— Ах, боже мой! Теперь я понимаю, о чем вы подумали, но я-то имела в виду совсем другое: не мистера Фрэнка Черчилла и не цыган. Нет! — воскликнула девушка. — Я говорила о том, что имеет в моих глазах гораздо большую ценность: о том, как мистер Найтли пригласил меня на танец, когда мистер Элтон отказался танцевать со мной, а других свободных кавалеров не нашлось. Вот это было благородство! Увидев в мистере Найтли такую доброту и такое великодушие, я поняла, насколько он выше всех, кто живет на земле!
— Господи! — воскликнула Эмма. — Какое обидное, какое прискорбное недоразумение! Что же нам делать?
— Вы бы, наверное, не одобрили моих чувств, если б сразу поняли меня правильно? Как бы то ни было, ежели бы я вправду имела в виду того, другого, теперь мое положение оказалось бы хуже не придумаешь. Ну а так… возможно…
На несколько мгновений она умолкла — молчала и Эмма, — потом продолжила:
— Я понимаю, мисс Вудхаус, вы не можете не видеть различия между ними; не можете не думать, что один еще во сто миллионов раз больше мне неровня, нежели другой — но надеюсь… если предположить… как ни странно это покажется… Вы ведь сами говорили: случаются и не такие чудеса. Случается, что супруги еще более неравны по положению, чем мистер Фрэнк Черчилл и я. Посему, если подобное бывало уже и раньше… если на мою долю выпадет этакое счастье, которого не выразишь словами… если мистер Найтли не смутится нашим неравенством, я надеюсь, что вы, дорогая мисс Вудхаус, тоже не станете возражать и чинить мне препятствия: вы слишком добры для этого, я уверена.
Харриет стояла возле окна, и Эмма, обернувшись к ней, в испуге торопливо произнесла:
— У вас есть основания полагать, что ваши чувства небезответны?
— Да, — сказала Харриет скромно, но вполне твердо и без страха. — Не могу этого отрицать.
Эмма тотчас отвела взор и, погрузившись в глубокое раздумье, несколько минут сидела молча, без движения. Этого времени ей оказалось достаточно, чтобы исследовать собственное сердце. Ум ее, едва в нем зародилось подозрение, дал мысли быстрое развитие. За догадкой последовало допущение, а за допущением и полное признание истины. Чем это хуже для Эммы, что подруга влюблена не в мистера Черчилла, а в мистера Найтли? Отчего надежды Харриет на взаимность так больно ранят ее? У нее в мозгу с быстротой стрелы пронеслось: женой мистера Найтли может сделаться только одна девушка — она сама.
В эти же несколько минут перед глазами Эммы промелькнули и ее поступки. Не только собственное сердце, но и собственное поведение предстало перед ней так ясно, как никогда прежде. До чего же дурно она обошлась с Харриет! Дурно, неосмотрительно, неделикатно, безрассудно, бесчувственно! Как слепа она была, как неразумна! Сознание своей вины поразило Эмму с ужасающей силой, и в мыслях она бранила себя нещадно. И все же у нее достало сил казаться невозмутимой и даже благодушной. К этому ее принудило не вполне утраченное, невзирая на совершенную ошибку, уважение к себе, стремление сохранить внешнее достоинство, а также нежелание обидеть Харриет: едва ли та, которая надеялась на взаимность со стороны мистера Найтли, нуждалась в сострадании, но и огорчить влюбленную девицу холодностью было бы несправедливо. Чаяния мисс Смит заслуживали участия не только потому, что самой Эмме не мешало знать, насколько далеко они простираются, но и потому, что Харриет не совершила такого преступления, за которое ее следовало бы лишить добровольно подаренной и выпестованной дружбы и которое оправдало бы презрение к ней со стороны той, чьи советы еще ни разу не довели ее до добра. Посему Эмма, выйдя из раздумья и обуздав свои чувства, снова повернулась к Харриет и теперь в более приветливой манере возобновила разговор. О невероятной помолвке Джейн Фэрфакс, первоначальном предмете их беседы, обе барышни совершенно позабыли, ибо ни о чем другом не могли думать, кроме как о мистере Найтли и о себе.
Харриет, предававшаяся не самым неприятным размышлениям, была тем не менее рада их прервать по просьбе такого мудрого судьи и такого дорого друга, как мисс Вудхаус, чей тон снова сделался ласков. Стоило ей выказать интерес, и Харриет с восторгом, хотя и не без трепета, изложила всю историю своих надежд. Собственный трепет Эмма скрывала лучше, однако он не был слабее. Голос ее не дрожал, но в душе творилось то смятение, которое не могло не возникнуть вследствие такого внезапного разоблачения себя самой, такого пугающего осознания угрозы, такого странного смешения неожиданных и непонятных чувств. Слушая подругу, она внутренне страдала, хоть внешне была терпелива. Тому, что Харриет говорила сбивчиво и непоследовательно, часто путаясь и повторяясь, удивляться не приходилось. Не форма рассказа, а суть его огорчала Эмму, которая к тому же и сама вспоминала обстоятельства, свидетельствовавшие о том, сколь переменилось мнение мистера Найтли о мисс Смит.
Харриет стала замечать его возросшую благосклонность после тех двух незабвенных танцев. Тогда он в самом деле нашел в ней более приятную партнершу, чем ожидал, и это было доподлинно известно Эмме. В последующие дни, особенно после обнадеживающей беседы с мисс Вудхаус, Харриет начала обращать внимание на то, что мистер Найтли сделался разговорчивее с ней и манера его переменилась: он стал так добр, так мил! В последнее время она ощущала это острей и острей. Когда все они прогуливались, он несколько раз подходил к ней и шел рядом, занимая упоительной беседой. Как будто желал познакомиться ближе. Эмма знала, что все это почти не преувеличенная правда. Она и сама заметила в мистере Найтли перемену. Харриет повторяла сказанные им одобрительные слова, которые, как было известно ее подруге, выражали его истинное мнение о ней. Он и вправду хвалил мисс Смит за простоту и безыскусственность манер, за искренность и благородство чувств — Эмма не раз это слышала от него самого. Много было и таких мелочей, которые ускользнули от внимания ничего не подозревавшей свойственницы. Такого-то дня мистер Найтли поглядел на Харриет, а тогда-то подсел к ней, или сказал комплимент, пусть даже и косвенный, или предпочел ее общество обществу других — этих маленьких знаков расположения набралось на полчаса рассказа. Они о многом свидетельствовали в глазах той, кому были адресованы; та же, что сейчас слушала о них подробный отчет, в свое время их не заметила. Однако два ярчайших примера, с коими мисс Смит связывала свои надежды, сразу обратили на себя внимание ее подруги. Эмма помнила, как в Донуэлле мистер Найтли прогуливался с Харриет вдвоем по липовой аллее. В тот день (теперь мисс Вудхаус в этом не сомневалась), намеренно отделив ее от остального общества, он говорил с ней так, как никогда прежде, — долго, обстоятельно, по-особенному. (Теперь она не могла об этом вспоминать, не зардевшись.) Он почти впрямую спросил, свободно ли ее сердце, но, едва к ним приблизилась мисс Вудхаус, тотчас переменил предмет беседы и повел речь о земледелии. А в день своего отбытия в столицу мистер Найтли целых полчаса беседовал с Харриет в Хартфилде, покуда Эмма не возвратилась от мисс Бейтс, хотя сперва сказал, будто не располагает и пятью минутами. В продолжение того разговора он признался мисс Смит, что должен ехать в Лондон, однако ему очень не хочется покидать дом, — Эмме он этого не сказал. Значит, Харриет внушала ему большее доверие, больше располагала к себе. От мысли этой Эмма испытала острую боль.
Касательно первого из этих двух обстоятельств, особенно обнадеживших ее приятельницу, она, поразмыслив, все же решилась спросить:
— А не может ли быть, что мистер Найтли, когда расспрашивал вас, как вам показалось, о ваших чувствах, имел в виду мистера Мартина?
Харриет с горячностью отвергла это предположение:
— Мистера Мартина? Ах нет, на него и намека не было. Полагаю, теперь я стала уж не та, чтобы меня можно было заподозрить в неравнодушии к мистеру Мартину.
Закончив представление доказательств, Харриет попросила дорогую мисс Вудхаус вынести вердикт: есть ли у нее основания надеяться? — и добавила:
— Тогда, вначале, я бы, наверное, и не подумала об этом, если б не вы. Вы велели мне пристально наблюдать за ним и придерживаться тех же правил, какими руководствуется он. Так я и делала. Теперь мне кажется, что я могу стать достойной его, и ежели он меня выберет, это будет не такое уж и чудо.
Ответ подруги всколыхнул в душе Эммы столь много горьких чувств, что она лишь с превеликим трудом сумела вымолвить:
— Харриет, я могу сказать вам только одно: мистер Найтли не из тех мужчин, которые способны намеренно пробудить в женщине ложную надежду.
Харриет осталась так довольна этим приговором, что только приближающиеся шаги мистера Вудхауса избавили его дочь от бурных изъявлений восторга и нежности, которые теперь показались бы ей пыткой. Мисс Смит была слишком взволнована для встречи с хозяином дома, никак не могла успокоиться и, чтобы его не встревожить, предпочла уйти. Мисс Вудхаус охотно ее поддержала. Как только Харриет удалилась через другую дверь, чувства Эммы вспыхнули с неодолимой силой: «О боже! И зачем я только повстречалась с ней!»
Ни оставшегося дня, ни следующей ночи не хватило Эмме для того, чтобы преодолеть сумятицу в мыслях. Она совершенно смешалась под натиском всего, что на нее нахлынуло. Каждая секунда раздумий приносила ей новое открытие, причем крайне неприятное. Как осмыслить все это? Как освободиться от заблуждений, которые она сама себе внушила и в плену которых жила? Сколько нелепых ошибок! Какая слепота ума и сердца! Сидела ли Эмма неподвижно в своей комнате или бродила по кустарниковой аллее — везде, где бы ни находилась, понимала, как бездеятельна была до сих пор ее жизнь, как ужасающе много навязывали ей другие, как губительно много навязывала она себе сама. Она была несчастна, причем этим днем ее несчастья, вероятно, только начинались.
Первым делом Эмма хотела как можно лучше понять собственное сердце. На это она употребляла каждую свободную минуту, когда не требовал внимания папенька, когда можно было расслабиться. Все ее чувства теперь говорили о том, сколь дорог ей мистер Найтли. Но давно ли? Когда он сделался для нее так важен? Когда занял место, прежде недолго принадлежавшее Фрэнку Черчиллу? Эмма оглянулась и вспомнила, какими были они оба с тех самых пор, как младший из них впервые приехал в Хайбери. Ах если б только ей сразу пришла счастливая мысль их сравнить! Тогда она не могла бы не заметить, что не было ни единой минуты, когда бы мистер Найтли не стоял в ее глазах несравнимо выше, а доброе его расположение не приносило ей несравнимо большую радость.