ерна своему решению не выходить замуж… словом, чести быть избранным для нее всеми их общими друзьями.
Мистер Уэстон, со своей стороны, добавил к словам жены еще одно немаловажное достоинство. Он дал Эмме понять, что Фрэнк от нее в восхищении и находит ее невероятно красивой и обаятельной. Принимая во внимание все сказанное, Эмма решила, что не стоит судить его строго. В конце концов, как заметила миссис Уэстон, «у молодых людей всегда бывают причуды».
И все же среди всех новых суррейских знакомых мистера Фрэнка Черчилля нашелся один, настроенный не столь снисходительно. В целом в приходах Донуэлла и Хайбери о юноше говорили с величайшим добродушием, прощая мелкие недостатки красивому молодому мужчине, который так много улыбается и так любезно со всеми держится. Но не всякого строгого судью можно задобрить поклонами и улыбками. Когда мистеру Найтли сообщили в Хартфилде о внезапном отъезде Фрэнка Черчилля, он ничего не сказал, однако, вновь принявшись за газету, пробормотал:
– Хм! Как и ожидалось, праздный болван.
Эмма уже хотела было возмутиться, но вовремя поняла, что замечание было сделано, чтобы просто отвести душу, а не позлить ее, и промолчала.
Хотя мистер и миссис Уэстон принесли не очень приятные известия, их визит все же пришелся как нельзя кстати. Пока они гостили в Хартфилде, произошло событие, по поводу которого Эмме нужен был их совет. Что самое удачное, совет они ей дали как раз тот, который она больше всего и хотела.
А дело было следующее. Уже несколько лет как в Хайбери обосновалась чета Коулов, люди очень порядочные, дружелюбные, свободные от предрассудков и простые, но происхождения низкого, из торговцев. К светскому обществу они не имели никакого отношения. Только переехав, Коулы жили соразмерно своим доходам, тихо, принимая лишь редких гостей, да и тех весьма скромно, но в последние года два их состояние значительно выросло, дела пошли в гору, и в целом счастье стало им улыбаться. Вместе с доходами росли и желания: они переехали в дом попросторнее, стали приглашать гостей чаще, наняли больше прислуги и увеличили расходы на все свои нужды. Теперь Коулы в богатстве и образе жизни уступали только Хартфилду. Все знали, как они любят общество, а потому ждали, что в своей новой гостиной они непременно станут устраивать званые обеды. Несколько таких собраний уже состоялись, в основном для холостяков. Старинные и лучшие семейства – из Донуэлла, Хартфилда и Рэндаллса – они, полагала Эмма, пригласить не осмелятся. А если бы и осмелились, то она бы это приглашение точно отклонила. Жаль только, что из-за всем известных привычек ее отца-домоседа отказ стал бы не таким красноречивым, как хотелось бы. Коулы – люди по-своему порядочные, однако их следовало бы научить, что не им предлагать семейству, превосходящему их по положению, условия, на которых их посещать. И этот урок, подозревала Эмма, преподать предстояло именно ей: на мистера Найтли надежды было мало, на мистера Уэстона – и подавно.
Она уже столь давно и столь тщательно обдумала, как ответит на подобную наглость, что когда оскорбительный удар наконец был нанесен, он вызвал в ней совсем иного рода чувства. Приглашения пришли и в Донуэлл, и в Рэндаллс, но не им с батюшкой, и заверения миссис Уэстон в том, что «Коулы просто не отважились на сию вольность, они знают, что вы не обедаете вне дома», успокаивали мало. Ее, казалось, лишили возможности принять решение самой, ответить долгожданным отказом. Осознав же, что в гостях соберутся все те, чье общество ей так дорого и приятно, Эмма подумала, что, пожалуй, даже согласилась бы прийти. Приглашена была и Харриет, приглашены были и Бейтсы. Как раз накануне они, прогуливаясь по Хайбери, говорили о вечере, и Фрэнк Черчилль со всей искренностью сокрушался, что ее не будет. Он вдруг спросил: а будут ли танцы? Одна лишь мысль о танцах раздосадовала Эмму еще больше. Ей предстояло остаться в гордом одиночестве, и тот факт, что не пригласили их из уважения, ничуть ее не утешал.
Наконец приглашение пришло, и как раз когда в Хартфилд заглянули Уэстоны, потому-то и ознаменовался их визит не только неприятными известиями. Получив письмо, Эмма первым же делом бросила, что «приглашение, разумеется, следует отклонить», однако тут же поспешила спросить у Уэстонов, что думают они. Их совет не отказывать себе в таком вечере был встречен Эммой охотно и счастливо.
Она признала, что, принимая в расчет все обстоятельства, была бы не против посетить Коулов. Приглашение было написано в самом надлежащем тоне, полным внимания и предупредительности по отношению к ее отцу. Коулы писали, что они, конечно же, попросили бы их оказать им сию честь ранее, но дожидались, пока из Лондона доставят ширму, которая, как они надеялись, сможет уберечь мистера Вудхауса от сквозняков, что побудит его с большей охотой оказать им честь своим обществом. Словом, убедить Эмму оказалось очень легко, и, быстро обсудив меж собой, как устроить все с удобством для мистера Вудхауса – вероятно, попросив если не миссис Бейтс, то миссис Годдард присоединиться к нему, – они принялись уговаривать его отпустить дочь на званый вечер одну. О том, чтобы мистер Вудхаус тоже поехал, не могло быть и речи: общество ожидалось слишком многолюдное, да и вечер закончится слишком поздно. Долго уговаривать не пришлось.
– Не люблю званые вечера, – сказал он, – и никогда не любил. И Эмма тоже. Для нас это слишком поздно. Жаль, что мистер и миссис Коул все это затеяли. Лучше бы они зашли к нам как-нибудь летом и выпили с нами чаю, а потом сводили бы нас прогуляться, так бы и домой успели до вечерней сырости. Росы летними вечерами стоит особенно остерегаться. Но раз им так хочется видеть у себя нашу милую Эмму, и раз поедете вы и мистер Найтли, и будет кому за ней присмотреть, то я возражать не стану, конечно, при условии, что погода будет подходящая: ни сырая, ни холодная, ни ветреная, – тут он повернулся к миссис Уэстон и добавил с мягким упреком: – Ах, мисс Тейлор, если б только вы не вышли замуж! Тогда бы мы вместе остались дома.
– Сэр! – вскричал мистер Уэстон. – Раз это я забрал у вас мисс Тейлор, то мне и надлежит восполнить эту потерю. Я сию же минуту отправлюсь к мисс Годдард!
Но сама мысль о том, что кто-то бросится делать что-то сию же минуту, не только не успокоила, но и взволновала мистера Вудхауса еще больше. Дамы лучше знали, как с ним справиться. Пускай мистер Уэстон не суетится и не переживает: времени, чтобы все спокойно устроить, предостаточно.
От таких заверений мистер Вудхаус быстро пришел в себя и заговорил как обычно:
– Буду очень рад увидеть миссис Годдард, я о ней самого высокого мнения. Эмма, милая, напиши ей пару строк с приглашением, а Джеймс эту записку доставит. Но первым делом необходимо дать ответ миссис Коул. Голубушка, передай как-нибудь повежливее мои извинения. Скажи, что я так слаб здоровьем, что никуда не хожу, и потому вынужден отклонить их приглашение. Начни, разумеется, с благодарностей. Но ты такая умница, что сама все знаешь. Учить тебя незачем. Нужно не забыть предупредить Джеймса, что во вторник понадобится экипаж. С ним тебя отправлять не страшно. Правда, мы в тех местах всего раз бывали после того, как они сделали новую подъездную дорогу, но не сомневаюсь, что Джеймс доставит тебя в целости и сохранности. А когда приедете, не забудь сказать ему, во сколько за тобой вернуться, допоздна не сиди. Тебе долго сидеть не понравится. Уже после чая устанешь.
– Папа, но вы же не хотите, чтобы я ушла до того, как устану?
– Нет-нет, милая, что ты. Но ты устанешь очень быстро. Там будет столько людей, и все они станут говорить разом. Тебе не понравится шум.
– Но сэр, – воскликнул мистер Уэстон, – если Эмма уедет рано, вечер будет испорчен!
– И ничего страшного, – ответил мистер Вудхаус. – Чем раньше заканчиваются вечера, тем лучше.
– Но вы только представьте, что подумают Коулы. Уйдя сразу после чая, Эмма может нанести им обиду. Они люди незлобивые, не капризные, однако наверняка поймут, что ничего хорошего в том, что гость уходит рано, нет, тем более когда этот гость не кто-нибудь, а сама мисс Вудхаус. Сэр, я знаю, что вы не хотели бы расстроить или оскорбить Коулов, людей славных и добродушных. К тому же они вот уже десять лет как ваши соседи.
– Нет, мистер Уэстон, что вы! Как хорошо, что вы мне на это указали. Я ни в коем случае не хотел бы их обидеть. Я знаю, какие они достойные люди. Перри мне рассказывал, что мистер Коул даже пива в рот не берет. По нему не скажешь, но он страдает от разлития желчи – бедный мистер Коул! Нет-нет, ни в коем случае не будем их так оскорблять. Эмма, голубушка, надо все это принять во внимание. Лучше задержись там чуть дольше, чем тебе хотелось бы, не будем обижать мистера и миссис Коул. Даже если ты устанешь, ничего страшного. Ты ведь будешь там среди друзей, так что все будет в порядке.
– Да, папа. За себя я не боюсь и без раздумий просидела бы в гостях допоздна вместе с миссис Уэстон, если бы не беспокоилась за вас. Я знаю, что миссис Годдард отлично скрасит ваш вечер, она, как вы знаете, большая любительница пикета. Но боюсь, что когда она отправится домой, вы решите сидеть здесь в одиночестве и ждать меня вместо того, чтобы отправиться в кровать в привычное время. Мысль об этом совершенно лишит меня покоя. Пообещайте, что не будете меня дожидаться.
Мистер Вудхаус дал Эмме нужное обещание на том условии, что и она ему кое-что пообещает: если она замерзнет по дороге домой, то по возвращении сразу же хорошенько согреется, а если проголодается, то непременно возьмет что-нибудь поесть, и пускай ее горничная ее дождется, а Сэрль и дворецкий, как всегда, проследят, что все в доме в полном порядке.
Глава VIII
Фрэнк Черчилль вернулся, однако успел ли он, как обещался, к обеду, осталось для Хартфилда тайной, поскольку миссис Уэстон так хотелось, чтобы он непременно полюбился мистеру Вудхаусу, что она скрывала от них все его прегрешения, которые только возможно было скрыть.