Сомнения мои только усилились на следующий день на горе Бокс-Хилл, когда, оскорбленная моим непростительным пренебрежением к ней и неумеренными комплиментами другой, которых не смогла бы слушать на ее месте ни одна здравомыслящая женщина, мисс Ф. выразила свое возмущение мне одному понятными словами. Говоря коротко, милостивая сударыня, в нашей ссоре ее вины не было вовсе, моя же вина была ужасна. Я так злился на нее, что в тот же вечер укатил в Ричмонд, хотя мог оставаться у вас до утра. Даже тогда я не настолько сошел с ума, чтобы не предполагать примирения, и все же уехал, ибо мнил себя уязвленным, уязвленным ее холодностью, и полагал, будто первый шаг должна сделать она. Никогда не перестану благодарить судьбу за то, что вы не были с нами на той прогулке. Если б вы видели мое тогдашнее поведение, я бы, пожалуй, навек лишился вашего уважения. На нее же, на мисс Ф., оно произвело такое действие, что она приняла мгновенное решение: лишь только я уехал из Рэндалса, согласилась занять место, которое навязывала ей миссис Элтон — женщина, чье обращение с ней уже давно вызывало во мне все нараставшие негодование и ненависть. Мне негоже было бороться с духом терпения, простираемого столь щедро и на меня самого, иначе я громко вознегодовал бы против готовности мисс Ф. молчаливо сносить нахальство этой особы. „Джейн“ — подумать только! Даже я в письме к вам, как вы могли заметить, не смею называть мою невесту по имени! Так представьте же себе, что я чувствовал, когда слышал, как Элтоны треплют его безо всякой нужды, самым вульгарным и оскорбительным образом выпячивая свое ложное превосходство!
Еще немного терпения: скоро закончу. Итак, она приняла предложение, решившись окончательно со мной порвать. На другой день она написала мне, что мы никогда более не увидимся, и расторгла нашу помолвку, в которой видела источник горя и раскаяния для нас обоих. Я получил ее письмо в то самое утро, когда скончалась бедная моя тетушка, и тотчас ответил, но по причине смятения, охватившего мой ум, и бесчисленных дел, которые легли на меня, мой ответ, вместо того чтоб отправиться в почтовую контору вместе со многими другими письмами, так и остался лежать в ящике стола. Я же, ни о чем не подозревая, был уверен, что написанные мною несколько строк непременно удовлетворят мисс Ф., и стал ждать скорого отклика. К моему разочарованию, письмо от нее все не шло, но я придумывал ей оправдания, да к тому же слишком захлопотался и (могу ли я упомянуть об этом?) слишком радовался своим видам на будущее, чтобы быть придирчивым. Мы отправились в Виндзор, а через два дня я получил от нее по почте пакет со всеми моими письмами. В приложенной записке с негодованием говорилось, что, поскольку я не ответил на ее последнее послание, сомнений быть не может: ради моего и ее блага всякое общение между нами должно быть прекращено сколь возможно скорее. Она возвращает мне безопасным путем мои письма и просит меня отослать в Хайбери все писанное ею, а если я не успею сделать это в течение недели, то отправить пакет в… Далее следовал полный адрес мистера Смоллриджа, проживающего близ Бристоля. И имя, и место были мне известны, и я тотчас понял, какой шаг совершила моя нареченная. Он, этот шаг, был вполне сообразен с ее решительным характером, а то, что она умолчала о нем в предыдущем послании, сообразовывалось с ее тревожной деликатностью. Она не могла допустить, чтобы я подумал, будто она угрожает мне. Вообразите мое потрясение, вообразите, как проклинал я почтовых служащих, покамест не обнаружил собственную оплошность. Что мне оставалось делать? Только одно — поговорить с дядей. Не заручившись его согласием, я не смел просить ее меня выслушать. Обстоятельства мне благоприятствовали: недавнее горе умерило его гордость, он смягчился и уступил мне быстрее, чем я ожидал. Глубоко вздохнув, несчастный даже пожелал мне обрести в супружестве такое же счастье, какое познал он сам. Я, признаться, надеялся на счастье несколько иного рода…
Жалеете ли вы меня за тот страх, который я испытывал, пока шел к дяде, и за то мучительное волнение, которое снедало меня, покуда я не получил благоприятного ответа? Не жалейте. Подлинное страдание ожидало меня в Хайбери, когда, прибыв туда, я нашел мисс Ф. больной. В тот момент, когда увидел, как она зачахла и побледнела по моей вине, я и вправду сделался достоин жалости. Зная, что у миссис Бейтс завтракают поздно, я надеялся застать мисс Ф. одну и не разочаровался — ни в этом, ни в том, ради чего приехал. Как ни справедлива была ее обида, мне удалось оправдаться. Мы примирились, сделавшись друг другу еще милее, еще дороже прежнего. Никогда более не возникнет между нами ни малейшего непонимания.
Засим, милостивая сударыня, я вас отпускаю: прошу меня простить, но закончить раньше не мог. Тысячу раз признателен вам за всю доброту, которую вы уже выказали мне, и десять тысяч раз — за те знаки внимания к мисс Ф., которые подскажет вам ваше чуткое сердце. Ежели вы находите меня счастливым не по заслугам, то я вполне согласен с вами. Мисс В. говорит, что я дитя удачи. Надеюсь, она права. В одном по крайней мере моя удача бесспорна, иначе я не мог бы подписать свое письмо, как: ваш благодарный и любящий сын Ф. К. Уэстон-Черчилл».
Глава 15
Письмо тронуло чувства Эммы. Вопреки первоначальному своему намерению, она, как призывала ее миссис Уэстон, прочла его со вниманием и не могла не отдать ему справедливости. Начиная с того места, где впервые упоминалось имя мисс Вудхаус, каждая строчка была интересна и почти каждая приятна. Вновь обретенное расположение Эммы писавший сохранил и тогда, когда переменил предмет, ибо теперь всякая картина глубокой и искренней любви волновала ее. Она без остановки дочитала письмо до конца. Конечно, Фрэнк Черчилл поступал дурно, однако вина его оказалась не столь тяжела, как Эмма предполагала. К тому же он так страдал, так раскаивался, был так благодарен миссис Уэстон и так влюблен в мисс Фэрфакс, а сама Эмма была так счастлива, что от первоначальной ее суровости скоро не осталось и следа. Войди он сейчас в комнату, она пожала бы ему руку с прежней сердечностью.
Когда пришел мистер Найтли, ей захотелось, чтобы и он прочел письмо, которое произвело на нее столь благоприятное впечатление. Она не сомневалась, что миссис Уэстон была бы рада, если бы Фрэнк сумел оправдать себя не только перед самыми близкими друзьями, но и перед менее снисходительными судьями, такими как мистер Найтли.
— Я бы охотно прочел, — ответил он на ее предложение, — да только оно, кажется, очень длинно. Лучше возьму его домой.
Отдать письмо Эмма не могла: вечером миссис Уэстон собиралась за ним зайти, — на что мистер Найтли сказал:
— С гораздо большим удовольствием я посвятил бы это время беседе с вами, но ежели, по-вашему, справедливость требует, чтобы я непременно прочел письмо, — извольте.
Начав читать, он почти тотчас остановился:
— Если б мне несколькими месяцами ранее предложили ознакомиться с тем, что пишет этот джентльмен своей мачехе, я бы, Эмма, с возмущением отказался.
Мистер Найтли прочел еще немного, затем улыбнулся:
— Хм! Начало удалось на славу! Сколько приятности! Однако это вполне в его духе. Всякий волен писать в своей манере. Не будем слишком строги. Но если вы не против, я предпочел бы, читая, высказывать свои мысли вслух. Так я смогу чувствовать, что вы рядом, и время не будет казаться потраченным напрасно. Если же вы возражаете…
— Отнюдь. Буду только рада.
Мистер Найтли продолжил читать с возросшим воодушевлением.
— Про «великое искушение» — это все пустые слова. Он знает, что не прав, но не может придумать себе более разумного оправдания. Дурно. Ему попросту не следовало обручаться с нею. «Унаследовал от отца склонность всегда надеяться на лучшее»? Однако он несправедлив к отцу: сангвинический нрав в самом деле помогает мистеру Уэстону во всех его честных и благих трудах, и он вполне заслужил теперешнее свое счастье до того, как протянуть к нему руку. А вот это верно: до приезда мисс Фэрфакс мистер Черчилл здесь не появлялся.
— Я помню, как вы тогда говорили, что он мог бы приехать и раньше, если бы захотел. Теперь вы проявляете великодушие, не подчеркивая тогдашней своей правоты, однако от этого она не перестает быть таковой.
— В ту пору, Эмма, я уже судил о нем не вполне беспристрастно. И все-таки я думаю, что относился бы к нему с недоверием, даже если б дело не касалось вас.
Дойдя до той части, где говорилось о мисс Вудхаус, мистер Найтли стал читать вслух — улыбаясь, покачивая головой, поглядывая на Эмму и то и дело прерывая чтение одобрительным или неодобрительным словом, а иногда (как того требовал предмет, о котором шла речь) — словом любви. Закончив читать, мистер Найтли немного поразмыслил, а затем произнес уже вполне серьезно:
— Все это очень дурно, хотя могло быть еще хуже. Он вел преопасную игру, до непростительной степени полагаясь на удачу. Слишком легко извинил себя за неподобающее поведение в отношении вас, потому что привык идти на поводу у собственных желаний и почти ни о чем не думать, кроме собственного удобства. Он, видите ли, подозревает, будто вы разгадали его секрет. Неудивительно: тому, кто сам склонен проявлять хитрость, она видится и в других. Секреты, интриги — для понимания между людьми нет ничего хуже! Милая Эмма, ну не повод ли это еще раз убедиться в том, как прекрасна наша с вами взаимная правдивость!
Эмма согласилась, покраснев при мысли о Харриет, чьей истории не могла правдиво поведать мистеру Найтли.
— Прошу вас, читайте дальше.
Он стал читать, но скоро опять остановился:
— Фортепьяно! Ах, такой жест мог сделать только очень, очень молодой человек — слишком молодой, чтобы задуматься о том, не доставит ли его подарок более неудобств, чем радости. Сущее мальчишество, право! Мне не понять мужчину, который дарит женщине то, чего она, как ему известно, не хочет принимать. Ведь он знает, что она воспрепятствовала бы этой покупке, если бы смогла.