Не менее радостной была и блаженная мысль, что скоро ей не нужно будет что-либо скрывать от мистера Найтли. Скоро кончатся столь ненавистные ей обманы, недомолвки, тайны. Теперь она с радостью ждала того времени, когда между ними наступит полное и безграничное доверие – долг, к которому так тянулась ее душа.
В самом веселом и счастливом расположении духа ехала Эмма к друзьям, едва ли слушая, что говорит ее батюшка, но все равно во всем с ним соглашаясь. И молча, и вслух она потворствовала его совершенному убеждению в том, что он каждый день обязан навещать Рэндаллс, а иначе бедная миссис Уэстон расстроится.
Они доехали. Миссис Уэстон сидела в гостиной одна, но едва она успела рассказать им о здоровье малышки и одарить мистера Вудхауса весьма желанными благодарностями за приезд, как за зашторенным окном мелькнули две фигуры.
– Это Фрэнк и мисс Фэрфакс, – сказала миссис Уэстон. – Я как раз собиралась рассказать вам, что он приехал сегодня с утра – такой приятный сюрприз! Он останется до завтра, и мы убедили мисс Фэрфакс провести день у нас… Надеюсь, сейчас они зайдут.
Через полминуты чета вошла в комнату. Эмма была чрезвычайно рада видеть Фрэнка, но и он, и она несколько смутились – в обоих были живы постыдные воспоминания. Они поздоровались с радушными улыбками, однако поначалу от неловкости говорили мало. Эмма давно хотела повидать Фрэнка Черчилля, и повидать его вместе с Джейн, однако, когда все уселись, в их круге чувствовалась такая скованность, что она засомневалась, принесет ли эта встреча желанное удовольствие. Впрочем, когда к ним присоединился мистер Уэстон и когда вынесли малютку, беседа пошла живее, и Фрэнк Черчилль, набравшись духу, наконец подсел к ней и заговорил:
– Мисс Вудхаус, я должен вас поблагодарить за ваши добрые слова, которые передала мне миссис Уэстон письмом. Надеюсь, вы не жалеете, что простили меня. Надеюсь, вам не хочется взять свои слова назад.
– Нет, что вы! – воскликнула Эмма, радуясь возможности поговорить с ним. – Отнюдь. Я чрезвычайно рада, что наконец смогла вас увидеть, пожать вам руку и поздравить лично.
Он поблагодарил ее от всего сердца и еще некоторое время со всей искренностью продолжал говорить о том, как счастлив и признателен.
– Разве она не хороша? – спросил он, обращая взгляд на Джейн. – Хороша, как никогда прежде… Видите, отец и миссис Уэстон в ней просто души не чают.
Постепенно Фрэнк оживился, и, когда кто-то упомянул о скором возвращении Кэмпбеллов, он с лукавым взглядом напомнил Эмме имя Диксон… Эмма зарделась и запретила ему называть это имя в своем присутствии.
– Не могу вспоминать о своем поведении без стыда! – вскричала она.
– Это мне должно быть стыдно, – откликнулся он. – Но неужели вы и правда ничего не подозревали?.. Я имею в виду, под конец. Поначалу знаю, что нет.
– Уверяю вас, нисколечко.
– Удивительно. А ведь однажды я сам чуть было не… жаль, что сдержался… так было бы лучше. Я все время поступал дурно, очень дурно, это совсем не делает мне чести… Но все же лучше бы я нарушил тайну и все вам рассказал.
– Теперь уж нечего жалеть, – отвечала Эмма.
– У меня теплится надежда, – продолжал он, – уговорить дядюшку посетить Рэндаллс, он хочет с ней познакомиться. Когда вернутся Кэмпбеллы, мы встретимся с ними в Лондоне и там, наверное, и останемся до тех пор, пока не увезем ее в Анском… Но пока что я от нее так далеко… разве не тяжело это, мисс Вудхаус?.. Сегодня мы с ней впервые увиделись с того дня, как помирились. Разве вам меня не жаль?
Эмма столь искренне ему посочувствовала, что он, озаренный внезапной счастливой мыслью, воскликнул:
– А, кстати! – и, понизив голос, с притворной невинностью спросил: – Как мистер Найтли поживает? – Он замолчал. Эмма покраснела и засмеялась. – Я знаю, вы видели мое письмо. Помните, чего я вам пожелал? Позвольте же поздравить вас в ответ… Поверьте, я был невероятно счастлив услышать эту новость… Он выше всех похвал.
Эмма, полная восторга, готова была бы слушать его комплименты и дальше, но уже в следующий миг он вернулся к своим заботам и своей Джейн:
– Видели вы когда-нибудь такую кожу?.. Какая она гладкая! Какая нежная! И при этом не белая… Белокожей ее не назовешь. Очень редкий цвет лица при ее темных ресницах и волосах… удивительный цвет лица! Сколько в нем благородства… А какой нежный румянец! Совершенная красота.
– Я всегда восхищалась ее цветом лица, – насмешливо отозвалась Эмма, – а вот вы, помнится, когда-то находили ее чересчур бледной?.. Когда мы впервые о ней заговорили… Неужели забыли?
– О нет!.. Что за нахальство!.. Как я посмел…
При воспоминании он так сердечно засмеялся, что Эмма не могла не заметить:
– Подозреваю, даже при всех ваших трудностях вы от души повеселились, разыгрывая с нами такую шутку… Я в этом просто уверена… Уверена, это служило вам утешением.
– Нет-нет, что вы! Как вы могли такое подумать? Я был так несчастен!
– Но не слишком несчастен, чтобы позабыть о веселье. Наверняка вы с большим удовольствием водили нас всех за нос… Впрочем, я так уверена, потому что я бы, сказать по правде, на вашем месте позабавилась. Мне кажется, мы с вами чем-то похожи.
Он поклонился.
– Возможно, не характером, – тут же добавила она серьезно, – но судьбой. Судьба нам благоволит: она связала нас обоих с людьми, которые намного нас превосходят.
– Верно, верно, – с чувством отвечал он. – Хотя нет, для вас это неверно. Вас превзойти невозможно, но верно для меня… Она – ангел во плоти. Посмотрите на нее. Каждое движение подобно ангелу. Посмотрите, какая у нее шея, когда она поворачивает голову. Посмотрите, какие у нее глаза, когда она поднимает взгляд на моего отца… Вы будете рады услышать, – продолжал, наклоняясь к ней ближе и переходя на шепот, – что дядя хочет отдать ей все тетушкины драгоценности. Их вставят в новую оправу. Я думаю, из части камней нужно сделать диадему. Разве не чудесно будет смотреться диадема в ее темных волосах?
– И правда чудесно, – согласилась Эмма с таким добродушием, что он в признательности выпалил:
– Как же я рад видеть вас снова! И такой цветущей!.. Я бы ни за что не уехал, не повидав вас. Если бы вы сегодня не пришли, я бы непременно пришел в Хартфилд.
Остальные тем временем говорили о малышке: миссис Уэстон рассказывала, как накануне ей показалось, что дочке нездоровится. Она знает, что глупо беспокоиться по пустякам, но все-таки встревожилась и уже готова была посылать за мистером Перри. Стыдно в этом признаваться… впрочем, мистер Уэстон заволновался не меньше нее. А через десять минут девочка снова вела себя как ни в чем не бывало. Вот и вся история. Особый интерес она вызвала у мистера Вудхауса, который похвалил миссис Уэстон за намерение послать за Перри и пожалел, что она все-таки от него отказалась. Он посоветовал ей всегда звать Перри, если покажется, что с девочкой что-то не так, даже на короткое мгновение. В этом деле лучше лишний раз встревожиться и послать за врачом, чем недоглядеть. Зря вчера не послали. Хотя сейчас малышка выглядит здоровой, может, она выглядела бы еще лучше, осмотри ее Перри.
Фрэнк Черчилль услышал знакомое имя.
– Перри! – сказал он, обращаясь к Эмме и стараясь поймать взгляд мисс Фэрфакс. – Мой старый друг мистер Перри! Что там они о нем говорят? Приходил сегодня утром? Как он сейчас передвигается? Обзавелся наконец коляской?
Эмма быстро поняла, о чем речь, и рассмеялась вместе с ним. По виду Джейн было заметно, что и она их услышала, хотя попыталась это скрыть.
– Вот уж необычный был сон! – воскликнул Фрэнк. – Без смеха и не вспомнишь!.. Мисс Вудхаус, смотрите, смотрите, она нас слышит. Посмотрите на ее щечки, на ее улыбку, посмотрите, как она пытается нахмуриться. Видите: она именно сейчас вспоминает тот самый отрывок из своего письма. Она опять вспоминает мой промах. Только об этом и думает, хоть и притворяется, что слушает других!
Джейн невольно улыбнулась и не до конца еще успела подавить свою улыбку, когда повернулась в сторону жениха и тихим, смущенным, но твердым голосом сказала:
– Поразительно, как вы можете хранить такие воспоминания… Иногда они приходят на ум сами, но как вы ими наслаждаетесь!
Фрэнк нашелся, что ей ответить, и отвечал весьма занятно, однако душой Эмма все же была на стороне Джейн. По пути домой она, что было вполне естественно, стала сравнивать между собой двух мужчин и поняла, что, конечно, рада была видеть Фрэнка Черчилля и что относится к нему со своей дружеской теплотой, но как личность мистер Найтли превосходит его во много раз. Вечер сего счастливого дня Эмма провела в приятных размышлениях о достоинствах своего жениха, в сравнении с которым все остальные меркли.
Глава XIX
Если порою Эмма и волновалась за Харриет, сомневаясь, что подруга и правда оправилась от чувств к мистеру Найтли и из искренних побуждений согласилась выйти за другого мужчину, то вскоре она избавилась от этой мучительной неопределенности. Всего через несколько дней приехали гости из Лондона, и не успела Эмма и часу пробыть наедине с Харриет, как с удовольствием убедилась, что, как ни странно, Роберт Мартин полностью вытеснил мистера Найтли из ее сердца и всех счастливых планов.
Харриет было немного не по себе, и поначалу она даже выглядела несколько глупо, однако едва она признала, что была заносчива, неразумна и обманывала себя, как вся ее боль и все смущение, казалось, тотчас ее покинули. Она перестала думать о прошлом и исполнилась блаженства от настоящего и будущего. Все ее страхи исчезли, стоило только Эмме выказать свое одобрение и от всего сердца поздравить. Харриет восторженно пересказывала подруге все подробности о вечере в цирке и об обеде на следующий день. Наслаждению ее не было предела. Но много ли эти подробности объясняли?.. Теперь Эмма поняла, что Харриет всегда нравился Роберт Мартин и что его неугасшая любовь ее покорила. Иного объяснения она найти не могла.
Обстоятельства, впрочем, оказались самыми радостными, и с каждым днем появлялись все новые причины так полагать. Нашелся отец Харриет. Оказалось, что он торговец, достаточно состоятельный, чтобы обеспечить ей приличное содержание, и достаточно порядочный, чтобы скрывать ее происхождение. Вот какой оказалась благородная кровь, за которую Эмма когда-то готова была ручаться! Вероятнее всего, другим джентльменам он не уступал, но какое родство подобная партия сулила мистеру Найтли, или Черчиллям, или даже мистеру Элтону!.. Пятно незаконного рождения, не обеленное ни знатностью, ни богатством, было и впрямь пятном несмываемым.