В самом низу страницы, в уголке, стояло: «Во вторник я, как вы знаете, не успел проститься с очаровательной маленькой приятельницей мисс Вудхаус. Покорнейше прошу вас извиниться за меня перед нею и выразить ей мои добрые пожелания». Конечно же — Эмма нисколько в этом не сомневалась, — он не вспомнил бы о Харриет, не будь она ее подругой. Что же до положения дел в Энскоме, то оно оказалось таким, как и следовало ожидать: здоровье тетушки постепенно поправлялось, — но племянник пока даже в мыслях не смел назначить время своего возвращения в Рэндалс.
Сложив письмо и возвратив миссис Уэстон, Эмма мысленно отметила, что, как оно ни радовало и ни обнадеживало, чувства ее не сделались горячее. Она по-прежнему могла счастливо жить без мистера Черчилла, а значит, и ему надлежало учиться жить без нее. Намерения Эммы не изменились, однако воображение получило новую пищу: теперь она думала не только о том, как откажет своему поклоннику, но и о том, как он впоследствии счастливо утешится. Его упоминание об «очаровательной маленькой приятельнице мисс Вудхаус» подсказало Эмме новую мысль: а не способна ли Харриет занять ее место в сердце мистера Черчилла? Так ли это невозможно? Отнюдь. Харриет, конечно, неизмеримо уступает ему умом, но он так хвалил очаровательную бесхитростность манер и миловидное личико мисс Смит! Да и прочие обстоятельства благоприятствовали их сближению. О, для Харриет такой союз был бы истинным подарком судьбы! «Нет, не стану никому об этом говорить, — сказала себе Эмма. — Даже думать не стану. Мне уже известно, до чего доводят подобные размышления. Но ведь случались и более удивительные вещи. Когда наше взаимное увлечение пройдет, это послужит установлению между нами той простой и искренней дружбы, о которой я мечтаю уже теперь».
Не менее приятна была для Эммы и мысль, что Харриет наконец-то утешится, хотя, вероятно, во избежание нового горького разочарования не следовало позволять воображению часто возвращаться к этому прожекту. Если приезд Фрэнка Черчилла совершенно вытеснил из умов хайберийцев мистера Элтона, то теперь все вновь заговорили о предстоящей свадьбе. Уже назначили день торжества, и скоро пастора вместе с избранницей ожидали домой. Не успело местное общество хорошенько обсудить первое письмо из Энскома, как мистер Элтон и его невеста уж снова были у всех на устах, а о Фрэнке Черчилле позабыли. От одного только звука постылого имени викария Эмме становилось тошно. Три недели отдыхала она от мистера Элтона, надеясь на то, что и Харриет наконец-то окрепнет духом. В ожидании бала мистера Уэстона бедняжка стала забывать свои печали, но теперь было ясно: она не достигла того душевного спокойствия, которое помогло бы ей без волнения наблюдать возвращение мистера Элтона в полном блеске: под звон колоколов, в новом экипаже.
Харриет оказалась в таком смятении, что мисс Вудхаус пришлось всеми силами успокаивать ее и урезонивать. Эмма понимала: сколько бы внимания ни уделила подруге, сколько бы терпения и изобретательности ни выказала — всего этого и даже большего та могла ожидать по праву. Однако до чего это было тяжко — говорить убедительно, никого при этом не убеждая, слышать неизменное «да» в ответ на всякий свой довод, при этом не видя подлинного согласия. Харриет покорно слушала и говорила: «Все очень верно, что вы, мисс Вудхаус, говорите. Ни к чему мне об них думать. Я и не буду больше», — но на деле ничего не менялось, и менее чем через полчаса Эмма наблюдала у своей подруги прежнее беспокойство по поводу приезда Элтонов. Наконец мисс Вудхаус решилась испробовать новое средство.
— Столько думая о его женитьбе и так из-за нее огорчаясь, вы, Харриет, бросаете мне самый тяжкий из всех возможных упреков. При всем желании не могли бы вы больнее укорить меня за мою ошибку. Поверьте, я и не отрицаю своей вины. Обманувшись сама, я горько обманула вас и всегда буду сожалеть об этом. Не думайте, будто я могла забыть.
До глубины души взволнованная этими словами, мисс Смит смогла ответить лишь несколькими восклицаниями.
— Я не прошу, Харриет, чтобы вы сдерживали ваши чувства из сострадания ко мне, чтобы ради меня старались меньше думать о мистере Элтоне и реже его поминать. Нет, я прошу вас об этом ради вас самой, ради того, что много важнее моего комфорта. Я бы хотела, чтобы для собственного вашего блага вы научились лучше собою владеть, яснее сознавали свой долг и блюли приличия во избежание пересудов. Тогда вы сберегли бы свое здоровье, защитили доброе имя и вернули себе утраченный покой. Только по этой причине прошу я вас не говорить более о мистере Элтоне. Она, эта причина, очень серьезна, и мне жаль, что вы не сознаете ее в полной мере и не руководствуетесь ею в жизни. Собственная моя боль играет здесь второстепенную роль. Прежде всего я желала бы уберечь от боли вас. Признаюсь, я уж не раз думала: «Нет, Харриет не забудет о том, что должна… вернее, о том, что было бы с ее стороны проявлением доброты ко мне».
Последний довод воздействовал на чувства мисс Смит сильнее всех предыдущих. Сама мысль, что ее благодарности и внимания мисс Вудхаус, которую так горячо любит, недостаточно, оказалась для нее мучительна. Утешительные заверения Эммы смягчили боль, но урок был усвоен достаточно твердо, чтобы Харриет и в дальнейшем вела себя подобающе.
— О, мисс Вудхаус! Вы мой самый, самый лучший друг! Никто с вами не сравнится, никто так много для меня не сделал, никого я так не люблю! О как я могла быть столь неблагодарной!
И эти слова, и голос, каким они были сказаны, и отчаянные взоры, их сопровождавшие, глубоко тронули Эмму. Никогда прежде она так не любила Харриет, никогда так высоко не ценила ее дружбы. «Ничто в человеке не может быть прекрасней и притягательней нежного сердца, — подумала Эмма впоследствии. — Сердечная теплота вкупе с искренностью в обращении сильнее располагает к себе, чем самый ясный разум. Потому-то все так любят и папеньку моего, и Изабеллу. Сама я лишена этой добродетели, но умею ценить ее и уважать. В том, что касается очарования и блаженства, которые дарит человеку мягкое сердце, Харриет стоит гораздо выше меня. Милая Харриет! Я не променяю тебя даже на самую трезвомыслящую, дальновидную и мудрую из всех женщин. Ох уж эта Джейн Фэрфакс с ее холодностью! Харриет стоит сотни таких. А как будущей супруге ей и вовсе цены нет. Не стану называть имен, но счастлив тот мужчина, который разлюбит Эмму и полюбит Харриет!»
Глава 14
Миссис Элтон впервые предстала перед хайберийцами в церкви. Хотя внимание многих прихожан было в тот день отвлечено от молитвы, удовлетворить своего любопытства одним лишь взглядом на женщину, сидящую на скамье, они не сумели, посему все надежды возлагались на послесвадебные визиты: только при личном знакомстве с женой своего викария местное общество могло определить, очень ли она хороша, просто хороша или же не хороша вовсе.
Движимая не столько нетерпением, сколько гордостью и желанием соблюсти приличия, мисс Вудхаус решила не откладывать посещение пастората слишком надолго. Харриет она сочла нужным взять с собой, чтобы момент наибольшей неприятности миновал скорее.
Входя в дом мистера Элтона, Эмма не могла не вспоминать, как гордилась своей хитростью тремя месяцами ранее, когда зашла сюда якобы затем, чтобы перешнуровать ботинок. Ей мгновенно припомнились тысячи досадных мелочей: комплименты, стишки, нелепейшие оплошности. Бедняжка Харриет, разумеется, тоже едва ли могла позабыть все это, но держалась превосходно, разве что казалась несколько бледной и почти все время молчала. Визит, как и следовало ожидать, продлился недолго, чему немало способствовало овладевшее Эммой смущение. Ум ее так был занят неприятными мыслями, что она не сумела даже составить сколько-нибудь полного мнения о супруге викария и впоследствии, отвечая на вопросы, могла говорить лишь ничего не значащие общие фразы: дескать, миссис Элтон изящно одета и очень мила.
На самом же деле эта леди не понравилась мисс Вудхаус. Стараясь не быть придирчивой, Эмма все же подозревала, что подлинного изящества в ней нет, а есть лишь развязность, даже несколько чрезмерная для молодой женщины, без году неделя замужней и совершенно еще чужой для местного общества. Лицо у нее было довольно миловидно, но ни в чертах ее, ни во взгляде, ни в голосе, ни в манере держаться Эмма не усмотрела и не предполагала усмотреть ничего изысканного.
Что до самого мистера Элтона, то его обращение не показалось… Но нет, Эмма не могла себе позволить неосмотрительного или колкого замечания в адрес викария. Принимать визитеров с поздравлениями по случаю свадьбы — это всегда неловко, и мужчина должен быть воплощением светскости и такта, чтобы с честью выдержать такое испытание. Даме проще: ей помогает красивый наряд, да и застенчивость тоже считается ее украшением, меж тем как джентльмен может полагаться лишь на собственный здравый смысл. Подумав о том, каково бедному мистеру Элтону находиться в одной комнате с тремя женщинами: той, на которой он женат теперь, той, на которой хотел жениться, и той, на которой его хотели женить, — Эмма почла за лучшее не удивляться ни его виду, не слишком умному, ни избытку показной непринужденности при отсутствии подлинной.
— Что ж, мисс Вудхаус, — молвила мисс Смит по выходе из пасторского дома, так и не дождавшись, чтобы ее подруга заговорила первой. — И как она вам показалась? Очаровательна, не так ли?
Немного помешкав, Эмма ответила:
— Да, очень… очень приятная молодая дама.
— По-моему, она красива. Изрядно красива.
— Одета вкусом: платье очень изысканное…
— Совсем не удивительно, что он в нее влюбился.
— Да, удивляться не приходится, да и мог ли он пройти мимо, когда подвернулась девица с приданым!
— Полагаю, — вздохнула Харриет, — она очень привязана к нему.
— Быть может. Но не всякому мужчине суждено жениться на той, кто его действительно любит. Мисс Хокинс, вероятно, хотелось иметь свой дом, вот она и рассудила, что лучшего предложения едва ли дождется.