На мистера Вудхауса непогода действовала дурно, и лишь неутомимое внимание дочери, стоившее ей небывалых усилий, могло хоть немного его приободрить. Эмме вспомнился их первый одинокий вечер в день свадьбы миссис Уэстон. Тогда к ним, вскоре после чая, пришел мистер Найтли и разогнал их несносную тоску, но увы! Весьма может статься, что совсем скоро этим визитам – прекрасным свидетельствам хартфилдского очарования – придет конец. В тот раз ее опасения о будущем не оправдались: она рисовала себе картины их с батюшкой одиноких зимних вечеров, а на деле ни один друг их не покинул и ни одно удовольствие не прошло мимо. В этот же раз, она боялась, дурные предчувствия окажутся правдой. Эмма не видела в будущем ни одного проблеска надежды. Если в кругу ее друзей свершатся все ожидаемые перемены, то останется она в опустевшем Хартфилде подбадривать батюшку да сокрушаться по своему разрушенному счастью.
Скоро в Рэндаллсе появится ребенок, создание для миссис Уэстон куда более драгоценное, чем Эмма. Свое время и сердце она полностью посвятит ему. Хартфилд утратит ее общество, как, вероятно, и общество ее мужа. Фрэнк Черчилль больше приезжать не станет, а мисс Фэрфакс, судя по всему, вскоре покинет Хайбери ради нового дома. Они поженятся и поселятся либо в Анскоме, либо от него неподалеку. Сколько ужасных потерь! А если к ним добавится еще и Донуэлл, то что же останется от их веселого, разумного общества? Мистер Найтли перестанет коротать у них вечера! Перестанет приходить когда вздумается, словно к себе домой! Как же такое вынести? И если он забудет о них ради Харриет, если он и правда свяжет с ней будущее, найдет в ней все, что ищет: свою избранницу, свою самую дорогую и близкую подругу, свою жену, свое счастье – то как сможет Эмма вынести мысль о том, что все это – ее рук дело?
На этой мысли она невольно вздрагивала, глубоко вздыхала или принималась расхаживать по комнате. Одно только ее успокаивало и утешало: она твердо решила не повторять прежних ошибок и надеялась, что стала теперь разумнее, что лучше узнала саму себя и что, сколь скучными и унылыми ни оказались бы все предстоящие зимы, они оставят ей после себя гораздо меньше сожалений.
Глава XIII
На следующее утро погода стояла по-прежнему скверная, а в Хартфилде царило все то же одиночество и уныние, но после полудня небо прояснилось, ветер переменился и разогнал тучи, вышло солнце – словом, снова вернулось лето. Эмма от сей перемены оживилась и захотела как можно скорее выйти на улицу. Благоухающая природа являла собой восхитительное зрелище – ласковая, теплая и живописная после дождя, она манила Эмму, мечтавшую о душевном спокойствии. После обеда к ее батюшке зашел на часок мистер Перри, и она немедленно поспешила в сад… После нескольких кругов по аллее дух ее воспрянул, а мысли прояснились, как вдруг она увидела, что из дома выходит мистер Найтли и направляется к ней. Эмма и не знала, что он уже вернулся из Лондона. Только минуту назад она как раз думала о нем и не сомневалась, что их все еще разделяют шестнадцать миль. Кое-как она собралась с мыслями. Ей необходимо казаться собранной и спокойной. Мистер Найтли подошел, они поздоровались, но оба говорили тихо и держались скованно. Эмма спросила, как поживают их родные – он отвечал, что хорошо. А когда он от них уехал? Только этим утром. Должно быть, в пути он промок? Да… Оказалось, он тоже хочет прогуляться. Он только что заглянул в гостиную, убедился, что никому там не нужен, и решил, что лучше выйти на улицу. Эмме показалось, что выглядел и говорил мужчина подавленно, а ее страхи тут же подсказали причину: вероятно, он сообщил о своих намерениях брату и огорчился из-за того, как тот их принял.
Они пошли рядом. Мистер Найтли молчал. Ей казалось, что он то и дело посматривает на ее лицо, словно пытаясь его прочесть, Эмме же хотелось отвернуться. Новый страх зародился в ее душе. Может, он хочет поговорить с ней о своих чувствах к Харриет, но не знает, как начать?.. Однако она не может и не хочет сама заводить эту беседу. Пускай справляется без нее. И все же тишина становилась непривычно невыносимой. Эмма поколебалась, собралась с мыслями и, с натянутой улыбкой, начала:
– Вы вернулись – а у нас новости. И думаю, они вас даже удивят.
– Да? – тихо спросил он, глядя на нее. – И какого же рода?
– О! Самого приятного – будет свадьба.
Помедлив мгновение, словно желая убедиться, что больше она ничего не добавит, он ответил:
– Если вы про мисс Фэрфакс и Фрэнка Черчилля, то я эти новости уже слышал.
– Как! – воскликнула Эмма, поворачиваясь к нему и тут же краснея: не успела она договорить, как поняла, что по пути он, возможно, заглянул в пансион к миссис Годдард.
– Утром я получил записку от мистера Уэстона: он написал мне про дела в приходе, а в конце кратко пересказал последние события.
Эмма несколько успокоилась и, собравшись с мыслями, сказала:
– Вы-то, наверное, почти не удивились, ведь у вас уже были некоторые подозрения… Я не забыла, как вы однажды пытались меня предостеречь… Жаль, что я вас тогда не послушала, но… – она тяжело вздохнула и продолжила упавшим голосом: – кажется, я навеки обречена оставаться слепой.
Последовала тишина. Она даже не подозревала, что ее слова произвели на него особое впечатление, как вдруг через мгновение ее рука оказалась прижата к его сердцу, и мистер Найтли тихо, но с большим чувством заговорил:
– Время, милая моя Эмма, время залечит вашу рану… С вашим ясным умом… вашей преданностью отцу… вы, я знаю, не позволите себе… – он прижал ее руку крепче и продолжил подавленным, срывающимся голосом: – Как ваш преданный друг… Гнев одолевает… Гнусный подлец! – И уже громче и спокойнее он завершил: – Скоро его здесь не будет. Скоро они уедут в Йоркшир. Ее мне жаль. Она заслуживает лучшей участи.
Эмма все поняла и, едва оправившись от трепета наслаждения, вызванного его столь нежным участием, ответила:
– Вы очень добры… но вы заблуждаетесь… я обязана все разъяснить… Я вовсе не нуждаюсь в такого рода сочувствии. Я была слепа и вела себя так, что и вспоминать стыдно. Я по глупости творила и говорила много вещей, за которыми могли последовать весьма неприятные догадки, однако иных причин сожалеть, что я не была посвящена в их тайну раньше, у меня нет.
– Эмма! – вскричал он, внимательно ее разглядывая. – Неужели вы?.. – Он спохватился. – Нет, нет, я понимаю… простите… я рад, что вы можете так рассуждать… Да, он сожалений не заслуживает! И совсем скоро вы сможете признать это не только головой, но и сердцем… Какое счастье, что вы не успели привязаться к нему сильнее!.. Признаюсь, по вашему поведению я никак не мог понять, глубока ли степень вашего чувства… Я лишь был уверен, что вы отдаете ему предпочтение – предпочтение, которого он не заслуживает… Он не достоин называться мужчиной. И ему еще и достанется столь прелестное создание?.. Джейн, Джейн, как вам не повезло.
– Мистер Найтли, – весело сказала Эмма, хотя и была крайне смущена, – это весьма необычный разговор. Я не могу допустить, чтобы вы и далее оставались в заблуждении, но раз мое поведение стало его причиной, то, право же, мне очень стыдно признаваться, что я никогда не любила сего человека, хотя обычно женщине стыдно признаться в обратном… И все же я никогда его не любила.
Повисла тишина. Эмма ждала, что он заговорит, но он молчал. Она подумала, что, вероятно, этих слов не хватало для его снисхождения, и со страхом решилась уронить себя еще ниже в его глазах:
– Мне трудно оправдать свое поведение… Его внимание мне льстило, и я позволила себе выказывать удовольствие. Это, вероятно, старая история… и весьма распространенная… обыкновенная для многих представительниц нашего пола… и все же непростительная для меня как для человека, как я всегда считаю, рассудительного. Многое способствовало искушению. Он сын мистера Уэстона, он постоянно бывал у нас и всегда был очень любезен… Словом, – она вздохнула и продолжила: – можно изобрести еще немало причин, но все они сводятся к одному: он льстил моему тщеславию, и я позволяла его знаки внимания. Впрочем, я уже некоторое время подозревала, что они совершенно ничего не значат. Он ухаживал за мной по привычке, в шутку и серьезности от меня не ждал. Он меня обманул, но не ранил. Я никогда не питала к нему чувств. И теперь мне ясно его поведение. Он никогда и не желал моего расположения. Он использовал меня, чтобы скрыть свои чувства к другой… Он задался целью всех обмануть и, уверяю, вполне успешно обманул бы и меня… да только я не обманулась. Мне очень повезло… сама не понимаю как, но я от него убереглась.
Она надеялась, что хотя бы сейчас мистер Найтли что-нибудь ответит – может, во всяком случае, скажет, что понимает теперь ее поведение… Но он молчал, по всей видимости, глубоко задумавшись. Наконец, почти что в своем обычном тоне, он произнес:
– Я никогда не был высокого мнения о Фрэнке Черчилле. Впрочем, я допускаю, что мог его недооценивать. Едва ли я пытался узнать его ближе… Но даже если я в своем мнении оказался прав, у него еще есть надежда исправиться… С такой женой это возможно… У меня нет причин желать ему зла, а ради ее блага, чье счастье теперь зависит от его доброго нрава и поведения, я даже желаю ему добра.
– Не сомневаюсь в их счастье, – сказала Эмма. – По-моему, они оба очень искренне друг друга любят.
– Везунчик! – с чувством отозвался мистер Найтли. – В столь раннем возрасте – в двадцать три года – мужчина ежели выбирает себе жену, то выбирает, как правило, неудачно. А он в двадцать три заполучил такое сокровище! Сколько бесконечного счастья еще ждет его в будущем! Одаренный любовью такой женщины – любовью бескорыстной, ибо нрав Джейн Фэрфакс свидетельствует о ее бескорыстии… Все ему благоприятствует: равенство в положении – я имею в виду, достаточное для общества, – равенство в привычках и в воспитании, равенство во всем, кроме одного – и то призвано принести ему еще большее счастье, ибо он наградит ее бескорыстную душу – а в этом сомневаться невозможно – всем, чего ей не хватает. Мужчине всегда хоче