Они зашагали рядом. Мистер Найтли молчал, но часто бросал на Эмму такие взгляды, будто стремился прочесть, о чем она думает, на ее лице. Она сама, однако, вовсе не хотела этого. У нее зародилось еще одно подозрение: не о любви ли к Харриет он хочет с ней говорить и не ждет ли, что она подтолкнет его к откровенности. Нет, пускай начинает сам. Хотя это молчание так тягостно и так несвойственно ему… Поразмыслив, Эмма решилась и, сделав попытку улыбнуться, произнесла:
— Покамест вы отсутствовали, в наших краях произошло нечто такое, чему вы удивитесь.
— В самом деле? — тихо спросил мистер Найтли, взглянув на нее. — И какого же рода это происшествие?
— О, самого приятного! Помолвка!
Выждав несколько секунд, чтобы удостовериться, не желает ли она сказать что-нибудь еще, он ответил:
— Ежели вы имеете в виду мисс Фэрфакс и мистера Фрэнка Черчилла, то я уже знаю об этом.
— Но откуда? — удивилась Эмма, обратив к мистеру Найтли вспыхнувшее лицо: ей вдруг пришло в голову, что по пути в Хартфилд он мог заглянуть к миссис Годдард.
— Мистер Уэстон писал мне в Лондон по делам прихода, вот и сообщил.
Испытав облегчение, Эмма уже спокойнее сказала:
— Вы, наверное, удивились меньше, чем любой из нас, поскольку и раньше подозревали… Я не забыла, что вы и меня пытались предостеречь. Мне следовало бы прислушаться к вам, но… — Эмма вздохнула и поникшим голосом закончила: — Как видно, мой удел — слепота.
Некоторое время они оба молчали, и она было подумала, что не пробудила в мистере Найтли никакого интереса своими сетованиями, но он вдруг взял ее руку в свою, прижал к сердцу и тихо, но с большим чувством произнес:
— Вашу рану, моя дорогая Эмма, залечит время. Зная ваш ум и вашу любовь к отцу… Нет, вы не позволите себе… — Он снова сжал ее руку и еще тише, прерывающимся голосом промолвил: — Чувства искренней дружбы… Ах какая подлость! До чего же редкостный он мерзавец! — После этих слов мистер Найтли овладел собою и заключил громче и тверже: — Он скоро уедет. Скоро они оба будут в Йоркшире. Ну а ее мне жаль: она заслуживает лучшей доли.
Эмма поняла, что он имеет в виду, и, обуздав радостный трепет, вызванный такой нежной заботой, ответила:
— Вы очень добры, но ошибаетесь, и я должна вывести вас из заблуждения. В сочувствии подобного рода я вовсе не нуждаюсь. По причине моей слепоты я вела себя с ними так, что вечно буду стыдиться: я наделала и наговорила много глупостей, — но других оснований сожалеть о моем неведении у меня нет.
— Эмма! Правда ли это? — воскликнул мистер Найтли в волнении, но тотчас обуздал себя: — Нет-нет, я понимаю… Простите… Уже этими вашими словами вы в достаточной мере обрадовали меня. Жалеть о нем в самом деле не стоит, и вскорости, я надеюсь, вы поймете это не только разумом. Слава богу, если чувства ваши задеты несильно. Признаться, по тому, как вы держались, я не мог определить, что у вас на сердце, однако вы явно отличали Фрэнка Черчилла, а я не считал его достойным этого. Он не заслуживает называться мужчиной. Между тем именно ему досталась такая чудесная девушка! Ах Джейн, она будет с ним несчастна!
— Мистер Найтли, — произнесла Эмма, стараясь казаться бодрой, но на деле несколько растерянная. — Положение мое совершенно необычайно. Я не могу допустить, чтобы вы продолжали неверно думать обо мне. Если причиной этой ошибки стало мое поведение, то должна признаться вам в совершенном безразличии к тому, о ком мы говорим, причем признаться с неменьшим стыдом, чем обыкновенно испытывает женщина, признаваясь в обратном. Как бы то ни было, это так.
Мистер Найтли выслушал Эмму в полном молчании. Ей хотелось скорее получить от него ответ, но он не отвечал. Она подумала, что, вероятно, сказала недостаточно для того, чтобы заслужить снисхождение, и пусть ей нелегко было решиться еще сильнее принизить себя в его глазах, все же продолжила:
— Сколько-нибудь существенного оправдания у меня нет. Знаки внимания Фрэнка Черчилла мне льстили, и я позволяла себе благосклонно их принимать. Эта ошибка стара, заурядна и совершалась сотнями других женщин, но оттого она не менее простительна для той, которая, подобно мне, желает прослыть понимающей всех и вся. Многие обстоятельства способствовали искушению: Фрэнк Черчилл — сын мистера Уэстона, он долго пробыл в Хайбери и всегда мне нравился, ну а главное… — Эмма вздохнула. — Сколько бы оправданий я себе ни находила, на первом месте будет стоять одна причина: его комплименты тешили мое тщеславие, потому-то я их и принимала, отнюдь не придавая им особенного значения. В знаках его внимания я давно уже усматривала лишь привычную игру, которая ни к чему меня не обязывала. Он навязал ее мне, но чувств моих не ранил, ибо я никогда его не любила. Ну а теперь я, кажется, в самом деле неплохо его понимаю: он хотел не меня увлечь, а скрыть свои чувства к другой. Фрэнк Черчилл старался ввести в заблуждение всех вокруг, а я, казалось бы, являла ему самую благодатную почву для обмана, однако не обманулась. Мне повезло. Так или иначе, я избежала опасности.
Эмма надеялась, что хотя бы теперь мистер Найтли ей ответит: назовет ее поведение если не простительным, то по меньшей мере понятным, — но он все молчал, погруженный, насколько она могла судить, в глубокое раздумье. Наконец он посмотрел на нее и довольно спокойно сказал:
— Я всегда придерживался невысокого мнения о Фрэнке Черчилле, но, вероятно, недооценивал его, поскольку знал лишь поверхностно. Если даже до сих пор я не ошибался, то, пожалуй, он еще способен перемениться к лучшему: с такой женой это вполне возможно. У меня нет причин желать ему зла, а ради той, чье благополучие будет зависеть от его нрава и его поступков, я, безусловно, готов пожелать и добра.
— Я не сомневаюсь в том, что они будут счастливы, — сказала Эмма. — Думаю, они очень глубоко и искренно любят друг друга.
— Он счастливец! — с чувством произнес мистер Найтли. — Так молод: всего двадцать три года. Обыкновенно в таком возрасте выбор мужчины оказывается неверным, а он получил от судьбы такой подарок! Удостоиться любви такой девушки! Любви бескорыстной, ибо натура Джейн Фэрфакс чужда всякой корысти. Во всех отношениях она для него идеальная пара — в глазах света, хочу я сказать. Происхождение, привычки, манеры — все сходится. Лишь в одном он имеет перед нею преимущество, и, поскольку чистота ее сердца не подлежит сомнению, это преимущество должно только увеличивать его радость, ибо позволяет ему дать ей то единственное, в чем она испытывала недостаток. Всякий мужчина желает ввести жену в лучший дом, чем тот, который она оставила, и, ежели это ему удается, однако не на этом зиждется ее любовь к нему, он может почитать себя счастливейшим из людей. Фрэнк Черчилл — сущий баловень фортуны. Все оборачивается ему во благо. На водах он встречает девушку и добивается от нее ответных чувств, да еще столь сильных, что она готова терпеть даже небрежение с его стороны. Если бы он сам и все его родные обошли целый свет в поисках жены для него, то и тогда им было бы не найти лучшей. Ему мешала тетушка, но вот она умерла. Теперь остается лишь объявить о помолвке. Друзьям не терпится способствовать его счастью. Он злоупотребил их доверием, но они рады его простить. Вот уж поистине счастливец!
— Вы словно бы завидуете ему.
— Это действительно так. В одном отношении он и вправду вызывает у меня зависть.
Более Эмма ничего не сумела вымолвить. Казалось, еще полфразы, и они заговорят о чувствах мистера Найтли к Харриет, но ей вдруг захотелось непременно обойти этот предмет. Лучше она спросит о чем-нибудь совершенно другом, — например, о племянниках, — но не успела она перевести дыхание, чтобы задать вопрос, как мистер Найтли сказал, заставив ее вздрогнуть от неожиданности:
— Вы не хотите знать, чему именно я завидую? Вижу, вы вознамерились не выказывать любопытства. Это мудрое решение, но я быть мудрым не могу. Эмма, я должен признаться вам в том, о чем вы меня не спрашивали, хоть в следующую секунду, вероятно, пожалею об этом.
— О, тогда не говорите, не надо! — пылко воскликнула Эмма. — Подумайте, не спешите выдавать свои чувства!
— Благодарю вас, — произнес он с горечью и более не прибавил ни слова.
Мысль, что она причинила ему боль, была для Эммы нестерпима. Он хотел довериться ей, а вероятно, и попросить совета. Нет, она выслушает его, чего бы ей это ни стоило. Она поможет ему принять решение или примириться с уже принятым, заслуженно похвалит Харриет, а ему напомнит о том, что он человек независимый. Так он сумеет победить сомнения, которые для мужчины его склада хуже любого исхода дела.
Тем временем они приблизились к дому, и мистер Найтли спросил:
— Полагаю, вы уже завершили прогулку?
Уныние, прозвучавшее в его голосе, помогло ей укрепиться в задуманном.
— Я хотела бы пройтись еще, ведь мистер Перри пока не ушел. — Сделав несколько шагов, она сказала: — Я неучтиво прервала вас, мистер Найтли, и, боюсь, причинила вам боль. Но ежели вы хотите открыться мне как другу или спросить моего мнения о любом занимающем вас предмете, то вы, конечно же, можете располагать мною. Я выслушаю все и честно скажу, что думаю. Как друг.
— Как друг… — повторил мистер Найтли. — Эмма, это, я полагаю, не совсем то слово… Нет, я не имею желания… Хотя постойте. К чему мне колебаться? Я и так уж сказал слишком много, и таиться смысла нет. Я принимаю ваше предложение, и, как это мне ни странно, обращаюсь к вам как к другу. Так скажите же мне: могу ли я надеяться на успех?
Он так пристально посмотрел Эмме в глаза, словно хотел прочесть в них ответ на свой недосказанный вопрос, что она не выдержала взгляда.
— Дорогая моя, милая Эмма… Вы всегда будете мне дороги и милы, чем бы ни окончился нынешний наш разговор. Итак, дорогая, горячо мною любимая Эмма, ответьте — скажите «нет», если не можете сказать «да».
Она не могла сказать ничего.
— Вы молчите! — воскликнул он с большим жаром. — Не говорите ни слова! Что ж, покамест я готов довольствоваться и этим.