Затем мистер Найтли некоторое время читал молча или же делал только односложные замечания. Первым, что побудило его высказаться пространнее, было признание Фрэнком Черчиллом постыдности своего поведения.
— Совершенно согласен с вами, сэр! Ваши поступки в самом деле достойны всяческого порицания. Вот самая правдивая строчка во всем вашем письме!
Прочитав то место, где Фрэнк Черчилл рассказывал о ссоре с мисс Фэрфакс и признавался в том, что упорно действовал вопреки ее правилам, мистер Найтли задумался, после чего произнес:
— Это очень дурно. Ради собственных своих интересов он вынудил девушку поставить себя в крайне непростое и неприятное положение, хотя прежде всего должен стремиться к тому, чтобы она не страдала без необходимости. Поддерживать переписку ей было гораздо труднее, чем ему, и, даже если б она порой проявляла излишнюю осторожность, к этому следовало бы относиться с уважением. Вообще говоря, она вела себя исключительно разумно, только в одном была не права: согласилась обручиться с ним, — и за эту единственную ошибку ей пришлось дорого расплачиваться.
Эмме сделалось не по себе: в следующих строках письма говорилось о поездке на Бокс-Хилл, а в тот день и ее поведение было совершенно неподобающим. Снова ощутив глубокий стыд, она не без некоторого страха ждала от мистера Найтли укоризненного взгляда, но он спокойно и внимательно продолжил читать, не сделав ни единого замечания и всего лишь раз посмотрев на нее, да и то мельком, опасаясь причинить ей боль. Путешествия на Бокс-Хилл как будто бы и не было.
— В защиту наших друзей Элтонов многого не скажешь, — промолвил мистер Найтли наконец. — Здесь я вполне понимаю его чувства. Что?! Она решилась расторгнуть помолвку, в которой видела причину горя и раскаяния? Так вот каково ей было терпеть его выходки! Очевидно, он совсем…
— Да нет же, читайте дальше. Увидите: ему и самому очень тяжко.
— Надеюсь, — холодно ответил мистер Найтли и продолжил чтение. — Смоллридж? А это еще кто? Что все это значит?
— Мисс Фэрфакс согласилась быть гувернанткой детей миссис Смоллридж — дамы, которая живет по соседству с «Кленовой рощей» и дружна с миссис Элтон. Кстати, хотела бы я знать, как супруга нашего викария примет такое разочарование.
— Ни слова больше, моя дорогая Эмма. Ежели я непременно должен дочитать, то покамест ничего не говорите — даже о миссис Элтон. Осталась всего одно страница. Я скоро закончу. Ох, вот так письмецо!
— Мне бы хотелось, чтобы вы читали его с более добрым расположением к автору.
— Что ж, его слова не лишены чувства. Похоже, он действительно был потрясен, когда увидел ее больной. В его любви к ней я не сомневаюсь. Они примирились, «сделавшись друг другу еще милее, еще дороже прежнего»… Надеюсь, он не скоро забудет, какой это ценный подарок для него — примирение с нею. На благодарности он щедр, рассыпает их тысячами и десятками тысяч. «Счастлив не по заслугам»? Вот здесь-то он и не ошибся. «Мисс В. говорит, что я дитя удачи» — точно ли это слова мисс Вудхаус? Несколько красивых фраз в заключение, и наконец-то все. «Дитя удачи» — вы в самом деле так его назвали?
— Письмо, я вижу, понравилось вам гораздо меньше, чем мне. И все же оно должно было (я, по крайней мере, на это надеюсь) умерить вашу неприязнь к Фрэнку Черчиллу и тем самым сослужить ему хотя бы какую-то службу.
— Так и вышло. Он очень виноват: вел себя в высшей степени легкомысленно. И я согласен с ним в том, что счастье досталось ему не по заслугам. Однако он, несомненно, очень любит мисс Фэрфакс, и скоро, будем надеяться, они соединятся. Вероятно, он изменится к лучшему, переняв у нее столь недостающие ему черты: деликатность и твердость правил. А теперь позвольте мне потолковать с вами о другом. Есть человек, чье благо заботит меня до такой степени, что думать о Фрэнке Черчилле я более не могу. С тех самых пор, Эмма, как я вышел от вас нынче утром, мне не дает покоя один предмет.
Стали говорить об этом предмете. Ежели изъясняться тем безыскусственным благородно простым языком, каким изъяснялся мистер Найтли даже с девушкой, которую любил, вопрос состоял в том, можно ли им пожениться, не жертвуя счастьем мистера Вудхауса. Едва об этом зашла речь, Эмма, не раздумывая, сказала: покуда жив ее папенька, она не переменит своего состояния. Ей никак нельзя покинуть отца. Такой ответ удовлетворил мистера Найтли лишь отчасти: он согласился с тем, что негоже оставлять мистера Вудхауса в одиночестве, но не с тем, что сие обстоятельство делает любые перемены совершенно невозможными. Сам он размышлял об этом долго и усердно: сперва надеялся уговорить почтенного джентльмена перебраться в Донуэлл вместе с дочерью, но, слишком хорошо зная нрав свойственника, не смог долго тешить себя такой надеждой. Теперь он признавал, что переселение может оказаться опасным не только для благополучия, но даже и для жизни будущего тестя. Чтобы мистер Вудхаус покинул Хартфилд? Нет, об этом и думать более не следовало. Взамен этого плана мистер Найтли изобрел другой и надеялся, что у его избранницы не найдется никаких возражений. Переехать мог он сам: ежели для счастья, а вернее сказать, для продолжения существования мистера Вудхауса было необходимо, чтобы Хартфилд оставался домом Эммы, то пускай их семейное гнездо сделается домом и для него самого.
О том, чтобы им всем перебраться в Донуэлл, Эмма думала и сама, но и ею эта мысль была почти тотчас отвергнута. То же, что теперь предложил жених, прежде не приходило ей в голову. Она не могла не понять, о какой любви свидетельствовала его готовность покинуть Донуэлл: оставляя собственный дом, он в немалой степени жертвовал своей независимостью и своими привычками, а постоянное присутствие мистера Вудхауса означало для него необходимость со многим, очень многим примириться. Эмма обещала мистеру Найтли подумать и его попросила взвесить все еще раз, но он был уверен в том, что никакие размышления не переменят принятого им решения. Он уже все взвесил — обстоятельно и совершенно спокойно. Нарочно целое утро отсылал от себя Уильяма Ларкинса, чтобы остаться наедине с своими мыслями.
— Ах да! — вскричала Эмма. — Про Уильяма Ларкинса я и позабыла! А он, уж конечно, будет недоволен. Вам следовало сперва спросить его согласия, а только потом моего.
Оставив шутки, она еще раз обещала подумать — подумать и почти наверное согласиться. Примечательно, что теперь, глядя на аббатство Донуэлл с новой точки зрения, мисс Вудхаус нисколько не беспокоилась о будущности своего племянника Генри, которого прежде непременно желала видеть наследником вотчины Найтли. Не то чтобы она вовсе не подумала о том, каковы будут последствия ее замужества для бедного мальчика, — подумала и только лукаво улыбнулась. Прежде она полагала, будто мысль о женитьбе мистера Найтли на Джейн Фэрфакс или на ком угодно другом нестерпима ей как любящей сестре и тетке, — теперь же знала истинную причину своего тогдашнего негодования.
Пожениться и зажить всем вместе в Хартфилде… Чем более Эмма размышляла над этим предложением, тем более оно ей нравилось. Неудобства, грозившие мистеру Найтли, уменьшались в ее глазах, собственные преимущества возрастали. Их общее благо перевешивало все недостатки. Какое это будет утешение — иметь рядом с собой любимого друга во дни будущих огорчений и тревог! Как облегчит он для нее те заботы и хлопоты, которым суждено со временем делаться все более и более печальными!
Эмма была бы теперь на самой вершине счастья, ежели бы не Харриет. Все, что способствовало ее собственному счастью, казалось, только усугубляло страдания мисс Смит, которой, вероятно, предстояло навсегда отказаться даже от последней радости — посещения Хартфилда. Хотя бы из простого сострадания и естественной осторожности бедняжку не следовало делать свидетельницей будущей семейной идиллии. Харриет лишалась всего, самой же Эмме их разлука не сулила никаких потерь, ибо в переменившихся обстоятельствах присутствие прежней компаньонки скорее обременяло бы ее, нежели радовало. И все-таки ей было тягостно оттого, что она волей-неволей подвергала бедную девушку столь жестокому и притом незаслуженному наказанию.
Со временем, разумеется, Харриет забудет того, о ком мечтала: вернее, его место займет другой, — но едва ли это могло случиться скоро. В отличие от мистера Элтона мистер Найтли едва ли сам поможет ей излечиться. Добрый, чуткий, внимательный ко всем, он еще долго будет восхищать ее не менее, чем восхищал до сих пор. Да и можно ли надеяться, что девушка, даже такая как Харриет, влюбится за один год более трех раз?
Глава 16
Эмма испытала большое облегчение, узнав, что Харриет и сама не жаждет встречи. Даже на письме их объяснение вышло болезненным, ну а если бы свиделись, им обеим было бы еще тяжелей.
Как и следовало ожидать, Харриет никого ни в чем не упрекала, не говорила прямо, что с ней дурно обошлись, и все же в тоне ее послания мисс Вудхаус ощутила скрытую обиду, свидетельствовавшую о том, что им пока лучше не встречаться. Вероятно, это лишь показалось Эмме, но, пожалуй, только совершеннейший ангел не возроптал бы от такого удара.
Добиться, чтобы Изабелла пригласила мисс Смит к себе, оказалось нетрудно. Прибегать к изобретательности не пришлось, ибо подходящий повод подвернулся сам: у Харриет уже довольно давно разболелся зуб, и она действительно собиралась обратиться к дантисту. Миссис Джон Найтли, которую живо волновало все, что касалось здоровья, охотно согласилась помочь. Ей только в радость было отвести подругу сестры к зубному лекарю, хоть она и не восхищалась им так, как мистером Уингфилдом. Уладив дело с Изабеллой, Эмма написала Харриет, и та легко приняла приглашение. Итак, мисс Смит отправлялась в Лондон в карете мистера Вудхауса по меньшей мере на две недели. Все было решено, приготовления завершены, и вскоре Харриет благополучно водворилась на Брансуик-сквер.
Теперь Эмма могла свободно наслаждаться визитами мистера Найтли, говорить с ним и слушать его с удовольствием, к коему не примешивалось чувство несправедливости и вины. Теперь ее не мучило болезненное сознание того, что совсем недалеко, в нескольких минутах ходьбы, бьется разочарованное сердце, терзаемое чувствами, которые смутила она сама. Временное перемещение мисс Смит из пансиона миссис Годдард в Лондон на деле, пожалуй, не давало основания для столь разительной перемены в расположении духа Эммы, и все же она надеялась, что те хлопоты и любопытные новшества, которые ждали Харриет в столице, отвлекут несчастную от мыслей о прошлом.