Внушая себе, будто предпочитает Фрэнка Черчилла, Эмма действовала вопреки собственному сердцу, которого совсем не знала. На самом же деле — теперь она понимала это — Фрэнк Черчилл никогда ничего не значил для нее!
Таков был первый плод раздумий Эммы, первое обретенное ею знание о себе, первый ответ на себе самой предложенный вопрос, и получить его ей удалось довольно скоро. Она горевала и негодовала, стыдилась всякого своего чувства за исключением того, которое лишь теперь открылось ей. Все, что вмещала ее душа, кроме любви к мистеру Найтли, сделалось отвратительно Эмме.
Какое это было возмутительное тщеславие — приписывать себе способность проникать в сокровенные чувства других людей! Какая непростительная гордыня — метить в устроительницы чужих судеб! На деле она во всем заблуждалась и ничего не достигла. Вернее сказать, ничего хорошего, ибо бед она натворила немало: причинила зло и Харриет, и себе, и, вероятно (теперь она очень этого страшилась), мистеру Найтли. Ежели самому неравному из всех неравных браков и вправду суждено было состояться, то именно ее, мисс Вудхаус, следовало в этом винить, ибо, как она полагала, мистер Найтли не влюбился бы сам, сперва не заметив влюбленности Харриет. А ежели Эмма и заблуждалась на сей счет, то все равно вина оставалась на ней: если б не другая, более ранняя ее фантазия, мистер Найтли вовсе никогда бы не встретил мисс Смит.
Мистер Найтли и мисс Смит! Мир еще не видывал подобного мезальянса. В сравнении с этим союзом обручение Фрэнка Черчилла и Джейн Фэрфакс казалось событием, до скуки предсказуемым: не удивляло, не поражало, не давало ни пищи для размышления, ни повода для разговоров. Мистер Найтли и мисс Смит! Какой взлет для нее! Какое падение для него! Эмме становилось жутко при мысли, что мистер Найтли уронит себя в глазах света, что отныне его всюду будут встречать ухмылками и насмешками. Он доставит самому себе тысячу неудобств, а для собственного брата сделается причиной горького разочарования и предметом презрения. Может ли такое быть? Нет, это невероятно! Невероятно, но отнюдь не невозможно. Разве он первый мужчина, который, невзирая на свои исключительные, почти ничем не ограниченные возможности, прельстился женщиной, стоящей много ниже его? Разве он первый из тех, кто был слишком поглощен делами, чтобы искать себе спутницу, и потому достался девушке, которая нашла его сама? Разве прежде не водилось в этом мире неравенства, несуразности, безрассудства? Разве впервые случай и обстоятельства становятся побочными двигателями человеческой судьбы?
Ах и зачем только Эмма ввела Харриет в свой круг! Зачем не оставила ее там, где ей и место, как советовал некогда сам мистер Найтли! Какое это было неописуемое безумство — помешать скромной девушке выйти замуж за превосходного молодого человека, который составил бы ее счастье и обеспечил бы ей достойное место в том обществе, к коему она принадлежала. Ничего бы этого теперь не было, если б не та ужасная ошибка, вследствие которой Харриет мысленно вознеслась до мистера Найтли. Как посмела она воображать себя избранницей такого мужчины, пока не получила неопровержимых доказательств? Однако в последнее время она сделалась уже не так робка и смиренна, как прежде, и словно бы уже не ощущала, сколь скромны и ум ее, и положение. Несколькими месяцами ранее она острее чувствовала неравенство между собой и мистером Элтоном, чем теперь между собой и мистером Найтли. Но не Эмма ли была в том виновата? Не Эмма ли прилагала все усилия к тому, чтобы маленькая мисс Смит больше себя ценила? Не Эмма ли внушила ей стремление возвыситься и надежды на блестящую партию? Если Харриет из смиренного существа превратилась в существо тщеславное, то и это было делом рук Эммы.
Глава 12
Прежде, до того, как над ее счастьем нависла угроза, Эмма не понимала, в сколь значительной мере оно зависит от мистера Найтли: ей непременно хотелось быть при нем первой, занимать первое место в ряду его интересов и симпатий. Это первенство она считала неотъемлемой своей привилегией, которой наслаждалась бездумно до тех пор, пока не испугалась, что будет низложена. Давно, очень давно привыкла мисс Вудхаус к своему главенствующему положению, ибо более близких родственниц мистер Найтли не имел, а Изабеллу, равную ей по положению, любил и ценил совсем не так, как ее. Много лет именно Эмма была при нем первой дамой, хотя не заслуживала этого: слишком часто вела себя как беспечное избалованное дитя, слишком часто пренебрегала его советами или даже нарочно поступала ему наперекор, не сознавая и половины его достоинств, слишком часто ссорилась с ним, когда он указывал ей на непомерность ее тщеславия. И все же в силу семейных привязанностей и старых привычек, а также в силу широты своей души мистер Найтли любил Эмму. Наблюдая ее взросление, он надеялся, что она усовершенствует свой ум, и, как никто другой в целом свете, тревожился о том, хорошо ли она поступает. Эмма знала: невзирая на все свои недостатки, она дорога ему. Вероятно, даже очень дорога. Однако не следовало предаваться мечтам. Это Харриет способна вообразить себя предметом особого, исключительного, пылкого чувства со стороны мистера Найтли. Она же, Эмма, не станет льстить себя ожиданием слепой любви — по крайней мере, от него. Недавно он доказал ей свою беспристрастность. Как возмутила она его, когда дурно обошлась с мисс Бейтс! Как прямо и сильно он высказал ей тогда свое неодобрение! Не настолько сильно, чтобы ее оскорбить, но достаточно сильно для того, чтобы она не мнила, будто, глядя на нее, он руководствуется чем-то еще, кроме неизменной справедливости и трезвой доброжелательности. Нет, ничто хотя бы отдаленно напоминавшее надежду не позволяло Эмме ждать от него такой любви, о какой она теперь думала. Надеяться (то слабо, то гораздо сильнее) можно было лишь на одно: вероятно, Харриет переоценивает симпатию мистера Найтли. Хотя бы ради него Эмме следовало этого желать. Пускай сама она ничего не приобретет, пускай он просто останется холостяком. Будь уверена, что он никогда не женится, она бы вполне удовлетворилась. Пускай бы он был прежним мистером Найтли для нее самой и ее папеньки, прежним мистером Найтли для всего света. Пускай бы Донуэлл и Хартфилд связывали прежние драгоценные узы любви и доверия. Тогда Эмма была бы вполне покойна. Ведь замужества она вовсе и не желала. Разве могла она дать волю чувствам к мистеру Найтли, не пренебрегая дочерним долгом? Нет, ничто не разлучит ее с отцом. Она никогда не выйдет замуж, даже если мистер Найтли предложит ей свою руку.
Эмма страстно желала Харриет разочарования и надеялась, когда увидит их вдвоем, хотя бы определить, велика ли вероятность исполнения этого желания. Отныне она станет пристально за ними наблюдать и, невзирая на прежние свои ужасные ошибки в истолковании того, что происходило у нее перед глазами, на сей раз не ошибется. Возвращения мистера Найтли следовало ожидать со дня на день. Вновь испытать себя в искусстве наблюдения Эмме предстояло очень скоро, и она даже страшилась этого, когда все ее мысли принимали одно направление, отнюдь не самое приятное. С Харриет она решила покамест не видеться. Ни им обеим, ни их предмету не пошли бы на пользу новые беседы о нем. Уверяться в его склонности к Харриет, пока сомнение еще возможно, Эмма не желала: разуверять же ее была не вправе: разговор не принес бы ничего, кроме раздражения, — а потому отправила мисс Смит письмо, в котором доброжелательно, но настойчиво просила недавнюю свою подругу покамест не посещать Хартфилда, ибо, по ее убеждению, им не следовало более обсуждать определенный предмет с глазу на глаз. Эмма надеялась, что, воздержавшись на протяжении нескольких дней от встреч тет-а-тет (против того, чтобы видеться в обществе, она не возражала), они впоследствии сумеют держать себя так, будто совершенно позабыли вчерашний разговор. Харриет согласилась, выразив согласие и даже благодарность.
Как только это дело уладилось, приход посетительницы отвлек мысли Эммы от того, что занимало ее, лежала ли она в постели или гуляла по парку, минувшие двадцать четыре часа. Явилась миссис Уэстон, которая ездила навестить будущую невестку и на обратном пути заглянула в Хартфилд, с тем чтобы из чувства долга перед Эммой и притом не без собственного удовольствия изложить подробности занимательнейшей беседы.
К миссис Бейтс она вошла в сопровождении супруга (который, кстати сказать, весьма достойно исполнил свою роль в этом формальном визите) и, просидев четверть часа, уговорила мисс Фэрфакс прогуляться. За время этой прогулки она узнала много такого, о чем теперь могла с удовольствием поведать, — гораздо больше, чем за пятнадцать томительно неловких минут в тесной гостиной.
До сих пор поглощенная размышлениями об ином предмете, Эмма все же ощутила некоторое любопытство и тщилась разжечь его, слушая рассказ. Отправляясь к миссис Бейтс, миссис Уэстон испытывала немалую тревогу. Поначалу она вовсе не хотела идти: думала пока просто написать мисс Фэрфакс, а торжественный визит во избежание преждевременных слухов отложить до тех пор, покуда мистер Черчилл согласится объявить о помолвке, — но мистер Уэстон, которому не терпелось поздравить будущих родственниц, рассудил иначе. Возбудить подозрения он не опасался, полагая, что «все и так непременно пронюхают это дело». Эмма улыбнулась, ибо мистер Уэстон был прав.
Итак, супруги отправились на квартиру к миссис Бейтс. Ее внучка, испуганная и растерянная, едва могла вымолвить слово и каждым взглядом, каждым шагом выказывала глубокое мучительное смущение. Тихая безыскусственная радость бабушки и восторг тетушки, которая от небывалого счастья сделалась менее говорлива, чем обыкновенно, являли собой отрадную, почти до слез волнующую картину. Обеими немолодыми леди владели самые похвальные неэгоистические чувства. Они так много думали о Джейн, о будущем зяте, его родных и обо всех своих друзьях, но так мало о себе, что нельзя было не ощутить самого доброго расположения к ним.
Недавняя болезнь мисс Фэрфакс дала миссис Уэстон повод пригласить ее на прогулку в карете. Сперва она отказывалась, но под натиском уговоров волей-неволей согласилась. Ласковое ободряющее обращение со временем помогло Джейн преодолеть немоту смущения. Первым делом она просила простить ее за давешнюю видимую нелюбезность и с жаром выразила благожелательное почтение, которое всегда испытывала к самой миссис Уэстон и к отцу своего жениха. Затем дамы обстоятельно потолковали о теперешнем положении и ближайшем будущем. Миссис Уэстон надеялась, что этот разговор принесет мисс Фэрфакс облегчение после долгого вынужденного молчания, и осталась весьма довольна всем от нее услышанным.