– Да, иногда.
– То есть тогда, когда сочтет нужным, другими словами – когда его ждут развлечения.
– Несправедливо судить о поступках человека, не ведая достоверно его жизненные обстоятельства. Лишь близкие родственники и друзья могут сказать, с какими трудностями сталкивается тот или иной член семьи. Нужно прежде познакомиться с порядками в Анскоме и с нравом миссис Черчилль, а уж потом рассуждать, что ее племяннику дозволено и не дозволено. Возможно, в некоторых случаях у него больше свободы, чем в других.
– Понимаете, Эмма, ежели мужчина желает исполнить свой долг, то он его исполнит, причем прибегая не к хитрости и изворотливости, а действуя настойчиво и решительно. Оказать внимание отцу – долг Фрэнка Черчилля. Судя по его письмам и обещаниям, он и сам это осознает, однако почему-то исполнять его не спешит. Настоящий мужчина сказал бы миссис Черчилль прямо и решительно: «Ради вашего удобства я всегда готов пожертвовать любыми развлечениями, однако сейчас я должен ехать к отцу. Я знаю, что причиню ему боль, если не окажу необходимое уважение. Посему завтра же я выезжаю». Если бы он без колебаний, решительно, как и подобает мужчине, заявил ей об этом, то она не стала бы препятствовать его отъезду.
– Да, – откликнулась Эмма, посмеиваясь, – но, возможно, стала бы препятствовать возвращению. Чтобы полностью зависимый молодой человек говорил в таком тоне!.. Такое только вам, мистер Найтли, могло прийти в голову. Вы и понятия не имеете, как следует вести себя в положении, прямо противоположном вашему. Да чтобы мистер Фрэнк Черчилль произносил такие речи дяде и тете, которые его вырастили и которые собираются обеспечить его будущее!.. Еще скажите, выйдя на середину комнаты и закричав во весь голос!.. Как вы вообще могли себе представить возможным подобное поведение?
– Эмма, поверьте мне, разумный мужчина не увидел бы здесь никаких трудностей. Он осознавал бы свою правоту, и подобное заявление – для которого человек здравомыслящий, несомненно, подобрал бы подходящий тон и слова – принесло бы ему больше пользы и куда больше возвысило бы его и его интересы в глазах людей, от которых он зависит, чем всяческие уловки и хитрости. К их любви добавилось бы уважение. Они бы поняли, что могут на него положиться, ведь племянник, верный своему долгу перед отцом, будет так же верен и своему долгу перед ними. Они, точно так же, как и он, точно так же, как и все остальные, прекрасно знают, что он обязан нанести визит отцу. Используя свою власть, чтобы этот день отсрочить, в душе они презирают его за то, что он подчиняется их прихотям. Всякий невольно чувствует уважение к человеку, верному долгу. Если бы он действовал последовательно, постоянно и следуя принципам, то их мелкие душонки бы уступили.
– Очень в этом сомневаюсь. Вам весьма нравится покорять себе мелкие душонки, однако когда это душонки богатых и властных людей, они, я полагаю, раздуваются до таких размеров, что становятся неуправляемы, совсем как души великие. Вполне могу представить, что если бы сейчас вы, мистер Найтли, таким, какой вы есть, предстали в Анском на месте мистера Фрэнка Черчилля, то смогли бы сказать и сделать все то, что советуете ему, и даже, возможно, произвели бы необходимый эффект. Вероятно, Черчилли бы даже не нашлись, что ответить, однако не стоит забывать, что и у вас нет привычки с малых лет повиноваться и не перечить. Ему же было бы гораздо сложнее вот так в одночасье обрести полную независимость и пренебречь всеми их притязаниями на его вечную благодарность и почтение. Он, может, не хуже вашего понимает, каков его долг, но при настоящих обстоятельствах не способен действовать столь же решительно.
– Значит, все-таки хуже. Если он не способен исполнить свой долг, значит, не считает его таким важным.
– Какая же разница в положении и привычках! Если бы вы только могли понять, что станет испытывать незлобивый молодой человек, вынужденный пойти наперекор тем, кого с детских лет привык почитать.
– Этот незлобивый молодой человек – совершенно бесхарактерный молодой человек, если впервые столкнулся с необходимостью решительно поступить правильно вопреки воле других. К его возрасту уже должно было войти в привычку следовать долгу, а не выгоде. Страхи ребенка я бы еще мог понять, но уж никак не мужчины. Повзрослев, он должен был расправить плечи и противостоять всем их бесчестным способам оказать подобное влияние. Он должен был воспротивиться первой же их попытке заставить его пренебречь своим долгом перед отцом. Тогда сейчас никаких трудностей бы не возникало.
– Мы с вами можем вечно спорить на этот счет, – не выдержала Эмма, – впрочем, ничего удивительного. Мне он совершенно не представляется бесхарактерным молодым человеком, я уверена: все совсем не так. Мистер Уэстон не стал бы закрывать глаза на простую блажь, пускай даже и собственного сына. Вероятнее всего, мистер Фрэнк Черчилль просто обладает нравом более покладистым, уступчивым и мягким, чем требуют ваши представления об идеале настоящего мужчины. Смею полагать, что он таков, и хоть это и лишает его некоторых преимуществ, несомненно, дает взамен них другие.
– Несомненно. Преимущество сидеть на месте, когда следовало бы действовать, да преимущество вести праздную жизнь и придумывать этому всяческие оправдания. Ведь всегда можно просто сесть и написать высокопарное письмо, полное лживых уверений, убеждая себя, что это наилучший способ сохранить мир в доме и избежать упреков от отца. Его письма мне отвратительны.
– Только вам. Все остальные вроде бы довольны.
– Подозреваю, миссис Уэстон не из их числа. Вряд ли подобные письма понравятся столь рассудительной и чуткой женщине. Хоть она в силу своего положения и может называться его матерью, материнская любовь ее не ослепляет. Ради нее он вдвойне должен оказать Рэндаллсу необходимое внимание, и она же вдвойне ощущает его недостаток. Посмею предположить, что если бы она была более влиятельной особой, то он бы уже давно приехал, причем значило бы это гораздо меньше. Полагаете, ваша подруга об этом не задумывалась? Не говорит себе это каждый день? Нет, Эмма, этот ваш незлобивый молодой человек может быть мягок и покладист в том смысле, в котором это понимают французы: обладать хорошими манерами, сыпать красивыми речами – однако ему не хватает нашей английской чуткости к чувствам других людей.
– Похоже, вы решительно настроены думать о нем дурно.
– Я? Что вы! – запротестовал мистер Найтли, задетый этим замечанием. – Я не хочу думать о нем дурно и готов бы признать все его достоинства, ежели о них было бы хоть что-то известно. Но мы знаем лишь то, что он высок, хорошо сложен, красив собою, а его непринужденные манеры легко вызывают чужое доверие.
– Ну даже если он не обладает другими достоинствами, для Хайбери такой молодой человек все равно станет драгоценной находкой. Не часто к нам приезжают хорошо воспитанные и любезные джентльмены. Не можем же мы в обмен на нашу доброжелательность просить от него все добродетели на свете. Мистер Найтли, представьте только, какой шум поднимется по его приезде! В Донуэлле и в Хайбери все будут сгорать от любопытства и без умолку судачить лишь о нем – о мистере Фрэнке Черчилле! Ни о ком другом мы не сможем ни говорить, ни думать.
– Уж прошу меня извинить, но если он покажется мне интересным собеседником, то я, несомненно, буду рад этому знакомству, однако ежели он окажется всего лишь болтливым щеголем, то не займет ни моего времени, ни мыслей.
– Насколько я понимаю, он умеет поддержать беседу с любым собеседником и с удовольствием находит со всеми общий язык. С вами он будет говорить о земледелии, со мной – о рисовании и музыке, и так с каждым о своем, поскольку ему позволяет это его кругозор: он сможет поддержать любую тему и излагать свои мысли не просто достойно, как того требует приличие, а великолепно. Таким он мне представляется.
– А мне, – стал горячо отвечать мистер Найтли, – представляется, что если он действительно таков, то это самый невыносимый человек на свете! Как! В двадцать три года играть хозяина общества, важного человека, умелого кукловода, для которого легко прочесть других людей и на их фоне показать себя гением. Расточать лесть, чтобы все остальные казались дураками! Милая моя Эмма, да когда вы столкнетесь с таким пижоном, вы – с вашим-то здравым смыслом – сами его с трудом потерпите.
– Ни слова больше о нем не скажу! – вскричала Эмма. – Вы во всем найдете дурное. Мы оба настроены предвзято: вы против него, а я за – так что пока он сюда не приедет, мы с вами ни за что не сойдемся.
– Предвзято! Я не предвзят.
– А вот я – да, и не стыжусь этого признать. Из любви к мистеру и миссис Уэстон я решительно настроена в его пользу.
– Меня вообще его личность волнует мало, – сказал мистер Найтли с таким раздражением, что Эмма тут же поспешила сменить тему, хотя и не поняла, отчего он так разозлился.
Невзлюбить кого-то лишь потому, что он отличается характером, было недостойно человека широких взглядов, коим она всегда считала мистера Найтли, и хоть она часто упрекала его за чересчур высокое мнение о себе, но прежде и на миг не предполагала, что он может быть столь несправедлив к чужим достоинствам.
Книга II
Глава I
Однажды утром Эмма и Харриет вышли прогуляться, и разговоров о мистере Элтоне, по мнению Эммы, уже было предостаточно: и чтобы утешить Харриет, и чтобы искупить ее собственные прегрешения. На обратном пути она раз за разом ловко меняла предмет разговора, но стоило ей этому обрадоваться, как вдруг его имя звучало вновь. Когда Эмма заговорила о том, как тяжело приходится зимой беднякам, немедленно последовал жалостливый ответ:
– Мистер Элтон всегда так добр к беднякам!
Эмма поняла, что необходимо придумать что-то еще.
Они как раз подходили к дому миссис и мисс Бейтс, так что Эмма решила наведаться к ним в гости и, действуя с хозяйками сообща, увести мысли Харриет от мистера Элтона. Для такого визита не нужно было даже выдумывать повода – Бейтсы обожали гостей. К тому же Эмма знала, что те немногие, кто видел в ней недостатки, осужда