Непонятно, зачем было нужно это предостережение, ибо Джейн явно хотела продолжить разговор не с миссис Элтон, а с мисс Вудхаус. Ее желание уделить внимание Эмме, хотя бы даже из приличия, было очевидным, однако приходилось ограничиваться взглядами.
Пришел мистер Элтон. Супруга приветствовала его с веселым задором.
– Хороши же вы, сэр, право слово! Отправили меня сюда досаждать друзьям, а сами все не идете и не идете!.. Но я, ваша покорная раба, и с места не сдвинусь, пока не явится мой господин и повелитель… Вот и сижу тут добрый час, подаю юным девицам пример истинного супружеского послушания, а то ведь как знать, как скоро он им пригодится?
Но мистер Элтон так устал от жары, что острила она напрасно. Едва засвидетельствовав дамам свое почтение, он тут же принялся жаловаться на измучившую его жару и напрасную прогулку.
– Когда я пришел в Донуэлл, – сказал он, – Найтли дома не было. Очень странно! Непостижимо! Я ведь отправил ему утром записку, а он ответил, что до часу дня будет дома.
– В Донуэлл! – вскричала его жена. – Дорогой мой мистер Э., ну какой же Донуэлл!.. Вы хотели сказать: в «Корону». Вы ведь только что были на встрече в «Короне».
– Нет-нет, это завтра. Поэтому я и хотел увидеть Найтли сегодня… Ну и жара нынче!.. Я еще и полями шел, – с большой обидой добавил он, – а там солнце даже хуже. И это чтобы не застать его дома! Я очень недоволен. Никакого извинения, никакой записки. Экономка заявила, мол, и понятия не имела, что я приду… Удивительно!.. И никто не знает, куда он ушел. Может, в Хартфилд, может, в Эбби-Милл, а может, в лес… Мисс Вудхаус, это совсем не в духе нашего друга Найтли!.. Не знаете, чем это объяснить?
Эмма развеселилась, но вслух ответила, что и правда весьма это удивительно и что ей нечего сказать в его оправдание.
– Представить не могу, – как и полагается верной супруге, вознегодовала миссис Элтон, – как он мог так с вами поступить! С вами! Да как можно забыть о вас!.. Мой дорогой мистер Э., я уверена, что он оставил вам записку. Даже для Найтли подобная выходка – это слишком. Прислуга просто забыла вам ее передать. Будьте уверены, так все и было. От донуэллской прислуги и не такого жди: я уже заметила, они все рассеянные разгильдяи. Я бы такого буфетчика, как его Гарри, держать не стала. Да и эту миссис Ходжес наша Райт вовсе не жалует… Обещала ей тогда рецепт, а так и не прислала.
– Я по пути встретил Уильяма Ларкинса, – продолжал мистер Элтон, – и он сказал мне, что хозяина нет дома, а я не поверил… Уильям что-то не в духе. Говорит, не знает, что стряслось с хозяином в последнее время, мол, от него и слова не добьешься. Уж не знаю, какие там заботы у Уильяма, но мне самому было чрезвычайно важно увидеться с Найтли сегодня, и потому особенно неприятно, что я шел по такой жаре впустую.
Эмма поняла, что лучше сейчас поспешить домой – вероятнее всего, ее там ждут. Возможно, она поможет мистеру Найтли сохранить добрые отношения хотя бы с мистером Элтоном, если уж не с Уильямом Ларкинсом.
К ее удовольствию, мисс Фэрфакс решила проводить ее из комнаты и даже вниз до дверей, и Эмма поспешила воспользоваться этим случаем:
– Может, и хорошо, что я не застала вас одну. Не будь вы окружены другими друзьями, я бы непременно поддалась искушению и заговорила на известную тему, стала бы задавать вопросы и высказываться более откровенно, чем следует… Да, наверняка я бы стала вмешиваться не в свое дело.
– О нет! – вскричала Джейн, краснея и запинаясь. Эмма подумала, что такая открытость ей гораздо больше к лицу, чем прежняя утонченная сдержанность. Она продолжила: – Нет, вы бы ничуть не мешались. Я бы сама вам надоела своими разговорами. Выразив интерес, вы бы мне чрезвычайно польстили… Поверьте, мисс Вудхаус, – продолжила она уже более сдержанно, – я сознаю, как я провинилась – как сильно я провинилась, – и для меня особенно утешительно, что те мои друзья, чье доброе мнение я ценю больше всего, не презирают меня до такой степени, что… Мне не хватит времени сказать и половины того, что я бы хотела. Я страстно желаю повиниться, объясниться и хоть как-то оправдаться. Это мой долг. Но, к сожалению… Словом, если ваше сочувствие не…
– Ох, вы к себе слишком суровы! – горячо воскликнула Эмма, беря ее за руку. – Прошу, не извиняйтесь. Все, перед кем вы, по-вашему, провинились, очень за вас рады и так счастливы, что…
– Вы ко мне слишком добры, я-то помню, как держалась с вами… Столь холодно и неестественно!.. Мне все время надо было притворяться… Постоянно обманывать!.. Я знаю, что не могла не внушить вам отвращения.
– Прошу, больше ни слова. В этом должна извиняться лишь я. Давайте же все друг другу простим. Не будем терять ни минуты, прислушаемся к собственным чувствам. Из Виндзора, надеюсь, добрые вести?
– Весьма.
– И совсем скоро, полагаю, вы нас покинете… а я только начала узнавать вас получше.
– Ах, об этом думать еще рано! Я буду здесь, пока не вернутся полковник и миссис Кэмпбелл.
– Планов, вероятно, пока что быть не может, – с улыбкой предположила Эмма, – но, позвольте, думать о них никогда не рано.
Джейн улыбнулась в ответ:
– Вы, несомненно, правы: они уже занимали мои мысли. Признаюсь вам – знаю, что могу на вас положиться, – уже решено, что мы будем жить в Анскоме с мистером Черчиллем. Месяца три продлится глубокий траур, но после этого, полагаю, ничто больше не помешает.
– Благодарю вас! Именно это я и желала услышать… Ах! Если бы вы знали, как я люблю во всем четкость и ясность!.. Ну до свидания, до свидания!
Глава XVII
Все друзья миссис Уэстон были счастливы узнать, что роды прошли благополучно, а еще больше Эмма радовалась тому, что родилась девочка. Ей уже давно хотелось, чтобы появилась именно малышка мисс Уэстон. Она бы ни за что не признала, что просто хочет в будущем подыскать ей партию среди сыновей Изабеллы, но зато была убеждена, что и отцу, и матери нужна именно дочка. Она станет радовать мистера Уэстона на старости лет – а даже мистер Уэстон когда-нибудь состарится – своими забавами и щебетом, капризами и причудами, и этого ребенка никто у него не отберет. Что же до миссис Уэстон, то не может быть и сомнений, что дочка ей подходит гораздо лучше, к тому же как было бы жалко, если бы ее учительский талант пропал даром.
– Ей повезло испытать свои силы на мне, – говорила Эмма, – как у баронессы д’Альман на графине д’Осталис из «Адели и Теодора» мадам де Жанлис[19], и теперь свою собственную дочурку она воспитает по более совершенной системе.
– Значит, – отозвался мистер Найтли, – она станет баловать ее пуще вашего, но считать при этом, что не балует вовсе.
– Бедняжка! – воскликнула Эмма. – Что же с ней тогда станется?
– Ничего страшного. То же, что и с тысячами других. В детстве она будет невыносима, но с возрастом исправится. Я, милая моя Эмма, с некоторых пор не так строг к избалованным детям, иначе это было бы несколько несправедливо – я ведь своим счастьем вам обязан.
Эмма рассмеялась и заметила:
– Но ведь ваша строгость и послужила мне лекарством от всеобщего потворства. Сомневаюсь, что смогла бы исправиться без вас.
– Сомневаетесь? А я нет. Природа одарила вас разумом, а мисс Тейлор научила принципам. Вы бы отлично справились и сами. Мое вмешательство могло в равной степени как помочь вам, так и навредить. Вам вполне естественно было бы задаться вопросом: какое право он имеет меня поучать? И боюсь, вполне естественно было бы заметить, что делал я это грубовато. Нет, не думаю, что я вам чем-то помог. Я помог самому себе, ведь вы стали предметом моей нежнейшей заботы. Я столь много о вас думал, что полюбил и вас, и все ваши недостатки, а выискивая ошибки, влюбился, еще когда вам было лет тринадцать.
– Уверена, вы мне очень помогли, – возразила Эмма. – Вы часто возвращали меня на путь истинный – чаще, чем я смела себе признаться. Уверяю, от вашей строгости было много пользы. И если малютку Энн Уэстон будут баловать так же, то вам следует помочь и ей, разве что, пожалуйста, не влюбляйтесь.
– А сколько раз вы, бывало, в детстве подойдете ко мне и дерзко объявите: «Мистер Найтли, я собираюсь сделать то-то и то-то, папа мне разрешил», – или: «Мисс Тейлор сказала, что можно». И всякий раз, когда знали, что мне это не понравится. В подобных случаях мое вмешательство только удваивало вашу злость.
– Каким милым я была ребенком!.. Неудивительно, что вы до сих пор все это помните.
– «Мистер Найтли» – так вы меня всегда называли. «Мистер Найтли». Я уже настолько к сему обращению привык, что оно совсем не кажется мне официальным… И все же оно офицальное. Мне бы хотелось, чтобы вы звали меня иначе, но я не знаю как.
– Помню, как-то раз я сказала вам «Джордж» – чтобы позлить. Я думала, вы обидитесь, но вы ничего не сказали, и больше я к вам так не обращалась.
– А теперь вы можете называть меня Джорджем?
– Ни в коем случае!.. Я всегда смогу называть вас только «мистер Найтли». Не стану даже обещать, что последую изысканной краткости миссис Элтон и начну обращаться к вам «мистер Н.»… Но могу пообещать, – добавила она, посмеиваясь и краснея, – что уж один раз точно назову вас по имени – в стенах, где наши руки навсегда соединят, чтобы любить друг друга и в горе, и в радости.
Эмме было горько, что она не может воздать ему должное за еще одну услугу, еще один совет, который мог бы уберечь ее от всех ее женских глупостей, от безрассудной дружбы с Харриет Смит. Но это был вопрос весьма щекотливый. Она не решалась его поднять. О Харриет в своих разговорах они почти не вспоминали. Вполне возможно, что мистер Найтли просто о ней и не думал, но Эмма скорее приписывала его молчание такту: вероятно, некоторые признаки подсказывали ему, что ее дружбе с Харриет скоро придет конец. Эмма и сама понимала, что окажись они в разных городах при других обстоятельствах, то наверняка переписывались бы больше. Теперь же все сведения она получала почти исключительно от Изабеллы. Возможно, мистер Найтли сие заметил. Необходимость скрывать что-то от него мучила Эмму немногим меньше сознания, что это по ее вине Харриет несчастлива.