т, и, может, когда мы хорошенько этот вопрос обсудим… Такие вещи требуют основательного размышления. Тут нельзя решать впопыхах. Если мистер и миссис Уэстон будут столь любезны зайти к нам как-нибудь утром, то мы сможем все обсудить и посмотреть, как нам лучше поступить.
– Увы, сэр, но мне скоро уезжать, и времени…
– Ах, времени сколько угодно! – перебила Эмма. – Мы все успеем обсудить. Спешка ни к чему. Папа, если бал все же состоится в «Короне», то будет очень удобно ставить лошадей. Это ведь совсем рядом с нашей конюшней.
– Да, голубушка, действительно. Это великое преимущество. Хотя Джеймс никогда и не жалуется, но лучше беречь лошадей, когда есть такая возможность. Если бы я только мог быть уверен, что комнаты у них хорошо проветриваются… Можно ли в этом доверять миссис Стоукс? Сомневаюсь. Я ее даже в лицо не знаю.
– Сэр, за это я могу ручаться – за всем проследит миссис Уэстон. Она будет руководить всем вечером.
– Вот видите, папа! Вам нечего волноваться, наша милая миссис Уэстон – сама осмотрительность. Помните, когда у меня в детстве была корь, мистер Перри сказал: «Раз уж Эмму будет укутывать сама мисс Тейлор, то вам и бояться нечего». Сколько раз вы вспоминали сии добрые похвальные слова!
– Верно, верно. Мистер Перри так и сказал. Никогда не забуду. Ах, моя малышка! Как тебе плохо было от кори – а вернее, как тебе было бы плохо, если бы не забота Перри. Целую неделю заходил к нам по четыре раза на дню! Он сразу сказал, что ты легко поправишься, нас это очень успокоило… Но вообще корь – ужасная болезнь. Надеюсь, когда у бедняжки Изабеллы малыши заболеют корью, она пошлет за Перри.
– Отец и миссис Уэстон сейчас в «Короне», – продолжал Фрэнк Черчилль, – проверяют, как там все устроено, а я оттуда сразу поспешил в Хартфилд, чтобы поскорее узнать ваше мнение и пригласить присоединиться к ним и обсудить все на месте – надеюсь, вы не откажете. Это их общее желание. Они были бы очень рады, если бы вы согласились вернуться со мной. Без вас им не справиться.
Эмма с величайшим удовольствием откликнулась на такое приглашение и, оставив батюшку все обдумывать, без промедления отправилась с молодым человеком в «Корону». Там их ждали мистер и миссис Уэстон, которые были невероятно рады увидеть Эмму и получить ее одобрение. Оба они были заняты делом и счастливы, каждый по-своему: миссис Уэстон в хлопотах и размышлениях, а мистер Уэстон в полном восторге от выбранного места.
– Эмма, – сказала она, – стены хуже, чем я ожидала. Взгляните! Обои ужасно грязные, а панели желтые и обшарпанные. Я такого и вообразить не могла.
– Дорогая, вы чересчур придираетесь, – заметил ее супруг. – Какое все это имеет значение? При свечах ничего не будет заметно. Вам покажется, что здесь так же чисто, как в Рэндаллсе. Когда мы здесь играем, на стены никто и не обращает внимания.
Дамы обменялись взглядами, в которых читалось: «Мужчинам что грязно, что чисто – все одно». А джентльмены, вероятно, подумали: «Вечно женщины волнуются обо всякой бессмысленной чепухе».
Но кое-какой трудностью не могли пренебречь даже джентльмены. Все дело было в столовой. В то время, когда устраивали залу, ужинать на балу было не принято, а потому к ней пристроили только маленькую игорную комнатку. Что же было делать? Комнатка понадобится для того, для чего она и предназначена, – игры в карты, и даже если бы они вчетвером сейчас решили, что от карт можно и отказаться, она все равно слишком мала для грядущего ужина. Можно было бы воспользоваться еще одной комнатой побольше, но она находилась в другом конце дома, и вел туда длинный неудобный коридор. В этом и состояла трудность. Миссис Уэстон опасалась, что в коридоре молодые люди попадут под сквозняк, а Эмме и джентльменам претила мысль об ужине в тесной комнатушке.
Миссис Уэстон предложила вообще не устраивать ужин, а довольствоваться всевозможными закусками, накрытыми в маленькой комнате, но ее предложение сочли неприемлемым. Как это – устроить танцевальный вечер и не сесть с дорогими гостями за стол? Да это же просто позорная насмешка над правами мужчин и женщин, пускай миссис Уэстон больше и думать о таком не смеет! Тогда она попыталась сделать другое предложение и, заглянув в ту самую комнатку, заметила:
– А не так уж она и мала. Нас ведь и будет совсем немного.
Одновременно с ней оживленный мистер Уэстон, мерявший широкими шагами коридор, крикнул:
– Дорогая, коридор не такой уж и длинный, как вы говорите, да и с лестницы совсем не задувает.
– Вот бы знать наверняка, что бы предпочли наши гости, – сказала миссис Уэстон. – Нужно сделать так, как понравилось бы большинству – вот только как именно?
– Да, верно-верно! – воскликнул Фрэнк. – Вы хотите знать мнение своих соседей – понятное дело. Хотя бы самых главных… Коулов, например. Кстати, они ведь здесь недалеко живут. Позвать их? Или мисс Бейтс? Она даже ближе. По-моему, она лучше всех может судить о предпочтениях других соседей. Полагаю, нам нужно расширить наш совет. Мне сходить за мисс Бейтс?
– Да… Окажите милость, – довольно нерешительно отозвалась миссис Уэстон. – Если вам кажется, что она сможет нам помочь…
– От мисс Бейтс вы ничего не добьетесь, – сказала Эмма. – Она осыплет вас восторгами и благодарностями, но ничего дельного не скажет. Даже ваших вопросов слушать не станет. Не понимаю, зачем ее звать.
– Но какая же она забавная! Обожаю ее слушать. И потом, нам ведь не нужно здесь все их семейство.
Тут из коридора вернулся мистер Уэстон и, услышав предложение сына, решительно его одобрил:
– Да, Фрэнк, позови ее. Сходи за мисс Бейтс, и скорее с этим покончим. Уверен, ей наш план понравится. Уж у нее-то следует поучиться, как справляться с трудностями. А то мы что-то совсем раскапризничались. Она ходячий пример того, как быть счастливым. Только приведи их обеих. Позови обеих.
– Обеих, сэр! Но сможет ли старушка…
– Да какая старушка! Нет, я о молодой особе. Фрэнк, ну какой болван приведет тетку без племянницы?
– А! Прошу прощения, сэр, я сразу и не понял. Разумеется, раз вы так желаете, то я постараюсь уговорить их обеих, – бросил он и тут же убежал.
Задолго до того, как он вернулся в сопровождении семенящей за ним маленькой опрятной тетушки и ее утонченной племянницы, миссис Уэстон, будучи женой хорошей и покладистой, изучила коридор еще раз и пришла к тому заключению, что все не так плохо, как ей показалось сначала, и так они и избавились от мук выбора. Все остальное, по крайней мере в теории, складывалось как нельзя удачнее. Все незначительные вопросы по поводу стола и стульев, света и музыки, чая и ужина решились сами либо были оставлены на суд миссис Уэстон и миссис Стоукс. Все приглашенные обязались прийти, а Фрэнк уже написал в Анском, что намеревается остаться еще на несколько дней сверх своих положенных двух недель, и отказа не ожидал. Вечер обещал быть восхитительным.
С этим радостно согласилась и мисс Бейтс. Разумеется, советы ее уже были не нужны, однако одобрение – вещь гораздо более безопасную – все встретили с удовольствием. Ее неиссякаемые и теплые похвалы всему в общем и в частностях не могли их не осчастливить, и еще полчаса вся компания ходила туда-сюда по комнатам: кто-то вносил новые предложения, кто-то просто слушал, и все они с радостью предвкушали грядущий вечер. Прежде чем они разошлись, герой вечера взял с Эммы обещание заполучить два первых танца, и она услышала, как мистер Уэстон прошептал своей супруге:
– Дорогая, он ее ангажировал. Да-да. Я так и знал!
Глава XII
Бал был спланирован лучшим образом, но Эмме для полного счастья не хватало одного – чтобы он состоялся прежде, чем истекут две недели, первоначально отведенные Фрэнку Черчиллю на его поездку в Суррей. Несмотря на полное спокойствие мистера Уэстона, она опасалась, что Черчилли не позволят племяннику задержаться даже на день сверх оговоренного срока. Однако выполнить такое пожелание было невозможно. Подготовить вечер они успевали только к началу третьей недели, и в течение следующих дней вынуждены были строить планы, все улаживать и надеяться, несмотря на риск – и, по мнению Эммы, риск значительный, – что все их старания окажутся потрачены впустую.
Хозяева Анскома, однако, оказались милостивы: они хоть и выразили свое неудовольствие принятым племянником решением, возражать не стали. Все складывалось удачно и благополучно, но, когда исчезает одна забота, ее место, по обыкновению, занимает другая, и покой Эммы, уверенной теперь в успехе бала, стало нарушать вызывающее безразличие к нему мистера Найтли. То ли потому, что он сам не танцевал, то ли из-за того, что с ним обо всем деле не посоветовались, но мистер Найтли, казалось, твердо решил, что предстоящее событие его не интересует и что выказывать какое-либо любопытство в настоящем или удовольствие от бала в будущем он не собирается. Сообщив ему о планах, Эмма услышала в ответ лишь:
– Ну что ж. Раз Уэстоны готовы взвалить на себя столько хлопот ради нескольких часов шумных развлечений, то я возражать не вправе, хотя для меня ничего веселого в этом нет… О да! Я обязан быть там, отказать я не мог. Постараюсь не заснуть, хотя я, признаться, лучше бы остался дома и просмотрел недельный отчет Уильяма Ларкинса… Тоже мне, удовольствие – смотреть на танцующих! Нет, это явно не для меня. Я никогда на танцы не смотрю. И даже не знаю тех, кому бы это понравилось. Полагаю, для хорошего танцора награда – сам танец. А те, кто стоят в стороне, обычно не наблюдают, а думают о чем-то совершенно другом.
Эмма поняла, что это косвенный упрек в ее сторону, и рассердилась. Ни безразличие, ни возмущение мистера Найтли невозможно было объяснить каким-то особенным чувством по отношению к Джейн Фэрфакс, потому что та восприняла новость с удивительным воодушевлением. Она оживилась и искренне порадовалась, воскликнув:
– Ах, мисс Вудхаус! Надеюсь, ничто не помешает балу. Это было бы просто ужасно! Признаюсь, я буду ждать его с большим нетерпением.