Хорошо, что для мистера Уэстона всеобщая радость была такой же естественной, как и его собственная, а иначе ему могло бы показаться, что мистер Вудхаус или мистер Найтли недостаточно обрадованы новостями. Их он подошел осчастливить сразу после миссис Уэстон и Эммы, а затем проследовал к мисс Фэрфакс, однако та была столь увлечена беседой с Джоном Найтли, что прерывать их было бы невежливо. Так что, оказавшись рядом со скучающей миссис Элтон, он волей-неволей заговорил об известии с ней.
Глава XVIII
– Надеюсь, что вскоре смогу иметь удовольствие представить вам своего сына, – сказал мистер Уэстон.
Миссис Элтон, весьма склонная толковать сию надежду как комплимент себе, благосклонно улыбнулась.
– Полагаю, вы уже наслышаны о Фрэнке Черчилле, – продолжал он, – и знаете, что это мой сын, хоть он и носит другую фамилию.
– Ах да! Буду очень рада с ним познакомиться. Уверена, мистер Элтон сразу же нанесет ему визит, и мы оба будем весьма рады принять его у себя.
– Вы очень любезны. Уверен, Фрэнк будет невероятно счастлив. Он приедет в Лондон на следующей неделе, если не раньше. Мы сегодня получили об этом письмо. Я еще утром по дороге столкнулся с почтальоном и, увидев почерк своего сына, взял на себя смелость вскрыть письмо, хоть оно и адресовано миссис Уэстон, а не мне. Только ей и пишет, представляете. Хоть бы отцу разочек написал!
– И вы вот так легко взяли и открыли письмо, адресованное жене! Ах, мистер Уэстон! – жеманно засмеялась миссис Элтон. – Какой опасный случай! Прошу, не подавайте примера вашим соседям. Право же, если и меня ждет такая участь, то нам, замужним женщинам, впору за себя постоять! Ах! Мистер Уэстон, поверить не могу! Подобного я от вас не ожидала!
– Да, мы, мужчины, народ такой. И вы, миссис Элтон, себя в обиду не давайте… Так вот, в письме – оно совсем коротенькое, написано в спешке, своеобразное, можно сказать, извещение – так вот… В письме он пишет, что они все едут в Лондон немедленно по настоянию миссис Черчилль. Ей всю зиму нездоровилось, и она считает, что чересчур уж в Анскоме холодно, так что они все немедля едут к югу.
– Вот как! Из Йоркшира! Анском ведь в Йоркшире?
– Да, в ста девяноста милях от Лондона. Путь неблизкий.
– Да-да, отнюдь не близкий! На шестьдесят пять миль дальше от Лондона, чем Мейпл-Гроув. Но, мистер Уэстон, разве значит что-то расстояние для людей богатых? Вы бы удивились, как много мой зять, мистер Саклинг, иногда путешествует. Вы не поверите: как-то раз они с мистером Брэггом дважды на одной неделе ездили на четверке в Лондон и обратно.
– Главная беда такой дальней дороги из Анскома, – сказал мистер Уэстон, – в том, что миссис Черчилль, насколько нам, конечно, известно, не могла, бывало, целую неделю встать с кушетки. В последнем письме Фрэнк рассказал, что она жалуется на такую слабость, что не может даже до оранжереи дойти без помощи мужа и племянника, они поддерживают ее под руки с двух сторон! Она чрезвычайно слаба… и все же миссис Черчилль так не терпится попасть в Лондон, что она согласна останавливаться на ночлег всего дважды по дороге. Фрэнк так и пишет. Да, здоровье хрупких дам бывает порою удивительным, согласитесь, миссис Элтон.
– Нет уж, нет уж, и не подумаю. Я всегда принимаю женскую сторону. Да, всегда! Так и знайте: в этом вопросе я ваша противница. Я всегда заступаюсь за женщин, и, уверяю, если б вы знали, как к ночлегам на постоялых дворах относится Селина, вы бы не удивлялись, что миссис Черчилль всеми силами старается их избегать. Селина говорит, что подобный ночлег – это просто ужас, и я тоже переняла от нее некоторую привередливость. Она всегда берет в дорогу собственные простыни – прекрасная предосторожность. А миссис Черчилль берет?
– Поверьте, миссис Черчилль следует всем привычкам любой знатной особы. Ни одной важной даме в королевстве не уступит в…
Миссис Элтон поспешно вставила:
– Ах, мистер Уэстон, что вы! Никакая Селина не важная дама, будьте уверены. Не подумайте ничего такого.
– Да? Ну тогда ее пример не подходит для миссис Черчилль, дамы знатной с ног до головы.
Миссис Элтон поняла, что зря она отрицала важность сестры с такой горячностью. Она вовсе не хотела и в самом деле разубедить в этом собеседника, ее слова были лишь притворной уловкой, и пока она обдумывала, как бы ей теперь получше от них отречься, мистер Уэстон продолжил:
– Миссис Черчилль, как вы можете догадаться, не слишком пользуется моим расположением – но это только между нами. Она очень любит Фрэнка, и потому я не могу позволить себе говорить о ней дурно. К тому же ей сейчас нездоровится, хотя, если судить по ее собственным словам, нездоровится ей постоянно. Я не всякому в сем признаюсь, миссис Элтон, но что-то не сильно верится мне в ее болезни.
– Мистер Уэстон, но ежели она и в самом деле больна, то почему бы не поехать в Бат? В Бат или в Клифтон?
– Она вбила себе в голову, что якобы в Анскоме слишком холодно. Однако, я полагаю, она от Анскома просто устала. Впервые так долго сидит дома без выезда, вот и захотела сменить обстановку. Анском – место уединенное. Прекрасное, но уединенное.
– Да, вероятно, как Мейпл-Гроув. Нет места, более отдаленного от дороги, чем Мейпл-Гроув. Там вокруг воистину огромный парк! Кажется, будто вы оторваны от всего мира – в совершенном уединении. У миссис Черчилль, вероятно, не такое здоровье и не такой характер, как у Селины, чтобы наслаждаться сим затворничеством. А может, для жизни в глуши ей не хватает внутренних богатств? Я всегда говорю, что женщине важно иметь богатый внутренний мир, и сама я безмерно благодарна, что без общества не заскучаю.
– Фрэнк приезжал к нам на две недели в феврале.
– Слышала, слышала. Теперь он найдет в хайберийском обществе пополнение, ежели мне позволено так себя назвать. Но, вероятно, он и вовсе не знает о существовании какой-то там еще особы…
Когда так явственно напрашиваются на комплимент, пропустить это невозможно, и мистер Уэстон тут же воодушевленно воскликнул:
– Что вы! Да как сие возможно! Не знает о вашем существовании! Миссис Уэстон в последних письмах только и пишет, что о миссис Элтон.
Исполнив долг вежливости, он вернулся к разговору о сыне.
– Когда Фрэнк уехал, – продолжал он, – нельзя было сказать, как скоро мы увидимся вновь, и потому сегодняшняя новость вдвойне приятна. Никто этого не ожидал. Вернее, я-то всегда знал, что он приедет, и очень скоро, я знал, что подвернется счастливый случай, но никто мне не верил. И Фрэнк, и миссис Уэстон потеряли всякую надежду. «Разве ухитрится он снова вырваться? Разве отпустят его тетя с дядей еще раз?» – и так далее. А я всегда чувствовал, что подвернется удачное обстоятельство – и видите! Так оно и случилось. Жизнь научила меня, миссис Элтон, что если в этом месяце дела идут плохо, то в следующем они обязательно поправятся.
– Верно вы говорите, мистер Уэстон, совершенно верно. Вот и я сие говорила одному известному джентльмену в те дни, когда мы еще не поженились. Не все шло столь гладко и быстро, как ему хотелось, и он вечно впадал в отчаяние и твердил, что этак нас в шафранные одежды Гименея[14] облачат не раньше мая. Ах! Через что я только не прошла, чтобы разогнать его мрачные мысли и внушить более радостные! Чего стоил один только экипаж – сколько у нас было разочарований! Помню, мистер Элтон тогда ко мне пришел совсем в отчаянии.
Тут она закашлялась, и мистер Уэстон сразу же воспользовался возможностью продолжить свою речь.
– Вот вы вспомнили май. Именно на май миссис Черчилль велено – а точнее, это она сама себе велела – уезжать из Анскома в места потеплее, словом, в Лондон. Так что нам невероятно повезло – Фрэнк будет навещать нас всю весну, и лучше времени года не найти: дни уже длятся дольше, и погода еще стоит не слишком жаркая, а мягкая и приятная – так и хочется погулять. Когда он приезжал к нам в феврале, мы тоже гуляли немало, но погода зачастую бывала сырая, дождливая и безрадостная. Мы и половины задуманного сделать не смогли. А теперь-то – самое время! Какое это будет удовольствие! И знаете, миссис Элтон, может быть, сия неопределенность встреч и постоянное их ожидание – приедет ли он сегодня, или завтра, а может, даже через час – делают нас даже счастливее. Уверен, так оно и есть. Это такое состояние души, которое приносит даже больше воодушевления и радости. Надеюсь, вам мой сын понравится, однако не ожидайте гения. Все обычно говорят, что он очень славный молодой человек, но, прошу вас, гения не ожидайте. Миссис Уэстон судит о нем весьма пристрастно, что, как вы можете догадаться, меня чрезвычайно радует. Она считает, что ему нет равных.
– Поверьте, мистер Уэстон, у меня нет и тени сомнения, что и мне он понравится. Я столько похвал слышала о мистере Фрэнке Черчилле… Но в то же время справедливо будет отметить, что я из тех, кто предпочитает судить самостоятельно, не следуя слепо за другими. Так что знайте: я вынесу о нем впечатление после личного знакомства. Я льстить не приучена.
Мистер Уэстон погрузился в раздумья.
– Надеюсь, – начал он через некоторое время, – я не слишком несправедлив к бедной миссис Черчилль. Может, ей и вправду нездоровится. Я не хотел быть чересчур суров. Однако есть в ее характере определенные черты, из-за которых мне, при всем желании, быть благосклоннее трудно. Наверняка вам известно, миссис Элтон, каким образом я связан с их семьей и на какое я наткнулся обращение, и все это – между нами – полностью ее вина. Она главная подстрекательница. Никто не отнесся бы к матери Фрэнка с таким пренебрежением, если бы не она. Мистер Черчилль – человек гордый, однако его гордость совершенно ничто в сравнении с гордыней его жены. У него это обыкновенное для благородного джентльмена качество: его гордость спокойная и праздная. Никому от сего вреда нет, разве что сам он немного беспомощен и скучен. Она же заносчива и высокомерна! Еще невыносимее, что сама она не может похвастать ни знатностью, ни происхождением. Когда он на ней женился, она была никем, разве что дочерью джентльмена, но с тех пор как стала миссис Черчилль, всех Черчиллей в надменности перещеголяла, хотя сама она, поверьте, всего-навсего выскочка.