет. Матушка моя всякий раз удивляется, что я так хорошо разбираю слова. Как распечатаем мы конверт, она и говорит: «Ну, Хетти, опять тебе распутывать эту сетку». Верно, мэм? А я отвечаю, что, если б больше некому было прочесть, она бы и сама попыталась. Мало-помалу и разобралась бы… Глаза у матушки стали, понятное дело, не так зорки, как прежде, зато через очки она, благодарение господу, видит превосходно. До чего дивная вещь — окуляры! Матушкины, во всяком случае, очень хороши. Джейн, когда бывает здесь, часто говорит: «У вас, бабушка, верно, отличное было зрение в молодые годы, раз вы за свою жизнь столько переделали тонкой работы, да и теперь неплохо видите. Хотела б я, чтобы и мои глаза так долго мне служили».
Выпалив все это скороговоркой, мисс Бейтс принуждена была остановиться перевести дух. Тогда Эмма сказала какую-то любезность относительно почерка мисс Фэрфакс.
— Как вы добры! — ответствовала мисс Бейтс, глубоко польщенная. — В этом деле вы первый судья, потому что сами чудесно пишете. Ничья похвала не может нас так осчастливить, как ваша. Матушка моя вас не слышит: стала, знаете, туговата на ухо.
Мисс Бейтс повернулась к матери и, повысив голос едва не до крика, спросила: — Вы слыхали, что мисс Вудхаус любезно сказала о почерке Джейн?
Эмма имела удовольствие дважды выслушать повторение глупого своего комплимента, прежде чем добрая старушка его поняла. Сама она тем временем думала, нельзя ли как-нибудь так, чтобы не показаться очень неучтивой, избежать чтения письма. Она уж собралась было ретироваться под любым незначительным предлогом, когда мисс Бейтс снова к ней обернулась и завладела ее вниманием:
— Матушка моя, видите ли, совсем даже не глуха. Просто недослышит самую малость. Стоит только возвысить голос да повторить слово раза два-три — она уж и разобрала его. К моему голосу она привыкла, но Джейн всегда слышит лучше, нежели меня, — примечательно, не правда ли? Джейн говорит на удивление четко! Как бы то ни было, приехав, она найдет старушку не более тугоухой, чем два года назад, а это очень хорошо для возраста моей матушки. Два полных года, знаете ли, Джейн у нас не была. Уж так мы ее заждались, говорю я миссис Коул, что теперь-то прямо не нарадуемся.
— Так вы вскорости ждете мисс Фэрфакс к себе?
— О да! На будущей неделе!
— Ах! Поистине прекрасное известие!
— Спасибо вам, вы очень добры. Да, уже на будущей неделе. Все удивляются этому, и все говорят нам приятные вещи. Джейн, конечно, рада будет повидать своих хайберийских друзей не меньше, чем они ее. Да, в пятницу или субботу она уж будет здесь — когда именно, покаме