– Ясно теперь, о каком остроумии идет речь, и мистер Уэстон сам преуспел, однако что теперь делать остальным? Не стоило так спешить с «совершенством».
– О, меня прошу уволить, – сказала миссис Элтон. – Не буду даже пытаться, мне такие выдумки не по нраву. Помню, как-то получила акростих в мою честь, совершенно мне не понравился. Я знаю, кто его прислал. Тщеславный фат!.. Вы знаете, о ком я, – добавила она, кивая мужу. – Подобные забавы хороши на Рождество, когда все сидят у камина, однако летом, в таких поездках, они, по-моему, совершенно неуместны. Мисс Вудхаус должна меня извинить. Я не из тех, кто сыпет остротами другим на потеху. На роль остряка не претендую. Я тоже по-своему умею веселиться, но предпочитаю сама решать, когда говорить, а когда молчать. Мистер Черчилль, будьте добры, уж меня увольте. Меня, мистера Э., Найтли и Джейн. Нам сказать нечего, решительно нечего.
– Да-да, уж меня увольте, – добавил ее муж с усмешкой. – Мне-то нечем позабавить ни мисс Вудхаус, ни других молодых дам. Я, мужчина старый, женатый, ни на что уж не годен. Августа, может, прогуляемся?
– С удовольствием. Мне надоело осматривать окрестности с одного места. Пойдемте, Джейн, берите меня под эту руку.
Однако Джейн отказалась, и супруги удалились вдвоем.
– Счастливая пара! – воскликнул Фрэнк Черчилль, как только те отошли подальше. – Как они друг другу подходят! Какое везение – вот так жениться после встреч на приемах в Бате. Они ведь всего несколько недель были знакомы? Настоящее везение! Ведь каков человек на самом деле, невозможно понять ни в Бате, ни в любом другом общественном месте. Это надобно видеть женщину в ее доме, среди родных и близких. Только так возможно судить о ее истинном нраве. А иначе все сводится к удаче – а вернее, в большинстве случаев, к неудаче. Сколько мужчин связали свое будущее с дамами после короткого знакомства, а потом каялись всю оставшуюся жизнь!
Мисс Фэрфакс, которая до того говорила только со своими близкими, подала голос:
– Такие случаи, несомненно, бывают, – тут она закашлялась. Фрэнк Черчилль повернулся к ней.
– Продолжайте, – мрачно произнес он. Мисс Фэрфакс вновь заговорила:
– Я лишь хотела заметить, что, хотя сии печальные обстоятельства иногда случаются – как с мужчинами, так и с женщинами, – я не думаю, что так уж они и часты. Поспешная и безрассудная привязанность возникнуть может, однако после этого обычно бывает время одуматься. Я хочу сказать, что только слабые, нерешительные натуры, чье счастье полностью зависит от воли случая, допустят, чтобы злополучное знакомство навсегда стало их бременем.
Фрэнк Черчилль лишь молча посмотрел на нее и покорно поклонился. Через некоторое время он весело сказал:
– А я вот своему собственному суждению не доверяю. Надеюсь, жену мне выберет кто-нибудь другой. Может быть, вы? – спросил он, поворачиваясь к Эмме. – Выберете мне жену? Уверен, мне ваш выбор придется по душе. Вы ведь в этом вопросе уже весьма опытны, – добавил он, улыбнувшись своему отцу. – Найдите кого-нибудь. Мне не к спеху. Станьте ее покровительницей, воспитайте ее.
– По собственному подобию.
– Был бы весьма благодарен.
– Хорошо. Принимаю ваше поручение. Будет вам ваша очаровательная жена.
– Пускай будет веселой и пускай с карими глазами. А все остальное неважно. Я на пару лет уеду за границу, а когда вернусь – то приду к вам за женой. Запомните.
Такое Эмме забыть не грозило. Его поручение ей невероятно льстило. Ведь подойдет же Харриет под его описание? Разве что глаза не карие. Но за два года она станет ровно такой, как он желает. Возможно, он даже сейчас о ней и думает, кто знает? Не зря же он сказал про воспитание.
– А не присоединиться ли нам к миссис Элтон? – сказала Джейн, обращаясь к тетушке.
– Да, милая моя. С удовольствием. Я давно готова. Я сразу готова была с ней пойти, но и сейчас не поздно. Мы ее быстро нагоним. Вон она… нет, это кто-то другой. Это дама из той ирландской компании… совсем на нее не похожа. Ну право же…
Они ушли, и через полминуты за ними последовал мистер Найтли. Остались только мистер Уэстон, его сын, Эмма и Харриет. Молодой человек так разошелся, что его уже невозможно было терпеть. Даже Эмме надоели его лесть и веселость. Она бы предпочла тихо погулять с другими по окрестностям или спокойно посидеть в полном одиночестве, умиротворенно любуясь прекрасными видами Бокс-Хилла. С радостью были встречены слуги, которые сообщили, что экипажи поданы. Эмма с готовностью стерпела и суетливые сборы, и требования миссис Элтон, чтобы ее коляску подали первой. Впереди ее ждала спокойная поездка домой, которая положит конец сомнительным удовольствием сегодняшнего дня. Она надеялась никогда больше не попасть в подобное общество, где люди совершенно не подходят друг другу, – а тем более против собственной воли.
Пока Эмма ждала экипажа, к ней подошел мистер Найтли. Он огляделся по сторонам, словно проверяя, чтобы никого не было рядом, и сказал:
– Эмма, я, как и всегда, не могу с вами не поговорить. Привилегию эту вы мне не давали, но все же вынуждены терпеть. Молчать я не могу. Невозможно смотреть, как вы поступаете дурно, и не упрекнуть вас. Как вы можете так поступать с мисс Бейтс? Как вы можете с таким высокомерием подшучивать над женщиной ее характера, возраста и положения?.. Эмма, я и не думал, что вы на сие способны.
Эмма вспомнила, покраснела и устыдилась, но попробовала обратить все в шутку:
– Да, но как тут удержаться?.. Никто бы не смог. Ничего воистину ужасного я не сказала. Она, полагаю, даже и не поняла меня.
– Уверяю вас, поняла. Целиком и полностью. Только об этом и говорит, и слышали бы вы как – с какой искренностью и великодушием. Слышали бы вы, как она хвалит вашу терпеливость, как отзывается о внимании, которое всегда оказываете ей вы и ваш отец – хотя ее общество, по всей видимости, столь для вас утомительно.
– Ах! – воскликнула Эмма. – Знаю я, что нет на свете создания добрее, но согласитесь: черты хорошие, к несчастью, сочетаются в ней с нелепыми.
– Да, согласен, – подтвердил он. – И полагаю, будь она богата, нелепые даже бы преобладали. Будь она женщиной состоятельной, я бы оставил все эти безобидные глупости и не ссорился с вами из-за ваших вольностей. Будь она вам равной по положению… но, Эмма, задумайтесь. Это далеко не так. Она бедна, а ведь родилась в довольстве. И если доживет до старости, то, вероятно, обеднеет еще больше. Ее положение должно внушать вам сострадание. А вы так дурно поступили! Она помнит вас еще малышкой, она помнит, как вы росли и взрослели еще в те годы, когда ее внимание считалось честью. А теперь вы, из легкомыслия, из минутной гордыни, насмехаетесь над ней, унижаете ее – да еще на глазах у ее племянницы, на глазах у других людей, многие из которых – некоторые наверняка – возьмут с вас пример. Вам неприятно это слышать, Эмма, и мне неприятно это все говорить, но это мой долг, и я буду, пока могу, говорить вам правду, зная, что я был вам хорошим другом и давал вам добрые советы, которые, надеюсь, однажды вы оцените больше, чем сейчас.
За разговором они подошли к экипажу. Эмма не успела ответить, как мистер Найтли помог ей взобраться внутрь. Он неверно истолковал чувства, которые заставили ее отвернуться и сковали ей язык. Ее охватили злоба на себя саму, беспокойство и стыд. Она была не в силах что-либо сказать и, сев в карету, откинулась было назад, но тут же, упрекая себя за то, что не простилась, что никак не ответила, что уезжает в таком несомненном недовольстве, выглянула наружу, чтобы его окликнуть, чтобы помахать ему рукой – но было поздно. Он уже отвернулся, а лошади тронулись. Эмма все оглядывалась, но тщетно, и вскоре экипаж, как показалось Эмме, на невероятной скорости, скатился с холма, и все осталось позади. Эмму мучила невыразимая и едва ли скрываемая досада. Никогда в жизни не была еще она так взволнована, так пристыжена и так опечалена. Это был невыносимый удар. Не было смысла отрицать его слова. Сердце ее разрывалось. Как она могла так жестоко, так безжалостно поступить с мисс Бейтс! Как она могла так уронить себя в глазах того, чьим мнением столь дорожит! И как допустила, чтобы он ушел, не услышав ни благодарности, ни раскаяния, ни хоть одного доброго слова!
Время исцеления не принесло. Чем больше она размышляла, тем пуще расстраивалась. Никогда прежде не была она так подавлена. К счастью, говорить не было надобности. С ней ехала лишь Харриет, которая, кажется, тоже была не в лучшем настроении, усталая и молчаливая, и почти всю дорогу домой по щекам у Эммы лились непривычные для нее слезы, и сдержать их она даже не пыталась.
Глава VIII
Весь вечер мысли Эммы занимала лишь несчастная поездка на Бокс-Хилл. Какие впечатления остались у других, она не знала. Может, они, каждый у себя дома и каждый на свой лад, вспоминают их прогулку с удовольствием, но для нее утро оказалось потрачено совершенно впустую. Эмма в нем не нашла никакого наслаждения, а уж вспоминать о прогулке и вовсе нельзя было без отвращения. Весь вечер они с отцом проиграли в триктрак, и это время, по сравнению с утренней поездкой, было настоящим блаженством. Им она поистине насладилась, посвятив батюшке лучшее время суток. Эмма знала, что не заслужила такой слепой любви и полного доверия с его стороны, но была уверена: здесь ее никто ни в чем не упрекнет. Она надеялась, что бессердечной дочерью ее назвать нельзя. Что никто не скажет: «Как вы можете так поступать с отцом?.. Я буду, пока могу, говорить вам правду, это мой долг». А с мисс Бейтс она никогда больше… нет, никогда! Если вниманием в будущем можно стереть прошлое, то у нее есть надежда на прощение. Эмма знала, что виновата: она часто – правда, более в мыслях, нежели на деле – мисс Бейтс пренебрегала, бывала презрительна и невежлива. Но больше этого не повторится. Подогреваемая искренним раскаянием, Эмма решила на другое же утро навестить ее и тем самым положить начало новым, равным и добрым отношениям.