Юношу это, казалось, убедило.
– Она упоминала, что вы знакомы, – заметила Эмма. – Мисс Фэрфакс – девушка невероятно утонченная.
Фрэнк Черчилль ответил «да» настолько тихо, что она даже засомневалась в его искренности. Но каков же тогда в высшем свете идеал утонченности, если даже Джейн Фэрфакс могли счесть посредственной?
– Если ее манеры вас еще не поразили, – сказала она, – то сегодня, я уверена, непременно поразят. У вас будет возможность разглядеть ее как следует, разглядеть и послушать. Хотя нет, боюсь, послушать вам ее вряд ли удастся: у нее есть тетушка, которая не замолкает ни на секунду.
– Сэр, вы знакомы с мисс Джейн Фэрфакс? – спросил мистер Вудхаус, уловив суть разговора, как всегда, последним. – Позвольте вас уверить, милейшая особа. Она здесь живет у бабушки и тетушки, достойнейшие дамы, я их всю жизнь знаю. Уверен, они будут чрезвычайно вам рады, а мой слуга пойдет с вами и покажет дорогу.
– Сэр, что вы! Ни в коем случае. Отец покажет мне дорогу.
– Но ваш батюшка до их дома с вами не дойдет, ему ведь в «Корону», а это совершенно на другом конце улицы, там так много домов, как бы вы не заблудились! И дорога такая грязная, нужно непременно во что бы то ни стало держаться тротуара. Уж лучше мой кучер покажет вам, где лучше всего перейти улицу.
Мистер Фрэнк Черчилль старался со всей серьезностью отказаться от подобного предложения, и отец его тут же поддержал:
– Мой добрый друг, вам совершенно не о чем волноваться. Фрэнк умеет обходить лужи, а от «Короны» до миссис Бейтс он доберется ровно в два шага.
Их все же отпустили без сопровождения, и оба джентльмена – один вежливо кивнув на прощание, другой изящно поклонившись, – удалились. Эмма осталась очень довольна таким началом знакомства и была теперь полностью уверена, что у всех ее друзей в Рэндаллсе все благополучно.
Глава VI
Наутро мистер Фрэнк Черчилль снова оказался у них. Он пришел с миссис Уэстон, к которой он, как и к Хайбери, казалось, питает самые теплые чувства. Выяснилось, что они сидели дома в весьма дружеской обстановке, и когда пришел час ее ежедневной прогулки, то ему было предложено выбрать направление, и выбрал он Хайбери:
– Не сомневаюсь, что прогулки здесь в любую сторону приятные, но ежели выбор за мной, то я всегда и всему предпочту Хайбери! Этот просторный, жизнерадостный и притягательный Хайбери!
Для миссис Уэстон и, как она полагала, для Фрэнка тоже прогулка в сторону Хайбери означала, разумеется, прогулку до Хартфилда. Туда они и направились.
Эмма их увидеть совсем не ожидала, поскольку мистер Уэстон, заглянувший к ним с утра всего на полминутки, чтобы послушать, как хорош его сын, и сам об этих планах ничего не ведал. Поэтому, завидев их рука об руку на подходе к Хайбери, Эмма приятно удивилась. Ей хотелось снова его увидеть, особенно в обществе миссис Уэстон, поскольку от того, как он будет с ней держаться, зависело то, как Эмма станет к нему относиться. Окажись он недостаточно внимателен к ее дорогой подруге, этот грех уже было бы не искупить. Но, понаблюдав за ними, она совершенно успокоилась. Должное он мачехе воздавал не только красивыми словами и преувеличенными комплиментами, но и действиями: ничто не могло сравниться с его добрым и учтивым обращением с ней, ничто не выражало яснее его желание считать ее другом и заслужить ее расположение. А времени, чтобы сделать эти обоснованные выводы, у Эммы было предостаточно, поскольку провели они втроем все утро: сначала часик-другой прогуливались по аллеям Хартфилда, причем Фрэнк вовсю восторгался всем вокруг и, вернувшись в дом, не забыл выразить свое невероятное восхищение мистеру Вудхаусу, а затем, повинуясь его желанию увидеть весь Хайбери, направились туда. Эмма и предположить не могла, что найдется столько вещей, достойных его интереса и славословия.
Некоторые предметы его любопытства делали Фрэнку честь. Так, он очень просил показать ему дом, в котором долгие годы жил его отец, а до него – отец отца, а вспомнив, что еще жива его старая няня, прошел в поисках ее домика всю улицу от начала до конца. И хотя не всегда его внимание привлекало что-то действительно достойное, сама его доброжелательность по отношению к Хайбери была большим достоинством в глазах его спутниц.
Понаблюдав за ним, Эмма решила, что таких чувств не может выказывать человек, который избегал поездки в родные края нарочно, и что в самих чувствах нет ни притворства, ни лицемерия. Мистер Найтли был к нему ужасно несправедлив.
Первую остановку они сделали у заезжего дома «Корона» – места ничем не примечательного, хоть и первого в Хайбери среди прочих ему подобных. Там даже содержались несколько перекладных лошадей – впрочем, скорее для удобства самих жителей Хайбери, чем для путешественников. Дамы совершенно не ожидали, что здесь найдется что-то достойное интереса их спутника. Однако, проходя мимо, они упомянули, что большую комнату, заметную с улицы, пристроили когда-то в качестве бальной залы. В те дни, когда население Хайбери было больше и танцы пользовались особенной популярностью, здесь время от времени устраивали балы. Теперь это было лишь блистательное прошлое, а в зале проходят встречи вист-клуба, организованного среди местных благородных и полублагородных джентльменов. Фрэнк при словах «бальная зала» сразу же оживился. Вместо того чтобы пройти мимо, он остановился на несколько минут у больших открытых окон и, оценивающе разглядывая комнату, стал рассуждать о том, как чудесно она подходит для своего первоначального предназначения и как же жаль, что все о нем позабыли. Он не видел в комнате ни одного недостатка и отрицал те, на которые указывали ему дамы. Нет-нет, длина в самый раз, и ширина тоже, да и в целом зала выглядит прекрасно. Сюда поместится как раз подходящее число гостей. Зимой им обязательно стоит устраивать здесь балы хотя бы раз в две недели. Почему же мисс Вудхаус не возродила славное прошлое залы? Ведь ей в Хайбери все под силу! Эмма привела доводы: благородных семейств у них в округе мало, а из других мест никто приехать не захочет – но его это не убедило. Нет, не верится, что во всех красивых домиках вокруг – а их он видел много! – не отыщется необходимого числа гостей для подобного вечера. Даже услышав в подробностях описание всех местных семейств, он не желал признавать, что сие смешение принесет лишь неловкость и неудобства, когда на следующее утро все вернется на свои места. Столь страстного любителя танцев трудно было переспорить, и Эмма удивилась, заметив, как нрав истинно уэстонской натуры берет верх над привычками Черчиллей. Характер он унаследовал, казалось, полностью от отца: та же жизнерадостность, те же бодрость духа и общительность – не переняв при этом совершенно никакой гордыни или чопорности Анскома. Гордости, признаться, ему даже недоставало: безразличие, с которым он относился к разнице в социальных положениях, предлагая собрать различных обитателей Хайбери вместе, граничило с безвкусием. Впрочем, он и не мог по справедливости судить о том, чему сам придавал столь малое значение. Все это был лишь радостный поток мыслей.
Наконец его уговорили пойти дальше. Оказавшись напротив дома, где проживали Бейтсы, Эмма вспомнила, что накануне Фрэнк собирался их навестить, и спросила, состоялся ли визит.
– Да-да! – ответил он. – Как раз хотел вам об этом рассказать. Удача была на моей стороне: все три дамы оказались дома. Хорошо, что вы заранее предупредили о разговорчивости тетушки, а то я бы не выдержал, застань она меня врасплох. Правда, я у них чересчур задержался. Для визита вежливости вполне хватило бы и десяти минут, я и отцу сказал, что вернусь домой раньше него, но у меня никак не получалось дождаться паузы и распрощаться. И каково же было мое изумление, когда он, нигде меня не застав, наконец сам пришел к Бейтсам, и обнаружилось, что я сижу у них уже почти что три четверти часа. Гостеприимная хозяйка не дала мне ни малейшей возможности сбежать раньше.
– А как здоровье мисс Фэрфакс?
– Выглядит она неважно, очень неважно, если можно так выразиться о молодой даме. Но едва ли сие замечание можно счесть приемлемым, да, миссис Уэстон? Дамы просто не способны выглядеть неважно. К тому же мисс Фэрфакс от природы так бледна, что легко можно спутать это с болезненностью… Да, цвет ее лица оставляет желать лучшего.
Эмма с его словами согласиться никак не могла и принялась горячо защищать цвет лица мисс Фэрфакс: разумеется, он всегда отличался своей бледностью, которую, однако, болезненной не назовешь, напротив – нежность и прозрачность кожи придают всему ее виду особое изящество. Он внимательно ее выслушал, заметил, что от многих слышал подобные слова, но все же не мог не признаться, что для него самого ничто бы не сравнилось с очарованием здорового румянца. Он красит даже заурядные черты лица, а уж когда они красивы от природы… К счастью, его спутницы и без него знают, какое впечатление производит тогда их обладательница.
– Что ж, – ответила Эмма, – о вкусах не спорят. По крайней мере, в отдельности от цвета ее лица вы находите мисс Фэрфакс достойной восхищения.
Он покачал головой и рассмеялся:
– Как же я могу судить о виде мисс Фэрфакс в отдельности от цвета ее лица?
– Часто ли вы виделись в Уэймуте? Часто бывали в одном обществе?
Тут они подошли к магазинчику Форда, и Фрэнк внезапно воскликнул:
– А! Должно быть, это та самая лавка, в которую все заглядывают каждый божий день! Отец мне о ней рассказывал. Он и сам, говорит, бывает в Хайбери дней шесть в неделю и всякий раз находит повод зайти к Форду. Если вас не затруднит, прошу, давайте тоже заглянем, чтобы я смог почувствовать себя полноправным жителем Хайбери. Я обязан что-нибудь купить… Наверняка у них продаются перчатки?
– О да! И перчатки, и все остальное. Восхищаюсь вашим патриотизмом. В Хайбери вас станут обожать. Вы и до приезда пользовались большой популярностью как сын мистера Уэстона, а потратите полгинеи у Форда – и заработаете всеобщее расположение своими собственными заслугами.