– Поверьте, звучат они очень правдоподобно. Могу подтвердить, что мистер Диксон решительно предпочитал слушать, как играет именно она, а не его невеста.
– К тому же он спас ей жизнь. Вы это уже знаете? На морской прогулке. Она чуть не упала в воду, но он успел ее подхватить.
– Да, я тоже был на той прогулке.
– Неужели?.. Надо же!.. Но вы, конечно же, на это не обратили внимания, раз такая мысль вас не посетила… Думаю, окажись я там – непременно что-то да заподозрила бы.
– Охотно верю! Однако я, простак, увидел только, что мисс Фэрфакс едва не упала за борт, а мистер Диксон ее подхватил… Все случилось мгновенно. По правде сказать, мы все были ужасно потрясены и взволнованы случившимся – прошло, наверное, полчаса, прежде чем кто-то вновь вздохнул спокойно… Однако за общим беспокойством нельзя было различить чьей-то особенной заботы. Но не смею утверждать, что у вас бы не возникли подозрения.
Тут их беседу прервали. Наступила долгая и неловкая перемена блюд, и они были вынуждены вместе со всеми принять чинный и церемонный вид. Едва стол вновь накрыли, все тарелки расставили по своим местам, а в воздухе воцарилась прежняя непринужденность, Эмма сказала:
– Фортепиано не оставило во мне сомнений. Мне не хватало совсем немного до полной уверенности. Поверьте, вскоре мы услышим, что подарок от мистера и миссис Диксон.
– А если Диксоны станут отпираться, значит, от Кэмпбеллов.
– Нет, я уверена, что это Диксоны. Мисс Фэрфакс знает, что Кэмпбеллы тут ни при чем, а иначе не гадала бы и назвала их сразу. Возможно, вас я не убедила, но сама ничуть не сомневаюсь, что в деле замешан мистер Диксон.
– Право же, ваши слова меня ранят. Разве могли вы меня не убедить? Я полностью полагаюсь на ваше суждение. Сначала, когда мне казалось, что вы считаете дарителем мистера Кэмпбелла, я видел в этом поступке лишь отеческую заботу – самую естественную вещь на свете. Но когда вы упомянули миссис Диксон, я осознал, что подарок больше похож на проявление теплой женской дружбы. Теперь же я совершенно убежден, что это не что иное, как проявление любви.
Продолжать беседу на ту же тему было незачем. У Фрэнка Черчилля и впрямь был вполне убежденный вид. Эмма завела разговор о другом, и так прошел остаток ужина: подали десерт, привели и представили детей, восхищение которыми тут же заняло часть обыкновенных светских разговоров, говорились в равной степени вещи и умные, и совершенно глупые – словом, все то же, что и всегда: скучные повторы уже проговоренных слов, старые новости и неудачные шутки.
После ужина дамы перешли в гостиную, и вскоре к ним стали понемногу присоединяться новоприбывшие гостьи. Эмма увидела свою милую маленькую приятельницу. Хотя Харриет не хватало ни благородства, ни грации, Эмма, как всегда, с удовольствием отметила ее кроткий цветущий вид и безыскусные манеры и всем сердцем порадовалась, что легкий, веселый и не склонный к унынию нрав ее подруги уберег ее в этот вечер от мук неразделенной любви и позволил найти утешение в развлечениях. Кто при взгляде на нее мог сказать, сколько слез было пролито за последнее время? Принарядиться, прийти в приятное общество, посмотреть, как нарядно одеты другие, молча улыбаться и красиво выглядеть – вот и все, что сейчас ей нужно было для счастья. Конечно, Джейн Фэрфакс и выглядела, и двигалась изящнее, однако, как подозревала Эмма, наверняка предпочла бы поменяться с Харриет местами и пускай даже страдать от неразделенной любви и даже к такому, как мистер Элтон, но сбросить с плеч груз сладостно опасного осознания, что она любима мужем подруги.
При столь многочисленном обществе Эмма могла к ней не подходить. Ей совершенно не хотелось говорить о фортепиано. Она понимала, что, зная его тайну, не сможет искренне изображать подобающие любопытство и заинтересованность, а потому намеренно избегала разговоров с Джейн Фэрфакс. Тем не менее другие немедленно подошли именно к ней, и Эмма заметила стыдливый румянец, с которым мисс Фэрфакс принимала поздравления и называла имя своего «замечательного друга полковника Кэмпбелла».
Больше всего фортепиано заинтересовало миссис Уэстон, женщину добросердечную и музыкально одаренную. Эмму не могло не позабавить, с каким упорством ее подруга выпытывала всяческие подробности, расспрашивая про звук, клавиши и педали, совершенно не подозревая, что на лице прекрасной героини обстоятельств явственно читается желание переменить предмет разговора.
Вскоре к ним стали присоединяться джентльмены, самым первым вышел бесподобный Фрэнк Черчилль. Мимоходом засвидетельствовав свое почтение мисс Бейтс и ее племяннице, он сразу же проследовал в противоположный угол комнаты, туда, где сидела мисс Вудхаус, и сел сам, только когда смог найти место рядом с ней. Эмма догадывалась, что сейчас думают остальные. Она предмет его особого внимания, и все это видят. Эмма представила его своей подруге мисс Смит и, улучив момент, расспросила, что они думают друг о друге. Он никогда не видел столь милого личика и остался в восторге от ее простодушия. Мисс Смит же заметила, что было в нем что-то от мистера Элтона, хоть и засомневалась, не слишком ли это большой комплимент. Эмма молча отвернулась от подруги, сдерживая негодование.
Взглянув на мисс Фэрфакс, Эмма и Фрэнк Черчилль обменялись красноречивыми улыбками, однако от замечаний благоразумно воздержались. Он рассказал ей, что с нетерпением ждал возможности покинуть столовую, что не любит сидеть на одном месте и всегда старается уйти первым. Его отец, мистер Найтли, мистер Кокс и мистер Коул полностью погрузились в приходские дела, и он нашел их общество весьма приятным, поскольку люди они явно порядочные и разумные. Фрэнк Черчилль вообще так хорошо отзывался о Хайбери и его многочисленных достойных семействах, что Эмма даже задумалась, не зря ли она по привычке столь сильно презирает родной край. Она расспросила его об йоркширском обществе – много ли у них в Анскоме соседей, какие они – и из его ответов сделала вывод, что в самом Анскоме редко кого-то принимают, что Черчилли водят знакомства с самыми знатными семействами, которые все живут довольно далеко, и что даже в те дни, когда приглашение принято, миссис Черчилль может оказаться нездорова или не в настроении куда-то отправляться. Они взяли за правило не ездить к новым людям, и хотя у Фрэнка Черчилля есть и свои знакомые, ему стоит большого труда добиться разрешения кого-то навестить или пригласить к себе.
Эмма понимала, что в Хайбери молодой человек нашел то, чего ему не хватало в Анскоме, где он вынужден вести чересчур уединенную жизнь. Не осталось сомнений и по поводу его влияния на тетю. Он не хвастался, но из его рассказов было очевидно, что даже когда его дядя ничего не мог с нею поделать, племянника она слушала. Когда Эмма со смехом ему на это указала, он признал, что, за исключением пары вещей, он мог – со временем – добиться от нее чего угодно. Первым исключением оказалось его горячее желание пожить за границей, попутешествовать. Тетя об этом и слышать ничего не хотела. Но это было в прошлом году, а сейчас это желание уже понемногу угасает.
О втором исключении он ничего не сказал, но Эмма подозревала, что оно связано с его сыновьим долгом перед мистером Уэстоном.
– Я осознал ужаснейшую вещь, – немного помолчав, заявил он. – Завтра будет неделя, как я приехал, а это половина отведенного мне срока. Я никогда не думал, что дни могут лететь так быстро. Уже неделя! А я только начал входить во вкус. Только познакомился с миссис Уэстон и со всеми!.. Уж лучше и не вспоминать.
– Вы, вероятно, теперь жалеете, что целый день из такого малого срока потратили на стрижку.
– Нет, – ответил он с улыбкой, – здесь жалеть не о чем. Я не люблю представать перед друзьями в неподобающем виде.
К этому времени в гостиную подошли и другие джентльмены, и Эмма была вынуждена на некоторое время повернуться к мистеру Коулу и выслушать, что он ей говорит. Когда мистер Коул наконец отошел, она вновь обернулась к Фрэнку Черчиллю и увидела, что он пристально смотрит в другой конец комнаты на мисс Фэрфакс.
– Что такое? – спросила она.
Он вздрогнул.
– Спасибо, что окликнули меня, – отозвался он. – Пожалуй, я вел себя крайне невежливо. Просто у мисс Фэрфакс такая странная прическа, очень странная! Я не мог оторвать глаз. Впервые вижу нечто столь причудливое!.. Эти кудряшки!.. Наверное, она ее сама придумала. У других дам прически совершенно другие!.. Может, пойти и спросить? Это в Ирландии такая мода? Спросить?.. Да, спрошу, спрошу непременно. А вы посмотрите, как она это примет, покраснеет ли.
Он тут же направился к мисс Фэрфакс и заговорил с ней, однако эффект, произведенный его словами, Эмма оценить не смогла, поскольку тот непредусмотрительно встал ровно перед девушкой, загородив Эмме вид.
Его место рядом с Эммой быстро заняла миссис Уэстон.
– Роскошь многочисленного общества в том, – начала она, – что всегда можно подойти к кому угодно и посекретничать о чем угодно. Моя милая Эмма, мне не терпится с вами кое-чем поделиться. Я, совсем как вы, делала открытия и строила планы и хочу обо всем вам немедленно рассказать. Знаете ли вы, каким образом сюда попали мисс Бейтс и ее племянница?
– Каким?.. Они ведь были приглашены?
– О да! Но знаете ли вы, как они сюда добрались?
– Полагаю, пешком. Как еще?
– Вот и я об этом подумала и поняла, как печально будет, если Джейн Фэрфакс и домой придется возвращаться пешком, а ночи сейчас холодные. К тому же посмотрите на нее: конечно, румянец ей невероятно к лицу, но ведь он значит, что она разгорячилась, а так легче простудиться. Бедняжка! Такой мысли я вынести не смогла и, как только мистер Уэстон вышел из столовой, поговорила с ним насчет нашего экипажа. Он меня, конечно, с готовностью поддержал, так что я сразу подошла к мисс Бейтс, чтобы предложить к их услугам повозку, наш кучер отвез бы сначала их, а потом и нас. Я подумала, что она будет рада знать это заранее. Добрая душа! Как она была признательна! Воскликнула: «Нет никого на свете счастливее меня!» – и тысячу раз меня поблагодарила, но оказалось, что им ни к чему нас беспокоить, потому что сюда их привезли и назад отвезут в экипаже мистера Найтли. Как я удивилась! Обрадовалась, конечно, тоже, но удивилась – еще больше. Такая доброта, такая заботливая предупредительность! Не всякий мужчина догадается так поступить. А зная его привычки, я очень склонна полагать, что мистер Найтли вообще воспользовался экипажем исключительно ради них. Подозреваю, ради себя одного он не стал бы запрягать лошадей, так что это лишь предлог помочь дамам.