Мама в колледже никогда не училась, но когда мужа не было рядом, отзывалась о Хэмилтоне пренебрежительно. Называла второстепенным учебным заведением и как-то посоветовала Эмме и дальше хорошо учиться, поскольку ее оценки были значительно выше, чем у Хантера, чтобы подобрать себе что-нибудь получше. У семьи отца были связи в округе Колумбия. Он поехал туда с сыном, хотя я знала, что Уитт и сам мог поступить, ведь его также приняли в Принстон, а там у нас никаких знакомых не было. До того года, когда для мамы назрела необходимость устроить с мужем схватку за власть, она даже не догадывалась о разнице между Колумбийским университетом и Хэмилтоном. Никто не мог быть лучше ее. Никто не мог быть лучше ее ребенка.
Когда пришло письмо, в доме все вздохнули с огромным облегчением. Мистер Мартин преисполнился гордости. Мама преисполнилась решимости как можно лучше устроить Эмму. Я преисполнилась раздражения и досады. А Хантер преисполнился самомнения. До такой степени, что даже счел себя неуязвимым. Стал заносчивым и высокомерным, но в то же время потерял всякую осторожность. Настолько, что как-то в выходные его застукали на горячем в кампусе частного пансионата, когда он нюхал кокаин.
Мистер Мартин прожужжал нам все уши, утверждая, что раньше за этим вполне могло последовать исключение из школы. Но не сейчас. В обществе к наркотикам относятся по-разному, и никакая школа, если она не борется с этим злом, ни за какие коврижки не заманит к себе детей самых богатых родителей. Администрация учебного заведения созвала дисциплинарный совет, состоявший из старшеклассников и преподавателей, которым позволили задать Хантеру ряд вопросов и выслушать его извинения. Заодно парень раскаялся, что не проявлял должного рвения к учебе в выпускном классе. Мистер Мартин выписал еще один чек, на этот раз администрации школы. И опять на очень крупную сумму.
Но этого оказалось недостаточно. Сам по себе Хантер, тип довольно неприятный, не заслуживал хорошего к себе расположения и не нравился ни ученикам, ни учителям, которые благодаря своим заслугам вошли в дисциплинарный совет. Некоторые, по-видимому, просто питали к нему ненависть. Они порекомендовали его исключить, и через три года семь месяцев платного обучения Хантера Мартина изгнали из стен престижного частного пансиона. Вполне естественно, что после этого Хэмилтон отозвал свое предложение и сообщил мистеру Мартину, что в текущем году его сына принять не смогут, но в то же время «настоятельно посоветовал» юноше приложить все старания, чтобы изменить свою жизнь к лучшему.
В мае Хантер вернулся домой и, чтобы получить аттестат, пошел в обычную школу, что для него стало страшным унижением. Ему пришлось сдать экзамены по дисциплинам, которые он уже целый год не изучал, в итоге его оценки оказались даже хуже, чем раньше. В этой школе он знал очень многих – с одними жил по соседству, с другими ездил вместе летом на каникулы, с третьими учился в начальных классах. Смириться с унижением он так и не смог. Как и мистер Мартин. Он стал повсюду звонить, перекладывать вину на чужие плечи и упорно искать выход из затруднительного положения, в котором оказался не только сам, но и вся наша семья.
Я мистера Мартина понимала. Он потратил уйму денег, чтобы впоследствии в резюме Хантера фигурировало название этого престижного частного пансиона. Оно сопровождало бы его всю жизнь. Закончить обычную школу может каждый дурак. Туда обязаны принимать любых детей по территориальному принципу. Мистер Мартин как-то объяснил сыну, что на определенном жизненном этапе оценки и достижения при получении среднего образования теряют свою значимость и важным остается лишь название заведения, которое ты закончил, равно как и название колледжа, в который это самое заведение помогло тебе поступить. Потом роль начинают играть место работы, имена коллег, название компании, куда ты устроился, и даже кафедры, если ты решишь преподавать в колледже либо университете. Названия и имена. То же самое, что делать покупки в супермаркете. Что ты купишь «Хайнц» или кетчуп другого производителя? Разумеется, «Хайнц», если, конечно, можешь себе это позволить. Мистеру Мартину отчаянно хотелось, чтобы сын его понял.
Хантер был не в состоянии себя защитить, поэтому даже не пытался. К тому же он знал, что фотографии Эммы сделал не кто иной, как отец, поэтому Джонатану в подобных разговорах было очень трудно апеллировать к высоким моральным принципам и выставлять себя с позиций хорошего, порядочного человека. Но он делал все, чтобы представить ситуацию совершенно в ином свете.
У тебя на кону стояло буквально все. И ты все мог потерять. Все, что от тебя требовалось, это продержаться семь недель. Не более того. Семь долбаных недель! Мог бы нюхать свой кокаин и дома. Может, ты все это устроил только назло мне? Но если так, посмотри, что ты наделал! Если ты кому-то и причинил вред, то только себе!
Мистер Мартин поклялся, что больше не будет посылать чеки в Хэмилтон Колледж, но я знала, что это не так. Он не мог допустить, чтобы Хантер туда не поступил и лишился возможности впоследствии включать название этого учебного заведения в резюме.
Друзьям и знакомым мы объясняли, что Хантер решил на время отложить учебу и заняться волонтерской деятельностью, чтобы набраться опыта. На лето мой отец подыскал ему работу в центре для пожилых людей. Оттуда ему предстояло на три недели отправиться в Коста-Рику строить дома. Потом он планировал вернуться домой, найти работу и зарабатывать деньги, а по выходным, опять же, безвозмездно оказывать обществу услуги на добровольной основе. Таким образом, ему предстояло стать участником программы для лиц, злоупотребляющих алкоголем и наркотиками, и пройти курс реабилитации. Звучало все это не лучшим образом, даже для меня.
В нашей истории есть огромное количество фрагментов, каждый из которых, взятый в отдельности, вполне мог бы изменить ее ход. Причем это не только какие-то значимые события типа измены миссис Мартин моему отцу с мистером Мартином, возобновления пристрастия папы к травке, из-за которого мы с сестрой остались жить у мамы, или секса Эммы с тем парнем из школы Хантера. Было еще много чего помельче: Хантер обзывал ее сучкой, Эмма обнажила перед мистером Мартином грудь, тот в плену своих фантазий ее сфотографировал, а Хантер выложил снимки в Интернет. Сюда также можно отнести лосьон для загара во время поездки на Сен-Барт, а потом целое лето сплошной ругани и тисканий на диване. Ну и, разумеется, последнее происшествие – исключение Хантера из школы, повлекшее за собой невозможность поступить в Хэмилтон в год окончания выпускного класса. Все это вполне естественно затягивало нас в свой водоворот – наши пороки, наши желания и мою жажду власти, которую мне не терпелось заполучить. Все это составляло нашу историю, будто различные ингредиенты замысловатого блюда.
Помню день, когда Эмма узнала, что Хантера выгнали из школы, а его поступление в Хэмилтон отложено до лучших времен. Она пришла ко мне в комнату, где я делала уроки, и улеглась на кровать, раскинув руки и ноги, что делала очень редко. Я сама всегда к ней являлась, нарушала покой, упрашивала войти и наконец проскальзывала внутрь. Она же приходила ко мне только по ночам, когда хотела поделиться мыслями, которые кроме меня больше нельзя было поведать никому, настолько они были ужасными – тошнотворные порождения гнева, страха или тоски. Эмма не могла допустить, чтобы кто-то считал ее уродиной, что внешне, что внутри, и прекрасно понимала, что для меня она всегда будет оставаться красавицей.
Ха-ха-ха!
Эту фразу сестра повторила несколько раз с неподдельным ликованием в голосе.
Маленький придурок. Козел. Думал выйти сухим из воды! Как бы не так!
Она рассказала мне о случившемся, и я ушам своим не поверила. Не из-за того, что Хантер ни в чем подобном никогда не был замешан, а потому, что я считала его непотопляемым – одним из тех, кого даже смерть не берет, сколько бы гадостей они ни делали и как бы ни были ее достойны. В моем понимании тот факт, что он понес заслуженное наказание, противоречил всякой логике.
Теперь он у меня поплачет. Тогда, на Сен-Барте, он понимал, что делает мне больно. Ну подожди! Теперь в этом городе каждая собака будет знать, что с ним произошло. И ему придется ходить с пластиковым пакетом на голове!
Свое слово Эмма сдержала – растрезвонила о его проделках всем, кого знала, а знала она очень многих. У Хантера не было возможности как-то на нее повлиять, поэтому когда он на следующий вечер вернулся домой, в соцсетях уже вовсю обсуждалось его падение.
Следующий ход сестры внешне был преисполнен сочувствия и мог стать единственным спасением от той эмоциональной воронки, в которую Хантера затягивало все глубже и глубже. Глотком воды в пустыне. Однако она, конечно же, совсем не стремилась улучшить его самочувствие. Ни одному человеку в мире не станет лучше, если ему придется испить из рук заклятого врага.
Знаешь, что в данном случае будет пресловутой солью на рану? Окружить его вниманием. Если я буду всячески демонстрировать, что мне его жаль, он и сам почувствует себя жалким.
В то лето Хантер с лихвой узнал, что такое жалость. Эмма вновь стала с ним тусоваться, как дома, так и в городе. Вечеринки, ужины, прогулки. По вечерам они опять смотрели фильмы. При этом каждый раз она, сидя на диване, придвигалась к нему все ближе – дюйм за дюймом, дюйм за дюймом.
Не знаю, то ли Хантер был умный, то ли после истории с его исключением и Хэмилтон Колледжем у него помутилось в голове, но он вел себя как щенок, лакая в своей знойной пустыне из рук Эммы воду. И она по ошибке приняла это за свою победу.
Мистер Мартин с ним практически не разговаривал. Мне кажется, за все лето он даже ни разу на него не посмотрел. Они с мамой постоянно где-то бывали и даже уезжали путешествовать. Когда их не было, я уезжала к папе, а Эмма оставалась с Хантером. Папа от этого очень переживал. И тосковал. Даже Уитт высказывал по этому поводу свою озабоченность.