Многолюдность собрания избавляла Эмму от необходимости беседовать с мисс Фэрфакс. Говорить о пианино ей не хотелось. Она уверена была, что уже разгадала секрет, а притворные выражения любопытства считала нечестностью и потому намеренно держалась в стороне. Другие же наперебой кинулись поздравлять счастливую обладательницу инструмента, и Эмма заметила на лице Джейн краску — краску вины, которую та ощущала, говоря о своем «славном друге полковнике Кэмпбелле».
Миссис Уэстон, обладательница доброго сердца и музыкального слуха, более других заинтересовалась новостью дня, и мисс Вудхаус не могла не улыбаться, видя настойчивость ее расспросов. Ей так много хотелось узнать и сказать о звучании струн, о клавишах и педалях, что она не замечала того нежелания говорить об этом предмете, которое сама Эмма столь ясно читала на лице прекрасной героини.
Вскоре к дамам стали присоединяться джентльмены. Первым был Фрэнк Черчилл — первым и самым неотразимым. Поклонившись en passant[10] мисс Бейтс и ее племяннице, он прямиком направился в ту часть гостиной, где сидела Эмма, и, пока не смог сесть с ней рядом, не садился вовсе. Она представила себе, о чем подумали те, кто их видел. Мисс Вудхаус была его предметом — никто не мог не заметить этого. Рекомендовав ему мисс Смит, она при удобном случае услышала его мнение о своей подруге: никогда прежде не видал он такого милого личика и такой восхитительной наивности. А Харриет призналась, что усматривает в мистере Фрэнке Черчилле некоторое сходство с мистером Элтоном, хотя это, конечно, слишком уж сильный комплимент. Мисс Вудхаус, обуздав негодование, молча отворотилась.
При виде Джейн Фэрфакс Эмма и ее новый знакомый многозначительно улыбнулись друг другу, но от разговоров об этой особе разумнее было воздержаться. Он сказал только, что ему давно уж наскучило сидеть в столовой, что он терпеть не может засиживаться в мужском обществе после ужина и всегда выходит одним из первых. Отец его, мистер Найтли, мистер Кокс и мистер Коул, когда он их покидал, с большим увлечением толковали о каких-то приходских делах. То время, что он провел с ними, было, однако, вполне приятным: все они держались как подобает джентльменам и рассуждали очень здраво. О Хайбери в целом — о славном селении, где так много живет почтенных семейств, — мистер Фрэнк Черчилл отозвался с такой похвалой, что мисс Вудхаус даже показалось, будто до сих пор она слишком мало ценила родные места. Спросив о том, каково йоркширское общество и дружны ли обитатели Энскома со своими соседями, Эмма по ответам заключила, что Черчиллы ездят только в некоторые чрезвычайно богатые и знатные дома, расположенные довольно далеко от поместья. Даже и тогда, когда время уж назначено и приглашение принято, миссис Черчилл в последнюю минуту может отказаться ехать под предлогом недомогания или дурного расположения духа. К новым людям она и вовсе никогда не ездит. Сам Фрэнк имеет кое-какие знакомства, но для того, чтобы навестить друзей или пригласить кого-то на ужин, ему зачастую приходится прилагать немалые усилия. Из всего этого Эмма заключила, что в Энскоме молодой человек ведет жизнь более уединенную, чем хотел бы вести, и что сливки хайберийского общества могли подарить ему то, чего он не получал дома. Между тем Черчиллы очень его ценили. Он не хвалился, но и без хвастовства было ясно: племянник мог влиять на тетку даже тогда, когда она не желала слушать мужа. Эмма, смеясь, сказала об этом, и мистер Фрэнк Черчилл признался, что, пожалуй, ему и вправду — если не сразу, то со временем — удается убедить тетушку почти во всем. Пару раз, однако, он все же терпел поражение. К примеру, как ни велико было его желание отправиться за границу и как ни старался он добиться от миссис Черчилл разрешения — все напрасно. С тех пор минул год. Теперь жажда дальних странствий стала в нем слабеть. О второй своей неудаче мистер Фрэнк Черчилл не рассказал, но Эмма предположила, что дело касалось его стремления исполнять сыновние обязанности.
— Я давеча сделал ужасающее открытие, — молвил он после непродолжительного молчания. — Завтра будет уже неделя, как я гощу в Рэндалсе: позади половина отпущенного мне срока, — никогда прежде не замечал, чтобы время летело так быстро. Целая неделя минула, а я, кажется, едва-едва начал наслаждаться моим пребыванием здесь. Только-только познакомился я с миссис Уэстон и остальными…
— Быть может, теперь вы жалеете о том, что полностью потратили один из немногих дней на стрижку волос?
— Нет, — улыбнулся Фрэнк Черчилл. — Об этом я нисколько не жалею. Я лишь тогда бываю рад видеть друзей, когда не сомневаюсь, что и им мой вид приятен.
Теперь все джентльмены уже были в гостиной, и Эмме пришлось на несколько минут прервать беседу с мистером Фрэнком Черчиллом, чтобы уделить внимание хозяину. Когда тот отошел, она вновь обратила взгляд на нового друга: в эту минуту он пристально смотрел на мисс Фэрфакс, сидевшую прямо против него.
— В чем дело? — спросила Эмма.
Он вздрогнул:
— Благодарю, что вывели меня из задумчивости. Боюсь, я мог показаться неучтивым, но мисс Фэрфакс до того странно причесалась… До того странно… Я засмотрелся, потому что в жизни не видывал ничего столь невообразимого. Ну и завитки! Такой прически ни одна другая дама не носит. По видимости, это плод собственной ее фантазии. Или так модно нынче в Ирландии? Не спросить ли мне у ней самой — как вы полагаете? Да! Я пойду и спрошу. А вы посмотрите, как она примет мой вопрос: покраснеет или нет.
Затею осуществили незамедлительно. Через несколько мгновений Эмма увидела мистера Фрэнка Черчилла стоящим перед Джейн Фэрфакс. Он заговорил, но изменилось ли при этом лицо его собеседницы, сказать было нельзя: он нечаянно заслонил ее своей спиной.
Прежде чем Фрэнк Черчилл успел возвратиться, пустующее кресло заняла миссис Уэстон.
— Вот за что я люблю многолюдные вечеринки: можно подсесть к кому угодно и о чем угодно поговорить. Милая моя Эмма, мне давно не терпится с вами побеседовать. Я, как и вы, все это время строила планы и делала открытия, которыми должна поделиться с вами немедля, покамест они еще свежи. Знаете ли вы, как мисс Бейтс и ее племянница сюда попали?
— Как? По приглашению. Разве нет?
— Ах да, конечно, но каким образом они сюда добрались?
— Пешком, очевидно. Выбирать им не приходится.
— Совершенно верно. Мне давеча подумалось, что это будет очень печально, если Джейн Фэрфакс придется возвращаться домой пешком, поздним вечером да еще и в такой холод. Я посмотрела на нее: хороша, как никогда, но, как мне показалось, несколько взвинченна. Долго ли простудиться в таком состоянии? Бедняжка! Я не могла допустить, чтобы она повредила своему здоровью, и потому, как только мистер Уэстон к нам вышел, заговорила с ним о карете. Вы, верно, догадываетесь, с какой охотой он согласился исполнить мою просьбу. Тогда, заручившись его согласием, я направилась прямиком к мисс Бейтс, чтобы сказать ей, что наш кучер сперва отвезет домой их, а уж потом мы поедем сами. Это должно было ее успокоить. Добрейшая женщина! Она прямо-таки рассыпалась в благодарностях. Мол, нет на свете никого счастливей ее. Однако, сотню раз меня поблагодарив, она сказала, что нам нет нужды беспокоиться: они приехали сюда в карете мистера Найтли и назад поедут в ней же. Я была очень удивлена — обрадована, конечно же, и чрезвычайно удивлена. Такая доброта, такая предупредительность! Не многие мужчины могут быть столь внимательны. Более того, зная привычки мистера Найтли, я могу предположить, что, если б не мисс Бейтс и мисс Фэрфакс, он бы и вовсе обошелся без экипажа. Пара лошадей ему только затем и понадобилась, чтобы помочь дамам.
— Вполне вероятно, — ответствовала Эмма. — Более чем вероятно. Мистер Найтли, как никто другой, склонен от чистого сердца оказывать друзьям такие полезные услуги. Он по-светски не слишком любезен, но очень добр. Человеколюбие не позволило ему пренебречь слабым здоровьем мисс Фэрфакс. И я не знаю никого, кто творил бы благие дела с такой скромностью. Мы приехали с ним в одно время: я видела, что сегодня он взял лошадей, и даже посмеялась над ним, — но он ни единым словом не выдал истинной причины.
Миссис Уэстон улыбнулась:
— Вы склонны видеть в мистере Найтли простую, бескорыстную доброту, однако я не вполне разделяю эту вашу склонность. Пока я слушала мисс Бейтс, меня вдруг поразила догадка, от которой я никак не могу освободиться. Чем больше думаю, тем более утверждаюсь в своем подозрении. Одним словом, я мысленно сосватала мистера Найтли и Джейн Фэрфакс. Это у меня от вас: как говорится, с кем поведешься, таков и будешь… А вы что скажете?
— Мистер Найтли и Джейн Фэрфакс? — вскричала Эмма. — Миссис Уэстон, голубушка, да как такое могло прийти вам в голову? Мистер Найтли! Чтобы мистер Найтли женился, а маленький Генри перестал быть наследником Донуэлла? Ну уж нет! Донуэлл достанется Генри! Я не согласна, чтобы мистер Найтли женился, да у него наверняка и в мыслях нет ничего подобного. Поверить не могу, что вы такое подумали!
— Дорогая Эмма, я же объяснила вам, откуда у меня это подозрение. Я не намерена устраивать его женитьбу и не хочу ни в чем ущемить милого малыша Генри, но обстоятельства говорят сами за себя, и ежели мистер Найтли в самом деле надумает обзавестись семейством, вы ведь не потребуете, чтобы он отказался от этого намерения ради будущего благосостояния шестилетнего мальчика.
— Непременно потребую! Я не позволю, чтобы Генри пострадал. Мистер Найтли женится! Нет уж! Я прежде не допускала такой мысли и впредь не допущу. Да еще на ком — на Джейн Фэрфакс?
— Он всегда придерживался самого лестного мнения о ней, и вы это прекрасно знаете.
— Но такой союз был бы сущим безрассудством!
— Я сужу не о том, насколько он выгоден, а лишь о том, насколько вероятен.
— Мне он отнюдь не представляется вероятным, если вы раскрыли мне все обстоятельства, ни о чем не умолчав. Мистер Найтли добр и щедр — уверяю вас, этого вполне довольно для того, чтобы предоставить дамам пару лошадей. Старушек Бейтс он жалеет и, гостит у них Джейн Фэрфакс или нет, всегда рад оказать им услугу. Дорогая моя миссис Уэстон, вам не следует приниматься за сватовство — ничего путного у вас не выйдет. Джейн Фэрфакс — хозяйка аббатства Донуэлл! Ах нет, нет! Все мои чувства восстают против этого. Ради блага самого мистера Найтли я не позволю ему совершить этакое безумство!