О самой будущей миссис Элтон Эмма была мнения невысокого. Без сомнения, она достаточно хороша для мистера Элтона, достаточно образованна для Хайбери и привлекательна ровно настолько, чтобы рядом с Харриет так или иначе выглядеть неказистой. Что до ее родословной, то тут Эмма была совершенно спокойна: после всех его тщеславных притязаний и незаслуженного пренебрежения Харриет мистер Элтон успехов все равно не добился. Узнать правду было нетрудно. Что из себя представляет его невеста, было пока что неизвестно, но вот кто ее родственники – выяснить было возможно, и что же оказалось? Кроме приданого в десять тысяч, ничем она Харриет не превосходила. Ни именем, ни происхождением, ни родней. Мисс Хокинс была младшей дочерью бристольского… для важности назовем его коммерсантом. Однако доходы от этой так называемой коммерции остались настолько скромные, что можно было справедливо предположить, будто и продвигались дела когда-то очень скромно. Часть зимы мисс Хокинс всегда проводила в Бате, однако домом ей был Бристоль, самое его сердце. Родители умерли несколько лет назад, но оставался дядя, с ним она и жила. Он был занят в юриспруденции, ничего более выдающегося о нем известно не было. Эмма предположила, что этот дядя служит клерком у какого-нибудь стряпчего, а подняться выше ему не дает скудоумие. Все великолепие ее родственных связей сводилось к сестре: она удачно вышла замуж за настоящего джентльмена, у которого был дом неподалеку от Бристоля и целых два экипажа! Вот и вся история жизни и славы мисс Хокинс.
Если бы только Эмма могла внушить Харриет свои чувства! Она заставила ее влюбиться, но увы! Невозможно было так же легко заставить ее разлюбить. Предмет обожания занимал столько мыслей Харриет и обладал в ее глазах таким очарованием, что словами это было не исправить. Его вполне – и даже наверняка – мог бы заменить в ее сердце другой кавалер, даже какой-нибудь Роберт Мартин. Другого способа, боялась Эмма, попросту не существует. Харриет была из тех, кто, влюбившись однажды, навсегда остается влюбленным. Бедняжка! С приездом мистера Элтона ей стало совсем худо. Она то и дело с ним сталкивалась. Эмма за время всего его пребывания видела его лишь однажды, Харриет же по два-три раза на дню «только-только» с ним столкнулась, или «только-только» с ним разминулась, или «только-только» слышала его голос, или видела его спину – словом, каждый раз только-только происходило что-то такое, что непременно заставляло несчастную снова думать о нем и подогревало ее любопытство. К тому же вне Хартфилда она постоянно находилась в обществе тех, для кого мистер Элтон был самим совершенством и для кого не было предмета разговоров интереснее, чем его дела. Каждая новость, каждая догадка о том, что уже произошло, что есть и что будет в его жизни, включая даже доходы, прислугу и мебель, обсуждались по сотне раз. Постоянные похвалы ото всех вокруг подкрепляли ее восхищение, не давали утихнуть сожалениям и бередили раны, вдобавок к бесконечным упоминаниям о том, как же повезло мисс Хокинс и как сильно влюблен мистер Элтон. Подумать только! Весь его вид, даже особая манера носить шляпу – словом, все свидетельствовало о его пылких чувствах!
Если бы не страдания Харриет и собственное чувство вины, то Эмма немало бы посмеялась над переменчивостью подруги. Порой все ее мысли занимал мистер Элтон, в другое время – семейство Мартинов. Одна причина для волнения помогала справиться с другой. Весть о помолвке мистера Элтона смогла унять Харриет после неожиданной встречи с Мартинами. А удар, нанесенный этой вестью, через несколько дней облегчил визит Элизабет Мартин к миссис Годдард. Харриет она не застала, но оставила записку, составленную в самых трогательных выражениях, добавив к бесконечной доброте лишь малую толику упрека. Так что пока мистер Элтон не вернулся, голова Харриет была занята лишь этой запиской. Она постоянно думала, чем же ей ответить, и хотела бы предпринять больше, чем смела признать. Однако эти заботы затмил приезд мистера Элтона. Пока он оставался в Хайбери, Мартины были забыты, но тем же утром, когда он уехал в Бат, Эмма решила, что рассеять тоску Харриет по этому поводу поможет ответный визит к Элизабет Мартин.
Но как он будет воспринят? Как себя вести? Что будет безопаснее всего? Эмму одолели сомнения. Разумеется, полностью обделить вниманием мать и сестер было бы просто неблагодарно. Это недопустимо! Однако о возобновлении знакомства речи тоже быть не может.
После долгих размышлений Эмма решила, что Харриет все же стоит нанести визит, однако держаться надо так, чтобы было ясно: отныне их знакомство может быть лишь формальным. Она собиралась отвезти подругу в Эбби-Милл в своем экипаже, оставить ее там ненадолго, покататься и вскоре вернуться за ней. Так времени для нежелательного влияния Мартинов на Харриет и опасных бесед о былом совсем не останется. Это покажет им, что близкой дружбе не бывать.
Лучше плана Эмма не придумала, и хотя было в нем что-то такое, что претило ей самой, что казалось плохо скрытой неблагодарностью, она твердо решила, что его нужно исполнить, а иначе что станется с Харриет?
Глава V
Сердце Харриет сейчас к этому визиту не лежало. Всего за полчаса до того, как Эмма заехала за ней к миссис Годдард, злая судьба привела ее к месту, где как раз в ту минуту в тележку мясника грузили сундук с надписью: «Преподобному Филипу Элтону, Уайт-Харт, Бат», – чтобы доставить его к почтовой карете. Все иное для Харриет перестало существовать.
Но все же к Мартинам она поехала и, выйдя из экипажа на широкую и ухоженную гравийную дорожку, ведущую меж шпалерных яблонь к дверям дома, вновь почувствовала волнение. Все вокруг приносило воспоминания о веселом времени, проведенном здесь прошлой осенью. Эмма, оставляя ее, заметила, как Харриет озирается вокруг с неким боязливым любопытством, и укрепилась в своем решении приехать за ней не позже чем через четверть часа. Сама она в это время собралась навестить прежнюю служанку, которая вышла замуж и жила в Донуэлле.
Ровно через четверть часа карета снова стояла у белых ворот, и мисс Смит, поняв знак, тут же вышла – одна, без сопровождения всяких подозрительных юношей. Одна из сестер показалась из дверей, попрощалась с гостьей с церемонной учтивостью, и та ступила на гравийную дорожку в полном одиночестве.
Харриет, переполненная чувствами, не сразу смогла дать внятный отчет, но в конце концов Эмме удалось добиться от нее достаточно, чтобы понять, как прошла встреча и какую боль она принесла. Дома были только миссис Мартин и две сестры. Встретили они ее как-то нерешительно, вернее даже сказать, холодно. Разговор почти все время велся на отвлеченные темы, как вдруг миссис Мартин неожиданно заметила, что Харриет, кажется, подросла. После этого все повеселели, и беседа потекла свободнее. В этой самой комнате в сентябре она и две ее подруги мерились ростом. На деревянной панели у окна сохранились подписанные карандашом отметки. Их делал он. Все, казалось, прекрасно помнили тот день, тот час, тот случай и тех, кто был при нем. Всех их тут же охватила общая тоска, общее желание вернуться к прежнему доброму согласию – и Харриет, как подозревала Эмма, первой была бы готова вернуть былую сердечность. Они только начали походить на себя прежних, как вернулась карета, и все было кончено. Характер и краткость визита сделали очевидным его значение. Уделить четырнадцать минут тем, с кем меньше полугода назад она провела целых шесть недель! Эмма, представив себе все это, не могла не признать, сколь справедлива обида хозяек и как естественны страдания Харриет. Ужасно все сложилось. Она бы многое отдала, многое вынесла, лишь бы Мартины оказались выше по положению. Столь достойным людям хватило бы совсем маленького возвышения, однако они там, где есть. Разве возможно было поступить иначе?.. Нет! И нечего сокрушаться. Разлуке суждено было случиться, но она принесла столько боли даже самой Эмме, что по пути домой было решено заехать в Рэндаллс и найти утешение там. Она уже думать не могла ни о мистере Элтоне, ни о Мартинах. Ей был просто необходим глоток свежего воздуха в обществе Рэндаллса.
План был хороший, однако, подъехав к дверям, они услышали от слуги, что «ни хозяина, ни хозяйки дома нет, они ушли некоторое время назад, кажется, в Хартфилд».
– Как жалко! – воскликнула Эмма, когда они отъехали. – И в Хартфилде мы их тоже уже не застанем, как обидно! Давно я не была так разочарована.
И она отвернулась в угол экипажа, чтобы мысленно поворчать или, наоборот, успокоить себя, но, скорее всего, предаться понемногу и тому, и другому, что и свойственно столь незлобивым личностям. Вдруг повозка остановилась, она выглянула в окно: то были мистер и миссис Уэстон. При одном их виде Эмма сразу повеселела, а уж как она обрадовалась, услышав от мистера Уэстона:
– Здравствуйте, здравствуйте! А мы были у вашего батюшки, рады видеть его в столь добром здравии. Завтра приезжает Фрэнк! Сегодня утром получил от него письмо: приедет к обеду – сейчас он в Оксфорде – и погостит у нас целых две недели! А ведь я так и знал. Приехал бы на Рождество – так не пробыл бы и трех дней. Я даже радовался, что он тогда не смог, а теперь и погода чудесная, теплая и сухая. Мы вдоволь насладимся его обществом. Все сложилось наилучшим образом.
Невозможно было не обрадоваться сим новостям, не заразиться счастливой улыбкой мистера Уэстона. Миссис Уэстон была спокойнее и тише, но ее слова и лицо выражали такую же радость. Увидев, что на этот раз даже она уверена в приезде Фрэнка Черчилля, Эмма и сама в него поверила и искренне возликовала вместе с друзьями. Какая восхитительная весть для ее измученной души! Все неприятности прошлого мигом позабылись, новый же день сулил новые радости. На мгновение у Эммы мелькнула надежда, что разговоры о мистере Элтоне прекратятся.
Мистер Уэстон в подробностях рассказал ей обо всех обстоятельствах из жизни Анскома, благодаря которым его сын смог освободиться на целых две недели и самостоятельно выбрать направление и способ передвижения. Эмма слушала, и улыбалась, и поздравляла.