ть и не хочет признавать. Ее силы, кажется, на исходе. Он не мог не отметить, что условия, в которых мисс Фэрфакс сейчас живет, не способствуют исцелению от нервического расстройства: она вынуждена все время ютиться в одной комнатке и терпеть излишние заботы и внимание своей тети, которая, по словам мистера Перри, хоть и старинная его подруга, но племяннице сейчас не лучшая компаньонка. Он очень опасается, что мисс Фэрфакс от этого больше вреда, чем пользы. Эмма слушала с живейшим участием, все более проникалась сочувствием и раздумывала, как бы тут помочь. Забрать ее – хоть на часок-другой – от тетки, вывезти на свежий воздух, сменить обстановку, поддержать тихую рассудительную беседу… На следующее же утро Эмма в самых сочувственных словах написала Джейн, что в любой назначенный ею час заедет за ней в экипаже и что мистер Перри высказался решительно в пользу подобной прогулки. В ответ ей пришла короткая записка о том, что мисс Фэрфакс «кланяется и благодарит, однако она не в силах совершать прогулки».
Эмме казалось, что ее предложение заслуживает лучшего отношения, однако невозможно было сердиться на слова, написанные столь дрожащей и явно немощной рукой. Она пыталась придумать, как же ей сломить это нежелание видеться или принимать помощь. Так что, несмотря на отказ, Эмма велела подать экипаж и отправилась к мисс Бейтс в надежде, что сможет убедить Джейн присоединиться к ней, но все тщетно. К карете спустилась мисс Бейтс, рассыпаясь в благодарностях и горячо соглашаясь с мисс Вудхаус, что свежий воздух, разумеется, поможет. Она побежала передать это все племяннице, однако вернулась назад ни с чем: Джейн на уговоры не поддается, и от одной только мысли о том, чтобы выйти на улицу, ей, кажется, стало только хуже. Эмма захотела с ней увидеться и попытаться уговорить ее лично, однако не успела она намекнуть об этом мисс Бейтс, как та дала понять, что пообещала племяннице ни под каким предлогом не впускать к ней мисс Вудхаус.
– По правде сказать, наша милая Джейн, бедняжка, не может никого видеть… совсем никого… Она, конечно, не смогла отказать миссис Элтон… и миссис Коул так настаивала… и миссис Перри так просила… но больше Джейн, право, не может никого видеть.
Эмма не хотела становиться в один ряд со всякими дамами вроде миссис Элтон, миссис Перри и миссис Коул, которые кому угодно себя навяжут, никаких особых прав на внимание Джейн она за собой не ощущала, а потому смирилась и лишь спросила мисс Бейтс, хорошо ли ее племянница ест и не может ли она чем-то здесь помочь. При упоминании о еде мисс Бейтс очень расстроилась и охотно рассказала: Джейн почти не кушает. Мистер Перри прописал ей питательную диету, но все, чем они располагают и что получили от самых заботливых на свете соседей, ей не по вкусу.
Приехав домой, Эмма тут же позвала экономку проверить, какие у них есть съестные припасы, и вскоре к мисс Бейтс была отправлена маранта наивысшего качества с самой теплой запиской. Через полчаса посылку вернули. Мисс Бейтс передавала тысячу благодарностей, но «милая Джейн сказала, что не может принять сей дар, и не успокоилась, пока его не отправили назад, а к тому же попросила передать, что совершенно ни в чем не нуждается».
Вечером того же дня Эмма узнала, что Джейн Фэрфакс гуляла по лугам недалеко от Хайбери, хотя еще утром решительно отказалась выехать с ней в карете под предлогом, что у нее совсем нет сил. После этого у Эммы не осталось сомнений: это от нее Джейн ни в чем не нуждается. Ей стало очень и очень грустно. Сердце разрывалось от жалости к Джейн, ее раздражительности духа, непоследовательности в поведении и бессильному положению. Эмме было обидно, что ее сочли неспособной на искреннее чувство и недостойной дружбы. Она утешалась мыслью, что намерения ее были чисты, и говорила самой себе, что если бы мистер Найтли знал обо всех ее попытках помочь Джейн Фэрфакс, если бы мог заглянуть к ней в душу, то не нашел бы за что ее упрекнуть.
Глава X
Одним утром, дней через десять после кончины миссис Черчилль, Эмму попросили сойти вниз к мистеру Уэстону, который «не может оставаться и пяти минут и очень просит с ней поговорить». Он ждал ее у дверей в гостиную и, едва поздоровавшись в своей привычной манере, тут же понизил голос, чтобы мистер Вудхаус его не услышал:
– Сможете ли вы сегодня утром, в любое время, зайти в Рэндаллс?.. Зайдите, если получится. Миссис Уэстон хочет вас видеть. Ей нужно с вами поговорить.
– Она больна?
– Нет-нет, что вы… лишь немного взволнована. Она бы села в коляску да приехала сама, но ей нужно поговорить с вами наедине, а здесь это… – он кивнул в сторону ее отца. – Кхм!.. Придете?
– Разумеется. Хоть сейчас, если угодно. Как я могу отказать, когда вы так просите. Но что случилось?.. Она точно не больна?
– Нет-нет, право же. Но прошу, не задавайте больше вопросов. Скоро все узнаете. Невероятное дело! Но тише! Тс!
Даже Эмма не смогла бы угадать, что все это значит. Судя по виду мистера Уэстона, случилось нечто очень важное, но раз с подругой ее все в порядке, то она постаралась не беспокоиться. Эмма предупредила батюшку, что идет прогуляться, и они вместе с мистером Уэстоном быстрым шагом направились в Рэндаллс.
– Ну, – сказала Эмма, когда они вышли за ворота, – теперь-то вы мне расскажете, что случилось?
– Нет. Не спрашивайте меня, – мрачно ответил он. – Я пообещал жене, что она сама вам все расскажет – так вы меньше расстроитесь. Потерпите, Эмма. Скоро вы все узнаете.
– Расстроюсь! – вскричала Эмма, в ужасе застыв на месте. – Господи!.. Мистер Уэстон, расскажите мне все немедленно!.. Что-то случилось на Бранзуик-сквер. Я поняла. Расскажите, я требую, немедленно мне все расскажите.
– Нет-нет, вы заблуждаетесь…
– Мистер Уэстон, не шутите со мной. Подумайте, сколько моих близких сейчас на Бранзуик-сквер. Кто из них в беде?.. Во имя всего святого, не пытайтесь от меня что-то скрыть.
– Эмма, даю вам слово…
– Слово! Отчего же не «честное слово»? Почему вы не даете мне честного слова? Боже мой!.. Что такого может меня расстроить, если это не касается моих близких?
– Даю вам честное слово, – со всей серьезностью сказал он, – не касается. Это ни в коей степени не связано ни с одним живым существом по фамилии Найтли.
Эмма несколько успокоилась и продолжила путь.
– Зря я сказал, – продолжил он, – что вас это расстроит. Не стоило мне употреблять это слово. Собственно, это не столько связано с вами… сколько со мной… ну надеюсь… Хм!.. Словом, дорогая Эмма, беспокоиться не о чем. История, конечно, не из приятных, но все могло быть гораздо хуже… Если поторопимся, то скоро будем в Рэндаллсе.
Эмма поняла, что придется потерпеть, но теперь ожидание стоило ей меньших усилий. Больше вопросов она не задавала и довольствовалась своими размышлениями, которые вскоре подсказали ей, что речь может идти о деньгах, что внезапно всплыли какие-нибудь неутешительные семейные обстоятельства, связанные с недавним событием в Ричмонде. Воображение ее разыгралось. Может, обнаружилось с полдюжины незаконнорожденных детей, и теперь бедный Фрэнк совершенно без наследства! Неприятно, конечно, но ее это никак не заденет. Лишь возбудит живое любопытство.
– Кто это там на лошади? – переменила она тему, желая помочь мистеру Уэстону сохранить его тайну.
– Не знаю… Кто-то из Отуэев… Не Фрэнк – можете быть уверены. Его вы не увидите. Он сейчас уже на полпути в Виндзор.
– Так, значит, ваш сын приезжал?
– Да… А вы не знали?.. Ну да неважно.
Он ненадолго замолк и затем гораздо осторожнее и сдержаннее добавил:
– Да, Фрэнк заезжал сегодня утром, просто узнать, как мы тут поживаем.
Они прибавили шагу и вскоре были в Рэндаллсе.
– Дорогая, – сказал мистер Уэстон, заходя в комнату, – я привел ее. Надеюсь, скоро тебе станет получше. Оставлю вас. Тянуть смысла нет. Если понадоблюсь, буду неподалеку, – и, прежде чем уйти, он тихо прибавил: – Я сдержал свое слово. Она ничего не знает.
Миссис Уэстон выглядела нездоровой и чрезвычайно взволнованной. Эмма вновь забеспокоилась и, как только они остались одни, с чувством спросила:
– Что случилось, милый друг? Что-то, как я понимаю, очень неприятное… Прошу, говорите прямо. Меня всю дорогу терзает неизвестность. Мы обе ненавидим сие чувство. Прошу, скорее расскажите. Вам и самой сразу станет легче.
– Вы и правда ничего не знаете? – дрожащим голосом спросила миссис Уэстон. – И совершенно… совершенно не догадываетесь, что вам предстоит услышать?
– Я догадываюсь, что это связано с мистером Фрэнком Черчиллем.
– Вы не ошиблись. Я скажу вам все прямо, – заявила миссис Уэстон, продолжая свое шитье и будто стараясь не смотреть Эмме в глаза. – Сегодня он приехал к нам по исключительному делу. Невозможно передать наше удивление. Он приехал поговорить с отцом на предмет того… объявить о своем чувстве…
Она замолчала, чтобы перевести дух. Сначала Эмма подумала, что речь идет о ней, затем – о Харриет.
– То есть даже больше, чем о чувстве, – продолжала миссис Уэстон, – о помолвке. Самой настоящей помолвке… Эмма, что вы скажете… что все скажут, когда узнают, что Фрэнк Черчилль и мисс Фэрфакс помолвлены – и помолвлены давно!
Эмма даже подскочила от неожиданности и в ужасе воскликнула:
– Джейн Фэрфакс! Господи помилуй! Вы не шутите? Это правда?
– Понимаю ваше удивление, – ответила миссис Уэстон и, по-прежнему не поднимая взгляд, поспешно продолжила, стараясь дать Эмме время прийти в себя, – очень даже понимаю. Однако это так. Они помолвились еще в октябре, в Уэймуте, и хранили все в тайне. Никто, кроме них, не знал: ни Кэмпбеллы, ни ее родные, ни его… Это столь удивительно, что мне до сих пор не верится… А я-то думала, что знаю его…
Эмма едва ли ее слушала. Лишь о двух вещах она могла сейчас думать: обо всех своих прежних разговорах с Фрэнком Черчиллем о мисс Фэрфакс и о бедной Харриет. Некоторое время она могла лишь восклицать и снова и снова требовать все повторить.