– Той осенью она много разговаривала с Эммой. Мой класс располагался напротив ее офиса, и я трижды видела, как сестра заходила к ней. Могу поспорить, что таких посещений было намного больше. Может, Лайза помогала Эмме. Может, именно она свела ее с Праттами.
Доктор Уинтер очень удивилась:
– Но если она действительно знала что-то важное, то почему ничего не сказала нам?
Мне ответ на этот вопрос казался очевидным, но я все равно произнесла его вслух:
– Если это она познакомила ее с Праттами, то у нее могли возникнуть серьезные проблемы, разве нет?
В этот момент в комнату вернулась миссис Мартин. На лице ее застыла подозрительность, спина выпрямилась, глаза превратились в две узкие щелки.
– Ну что, нашли что-нибудь стоящее? – спросила она.
Доктор Уинтер захлопнула альбом, где Эмма была изображена с короткой прической.
Я посмотрела на маму и улыбнулась, потому как вскоре ей предстояло узнать, что она далеко не самая умная женщина на всем белом свете. Я попросту подняла ставки в игре, в которую она играла, сама того не подозревая.
ДвенадцатьДоктор Уинтер
Лайза Дженнингс. Это имя пульсировало у Эбби в голове. Она вполне могла воскресить в памяти записи, сделанные во время первого расследования. Лайза Дженнингс ни разу не обмолвилась, что разговаривала с Эммой Таннер.
– К ней надо присмотреться повнимательнее, – сказала Эбби Лео, когда в гостиной Мартинов, кроме них, наконец никого не осталось.
Отобранные фотографии отдали художнице, и теперь все решили немного отдохнуть.
– Она больше не работает в той школе.
– Ну хорошо, а почему мы прошляпили историю с волосами? – спросил он. – Почему ничего о ней не слышали?
Эбби пожала плечами и передала ему слова Касс, которые девушка произнесла за несколько мгновений до того, как мать попросила дать ей немного передохнуть.
– Она не знает. Касс просто допустила, что мы спросим об этом, когда будем смотреть фотографии.
Истина заключалась в том, что подобное поведение матерей, страдающих нарциссическим расстройством личности, считалось классическим – любыми средствами разрушить альянс, формирующийся против них, прибегая к террору и насилию, чтобы призвать «подданных» к порядку.
– Не нравится мне все это, – сказал Лео, – ладно, давай теперь поговорим о шкипере.
– Давайте.
У них накопилось очень много вопросов, теперь перед ними лежало непаханое поле. Шел третий день расследования. В душу Эбби закрадывалась тревога.
– Поднимусь наверх к Касс. Может, нам удастся подольше не подпускать к ней мамочку.
Эбби улыбнулась:
– Желаю удачи. Касс не желает отходить от нее больше чем на ярд.
Лео отправился на поиски девушки. Эбби осталась. Перед ее мысленным взором стоял образ Джуди Мартин, которая набрасывалась на спящую дочь и отрезала ей ножницами волосы.
В голове тут же замелькали яркие картинки из ее собственного детства, будто хранившиеся до последнего момента в самом потайном уголке сознания, к которому Касс только что открыла доступ. Вот маленькая Мег прячется под столом от мамы, которая в одной руке держит ремень, в другой бутылку водки. Вот мама пришла в откровенном топике в школу на спектакль с их участием. Вот мама флиртует с молодым садовником на лужайке. Было много других образов. Даже слишком много. Но ни один из них даже близко не стоял с видением Джуди Мартин с ножницами в руках.
Отец Эбби бросил их, когда ей было пять. Жить с подверженной нарциссизму матерью очень и очень непросто. Постоянное дерганье, посредством которого такие люди то и дело добиваются от окружающих подтверждений любви и признательности, очень быстро начинает жутко утомлять. Невзирая на удивительные способности манипулировать другими, мать Эбби так и не смогла до конца понять их отца. Да, его привлекали ее обаяние и красота – действительно неоспоримые, но в первую очередь ему была нужна самая обычная жизнь, поэтому он нашел другую женщину, способную ему таковую обеспечить. Развод для мамы стал настоящим потрясением. Потерять мужа для нее означало разрушить хрупкое альтер эго, неизменно стоявшее на ее защите, и расстаться с иллюзиями о высоком положении в обществе. С иллюзиями о власти и доминировании над окружающими. Ее реакция оказалась на редкость жесткой, первым делом она стала буквально на каждом шагу тормозить бракоразводный процесс, не являясь в суд, отказываясь выполнять предписания судьи, – словом, делала все возможное, чтобы он длился вечно. Но несмотря на все ее старания, разбирательство все же завершилось. И тогда она стала искать забвения в алкоголе. Пока не погибла, возвращаясь домой дождливой ночью из бара, обнюхавшись кокаина и с уровнем алкоголя в крови на уровне убийственных 2,2 промилле. Эбби с Мег переехали к отцу и его новой жене. Теперь тех уже нет в живых, они оба скончались несколько лет назад.
Доктор Уинтер отчетливо понимала: сегодня что-то изменилось. Она стала постепенно ощущать, какие в этом деле задействованы силы, а также различать механизмы поведения Касс. Девушка не сопротивлялась постоянным попыткам агентов поговорить с ней наедине. Да, ей действительно хотелось, чтобы мама была рядом, но отнюдь не ради собственного спокойствия и комфорта. Она желала, чтобы миссис Мартин слушала ее рассказы об острове и всех тех ужасах, которым там подвергались ее дочери и внучка. И когда та выражала удивление, недоверие или возмущение, впадала в отчаяние и рыдала. «Да, – пришла к выводу Эбби, – перемены в поведении Касс обусловило именно недоверие, будто ввергающее ее в панику».
Были моменты, когда девушка начинала нервничать, но потом успокаивалась. Когда ее взор неистово выискивал на лицах собравшихся эмоции и реакцию на слова Джуди Мартин. Ей очень не понравилось, что Эбби проявила по отношению к ее матери доброту. Потому что постепенно начинала считать доктора Уинтер своей союзницей – знать бы только, в какой войне. Отыскать Праттов? Найти Эмму? Или что-то еще? У Касс Таннер наверняка был какой-то план, который она держала в тайне.
Но Эбби и сама кое-что задумала в отношении Джуди Мартин. Когда-то она долго изучала таких людей и теперь знала их досконально как снаружи, так и изнутри. Миссис Мартин пришлось ей поверить; поверить, что доктор Уинтер поддалась на ее чары. А раз так, то рано или поздно она допустит промах – что-то не скажет, где-то не отреагирует. Джуди пришлось ей поверить. И теперь Эбби лишь надо набраться терпения.
Вчера вечером, на второй день расследования, она вернулась домой, услышав ужасную историю о событиях на причале и о том, как Касс наказали за первую попытку побега. Потом просмотрела фотопортреты Билла и Люси Праттов, шкипера Рика и водителя грузовика. После чего подготовила их предварительный психологический профиль, описала возможные душевные травмы, а также поделилась своими соображениями с агентами на местах. Со шкипером все было просто. Из-за полученных в детстве потрясений он совсем еще в юном возрасте оказался на борту того рыболовецкого судна, где царили весьма жестокие порядки. А после изнасилования женщины воспылал ненавистью к себе.
Что касается Праттов, то они тоже пережили какую-то травму. Так или иначе связанную с детьми. Их отчаянное стремление иметь ребенка, но вместе с тем и полное отсутствие сострадания к дочери Эммы, когда та кричала от ужаса над холодной, черной водой, свидетельствовали о том, что у них против подобного рода привязанности выработался иммунитет. Теперь ребенок для них играл лишь роль психологического объекта. То есть не столько живого существа, сколько эфемерного понятия. После тех или иных событий в прошлом они лишились способности по-настоящему любить.
Это была лишь теория, но ведь надо было с чего-то начинать. Когда Лео вернулся с Касс, Джуди устроилась рядом с ней. Он бросил на доктора Уинтер взгляд, по которому та поняла – все его попытки поговорить с Касс наедине к успеху не привели.
– Если вы готовы продолжить, то нам хотелось бы послушать об этом шкипере, Рике. Любые сведения о нем могут принести неоценимую пользу, – начала Эбби. – Итак, по вашим словам, когда вы предприняли первую попытку бежать, он вам помешал, но потом все же помог.
– Да, – ответила Касс.
– Кроме того, вы говорили, что после того случая на причале, когда Пратты пытались отправить вас домой без ребенка, что-то изменилось.
– Совершенно верно.
– Его лицо приняло такой вид, будто Пратты, в его понимании, переступили черту, – продолжала Эбби, – и теперь мы хотели бы, чтобы вы рассказали эту историю до конца, заполнив пробелы касательно периода между первой попыткой побега и последней, благодаря которой вы смогли оказаться дома.
Касс опять посмотрела на свои руки; все ее черты свидетельствовали о сосредоточенности.
– Как вы думаете, с учетом того, что теперь у вас есть его портрет, Рика скоро найдут?
– Проблема в том, – ответил ей Лео, – что ему нет никакого смысла являться к нам самому. Он принимал самое непосредственное участие в похищении. А после случая с той женщиной на рыболовецком судне его совесть и без того отягощена чувством вины. Не забывайте и о его преданности Праттам, пусть даже значительно пошатнувшейся в последнее время. Ваша информация может навести нас на след членов его семьи. Может, им что-нибудь известно. Он ничего не говорил вам о своих близких?
– Нет. Никогда.
– Ну хорошо, – сказал Лео, – почему бы теперь вам не рассказать нам все, что вы знаете о шкипере?
Касс медленно кивнула и заговорила о Рике:
– Я долго размышляла о его преданности Праттам. Ее голос был ровным, будто она представляла школьный реферат на заданную тему. – …Думаю, в ее основе могут лежать три момента. Во-первых, долг. Если вы, например, спасете мне жизнь, я буду обязана вам до скончания веков. Масштаб этой преданности, равно как и ее продолжительность, будут зависеть от того, насколько этот долг велик.
Лео подался вперед – озадаченный и готовый вот-вот ее перебить. Рассказ о Рике и о том, почему он сначала ей помешал, а потом помог, девушка начала как минимум странно. Но Эбби слегка коснулась руки коллеги и покачала головой, желая его удержать. От Касс именно это и требовалось. Истина могла проявиться как в самой истории, так и в отклонениях от нее.