Первым столкнули в прорубь Володьку. Темная вода сомкнулась над его головой.
Настала моя очередь.
– Ты уж прости, малютка, что все так получилось, – издевательски сказал Сатана-младший.
Я кинула на него презрительный взгляд и, вдохнув побольше воздуха, сама столкнула свой брусок в прорубь. И полетела вслед за ним. Ледяная вода прожгла меня от носков до висков. Но когда я опустилась на дно, стало не так уж и холодно.
Пошарив вокруг себя, я нашарила Воробья. Он перерезал веревки на моих ногах.
Почувствовав, что ноги свободны от чугунных брусков, я поплыла вверх. Не рассчитав по времени свой подъем, я ударилась головой об лед. Но это был пустяк в сравнении с тем, что я обнаружила: между льдом и водой действительно имелась воздушная прослойка!.. Сунув в эту прослойку нос, я задышала.
Рядом с моим носом появился еще один нос, Володькин.
Вода вокруг нас была светлее, чем в других местах; это означало, что прорубь где-то рядом. Интересно, убрались бандиты или нет. По идее, должны были убраться. Нас они утопили, чего им еще тут делать на таком морозе?..
Перебирая руками по льду, я нащупала край проруби и осторожно высунула голову из воды.
Ура! Бандюг не было!
Мы вылезла на лед. Наша мокрая одежда тотчас покрылась ледяной коркой.
– Д-д-д-д… – выбивали мы дробь зубами.
– Купаетесь, однако, – раздался знакомый голос.
Позади нас стоял Лаптев.
– Дядя Пахом! – кинулась я к нему. – Выручайте! Замерзаем!
Таежный охотник снял с ремня флягу и, открутив колпачок, протянул мне.
– Пей, однако.
Я сделала глоток. Внутри все заполыхало.
– Ой, что это? – скривилась я.
– Спирт, однако, – сказал Лаптев. – Для сугрева.
Володька тоже хлебнул спирта. И тоже скривился.
– Дядя Пахом, откуда вы взялись? – спросила я, прыгая на месте, чтоб согреть еще и ноги.
– Живу я здесь, однако.
И правда, недалеко от реки, среди деревьев, стоял охотничий домик Лаптева. Когда мы вошли, Пахом первым делом раскочегарил печь. Вскоре наступила такая жарища, что впору было снова лезть в прорубь – охлаждаться.
– Рассказывайте, однако, – сказал Лаптев, насыпая табак на обрывок бумаги и делая самокрутку.
И мы с Воробьем стали рассказывать.
Про похищенных рыжих девочек; про Катьку; про медальон с танцующей коровой; про банду черных колдунов; про Сатану-младшего…
И еще, конечно же, рассказали про Петра Трофимыча Гвоздя с Харитоном Забабашкиным…
И про миллиардера Муромцева с Соскиным тоже рассказали…
А также рассказали про частицу «ип» и чокнутого профессора Федякина…
А следом рассказали про главврача Сидорова и Аиду Вертихвостьеву…
И, разумеется, рассказали про Черную Книгу и запасной выход из Ада…
Ну и напоследок рассказали про Анфису, которая ловко запудрила нам мозги, прикинувшись доброй колдуньей…
Кааааааароче, все-все-все рассказали.
– Однако, – сказал Лаптев, выслушав наш длинный рассказ.
Пока мы все это рассказывали, день прошел. Наступила ночь.
И тут меня осенило… ой!.. то есть озарило.
– Дядя Пахом, – воскликнула я, – у вас есть зеленка?!
– Есть, однако.
– Воробей, мы сейчас намажем лица зеленкой, будто мы утопленники.
Сказано – сделано.
Мы намазались зеленкой и, прихватив с собой пузырек со спиртом (чтоб потом было чем зеленку оттирать), отправились к бабке Анфисе.
Володька просунул в дверную щель лезвие ножа и скинул крючок с петли. Мы тихонько вошли в избу.
Анфиса безмятежно спала.
И тут меня опять озарило… ой!.. то есть осенило.
Намочив носовой платок спиртом, я, наклонившись над спящей Анфисой, стала тереть ее лицо.
И лицо начало – стираться.
Стерлись морщины на лбу, мешки под глазами, складки у рта… Перед нами вместо старой Анфисы лежала молодая Анфиса.
– Вот тебе и две головы, – оторопел Воробей.
– Обыкновенный грим, – сказала я.
– А?.. Что?.. – вскинулась проснувшаяся Анфиса, ничего не понимая.
Увидев наши зеленые лица, она заорала, как сумасшедшая:
– Утопленники!.. Утопленники!..
– Да-а, мы-ы уто-о-пленники-и-и, – с завыванием произнес Володька. – Сейчас мы утащим тебя на дно реки. Ууууу…
В лунном свете, да еще вымазанный зеленкой, Воробей и впрямь был похож на утопленника.
– Сгиньте, сгиньте… – лепетала колдунья.
– А вот и не сгинем! А вот и не сгинем! – включилась я в игру. – Говори, где прячутся черные колдуны! Говори-и-и…
– В сухом колодце. У кладбища. Там подземелье. Его в старину старообрядцы вырыли. В Горлодуевку отовсюду съехались черные колдуны и колдуньи. Завтра, в десять вечера, в подземелье состоится жертвоприношение и торжественное открытие дверей Ада. Оба обряда будет совершать Сатана-младший…
Даже и уточнять у Анфисы ничего не надо было. Она сама все уточняла.
– А есть ли пароль, чтоб войти в подземелье? – спросил Володька.
– Пароля нет. Но у каждого поверх плаща должен быть надет магический талисман. – Колдунья показала медальон с танцующей коровой. – Вот такой…
И тут меня снова осенило… ой!.. то есть озарило.
– Собирайся, Анфиса, – сказала я.
– Куда собираться?.. – задрожала колдунья от страха. – В реку?..
– Да в какую реку, – перестала я играть роль утопленника. – В Старосибирск с нами поедете.
Глава XXIX«Аппендикс мозга»
Пахом Лаптев в два счета доставил нас в город. Мы подъехали к СУРу и сдали Анфису дежурному полицейскому. Он посадил ее в камеру предварительного заключения. Узнав, что Забабашкин находится в городской больнице, мы погнали туда.
Вид у Харитона был озабоченный.
– Плохо дело, сыщики, – сказал он. – Была нелетная погода, и профессора Федякина привезли только сегодня. Хасимота Ямамота тоже только что из Токио прилетел… Ну а как ваши дела, рассказывайте.
Мы рассказали. Забабашкин еще больше озаботился.
– Значит, завтра Сатана-младший собирается взрывать частицу «ип». Эх, мать честная – курица лесная. А мы из-за этой нелетной погоды три дня потеряли. Ладно, идемте, я вас с мировым светилом познакомлю.
Светило оказалось в круглых очках с толстыми линзами.
– Моя осенно рада знакомиться, – поклонился японец. – Моя лететь Сибиря делать операсыя.
– А в чем суть этой операции? – поинтересовалась я.
– Харитона-сан пускай скажет. Моя плехо говорить по-рюсски.
Забабашкин принялся объяснять:
– «Аппендикс мозга» – крайне редкое заболевание, встречающееся только у очень умных людей. При интенсивной умственной деятельности на коре головного мозга образуется маленький отросток. И весь мощнейший потенциал мозга начинает работать на этот отросток-паразит. В голове у больного рождаются самые бредовые идеи, которые он с жаром берется осуществлять… Я правильно все говорю, Хасимота-сан?..
Знаменитый хирург закивал.
– Твоя говорить правильно. А моя будет отрезать этот паразита. Чик-чик, – он изобразил рукой режущее движение.
В ординаторскую вошла медсестра.
– В операционной все готово, – сказал она.
– Осенно хоросо. Моя идти делать операсыя.
– А нам нельзя посмотреть? – спросил Володька.
– Позялюста.
Мы прошли в операционную. Здесь на операционном столе лежал чокнутый профессор. Ноги и руки его были привязаны к столу.
Федякин совсем не изменился со времени нашей последней встречи. Вот только глаза… Что-то змеиное появилось в его взгляде. И я сразу поняла – что: вокруг зрачков виднелись черные кольца. Раньше их не было. «Аппендикс мозга» явно прогрессировал.
Хасимота Ямамота доброжелательно обратился к Федякину:
– Твоя не должна бояться. Моя делать операсыя, и твоя опять становиться здоровая. Твоя моя понимай?..
– Моя твоя не понимай, – усмехнулся чокнутый. – Твоя говорить поближе ко мне.
– Осторожней! – воскликнул Харитон, увидев, что Ямамота наклоняется к Федякину.
В ту же секунду сумасшедший попытался откусить японцу ухо. Но, промахнувшись, перекусил дужку очков. Очки упали на пол и разбились.
– Ну зачем вы к нему наклонились, Хасимота-сан? – расстроился Забабашкин.
Японец беспомощно щурился.
– Моя осенно плохо видеть. Харитона-сан, вы где?
– Ну, мать честная – курица лесная, – еще больше расстроился Забабашкин. – Одно к одному. Хасимота-сан, у вас есть запасные очки?
– Моя нет запасных. Моя носить спесальная линза. Моя только в них делать операсыя.
Харитон в отчаянии схватился за голову.
– Все, сыщики, приплыли.
Чокнутый Федякин дико захохотал.
– Ха-ха-ха… Так вам и надо! – стал выкрикивать он. – Так вам и надо!..
– Хасимота-сан, а может, вы вслепую сделаете операцию? – спросила я.
– Точно, – поддержал меня Воробей, – вы же, наверное, десятки таких операций делали.
– Моя не мозет слепую, – вздохнул японец. – Но моя мозет говорить. А другая хирурга делать.
– Это мысль! – обрадовался Забабашкин. – Сестра, в больнице есть хороший хирург?
– Есть. Но он сейчас в отпуске.
– Что, на всю больницу один хирург?
– Хороший – один.
– А остальные хирурги?
– Остальные улетели на съезд сибирских хирургов в Норильск.
– Мать честная – курица лесная! – снова впал в отчаяние Забабашкин. – Хоть сам оперируй!
– Твоя, Харитона-сан, нельзя это делать. Твоя осенно грубая руки. Эмма-сан руки хирурга. Я раньсе замечать.
– У меня руки хирурга? – глянула я на свои пальцы. – Вот уж никогда бы не подумала.
– Моя будет говорить. Твоя, Эмма-сан, делать.
Я прямо офонарела от такого предложения.
– Я – делать операцию?!
– Ой, да фигня, Мухина, – сказал Володька. – Я недавно дюдик читал, там восьмилетний пацан самолетом управлял. А раненый летчик сидел рядом и говорил, что надо делать.
– Самолетом-то и я управляла. А тут операция. Да еще на мозге. Я не пробовала делать операции на мозге.
– Придется попробовать, – сказал Забабашкин. – Ситуация безвыходная. Если мы сегодня не вылечим Федякина, завтра может погибнуть весь мир.