Одним из очень близких эмоционально зависимой личности и внутренне затрагивающих ее выражений являются слова «меня не видят». Означают они вовсе не буквальное «не-видение», это именно сообщение о том, что их индивидуальность не распознается тем, кто находится с ними в контакте. «Меня не хотят видеть» – еще одно, оно подчеркивает столь знакомое такому человеку отсутствие интереса к его индивидуальности. Эмоционально зависимая личность и в самом деле при близком знакомстве производит впечатление не увиденной: в дальнейшем она и сама словно не видит себя. Такой человек обычно имеет очень размытое представление о собственной индивидуальности, о собственных способностях, о чертах, выделяющих его среди других людей, о собственных уязвимых областях, о собственных ресурсах и возможностях. Я такого человека словно не отражалось никогда в глазах других людей, и оно не знает, какое оно, какое именно это Я. Если зависимый человек встречает кого-то, в ком может отразиться, кто может безоценочно, тепло и внятно вернуть (обозначить) ему увиденное, это вызывает в нем непонятное ему самому и по интенсивности, и по качеству переживание; этот контакт переживается как исключительно ценный.
Здесь мне хочется поделиться еще одним важным, с моей точки зрения, наблюдением. Дефицит распознанности у эмоционально зависимой личности очень часто сопровождается серьезным дефицитом символической функции в отношении переживаемых ею чувств. Я имею в виду, что такому человеку часто трудно бывает выразить то, что он чувствует (обычно присутствует переживание, но его очень трудно отразить в словах). Иногда клиенты прямо сообщают о том, что эмоциональный опыт и слова для его обозначения словно хранятся в двух разных «местах», «комнатах», «отделениях» – в разных психических инстанциях. Эмоционально зависимая личность очень часто описывает себя как косноязычную, подразумевая, что ей трудно выразить себя, внятно объяснить, что она имеет в виду и чего хочет. Отдельной задачей в психотерапии такой личности может являться нахождение языка, на котором клиент мог бы выражать себя (это может быть язык музыки, художественных образов, метафор, движений и/или танца и т. п.). В диалоге с такими людьми неизменно возникает ощущение, что с ними очень мало разговаривали, когда они были детьми.
Одним из направлений терапевтической работы с эмоционально зависимой личностью является восполнение обозначенного здесь дефицита. Такой личности важно расширять представление о самой себе, расширять собственный образ Я и делать это в соотнесении с реальными событиями, фактами и переживаемыми ею чувствами. Психотерапевт играет при этом роль своеобразного «зеркала», в котором клиент может увидеть самого себя; поэтому исключительно важна обратная связь специалиста, высказанная в безоценочном, принимающем ключе.
Дефицит уважения заключается в том, что в истории развития эмоционально зависимой личности ей явно недоставало уважительного внимания к ее потребностям и чувствам. Уважение по отношению к какому-либо психологическому феномену заключается в том, что ему предоставляется определенное место (пространство) без попыток его насильственного преобразования. Например, если мы с уважением относимся к тому, что ребенку не хочется идти в детский сад, мы выслушаем его протесты и выразим понимание связанных с ним чувств; однако это не означает, что ребенок не пойдет в сад (потому что уважение оказывается именно чувствам, а реальные обстоятельства мы не всегда в состоянии изменить). Если ребенок пытается побить грудную сестренку, мы можем в разговоре с ним выразить понимание того, что ему обидно, что сестре достается так много внимания и любви, а ему так мало, и постараемся планировать время таким образом, чтобы и старшему досталась своя порция материнского внимания, однако это не означает, что мы разрешим бить сестренку (уважение к чувствам не означает допущение любых действий, связанных с этими чувствами). Из уважения к чужому горю мы даем возможность говорить о том, что случилось, хозяину умершей собаки, и сочувственно слушаем его, но попытки «развеселить» горюющего или утешить обещанием того, что скоро появится новый питомец, являются проявлением неуважения к его чувствам.
Проблема эмоционально зависимой личности заключается в том, что его чувствам и желаниям давали очень мало пространства, мало считались с ними или проявляли по отношению к ним насилие. Например, одна клиентка рассказывала мне о ситуации, случившейся на похоронах ее дедушки, когда ей было шесть лет. Ее мать настаивала, чтобы во время прощания она подошла к гробу и поцеловала труп (видимо, ей было важно хорошо выглядеть в глазах родственников как матери). Клиентке же, тогда маленькой девочке, подходить к гробу (не говоря уже о поцелуях) было очень страшно; то, что там лежало, она никак не могла ассоциировать с образом собственного дедушки, оно вызывало непреодолимый ужас и отвращение. Однако с ее чувствами никто не посчитался; во время публичной церемонии мама насильно подвела ее к гробу и с шипящим «целуй!» ткнула сзади в шею так, что ребенок волей-неволей уткнулся в холодное тело дедушки.
«Не хочу», «боюсь», «не надо» маленького ребенка, которым был зависимый человек, оставалось без внимания, его чувства не имели значения. Если он не хотел что-то есть, ему за пазуху могли налить горячей каши, от которой он отказывался. Если ему нравилось играть с собакой – это высмеивалось. Если он говорил, что хочет что-то сделать сам, у него немедленно вырывалось это из рук. Ему приказывали полюбить математику, которую он терпеть не мог, потому что математика нужна для того, чтобы поступить в престижный вуз.
Очень часто отсутствие уважения, с которым взрослые обращались с ним и его чувствами, было связано с тем, что в семье была какая-то проблема, трудность или беда, на фоне которой его чувства были не важными, не имели особого значения. Например, родители часто ссорились, и ему приходилось мирить их или выступать посредником, и никто не считался с тем, что больше всего в этот момент ему хотелось оказаться вне дома – там, где не кричат. Например, в семье был старший брат, причинявший родителям много хлопот и часто болеющий – на фоне всех огорчений и сложностей, которые причинял брат матери, девочка не ощущала права нагружать своими чувствами мать и росла «самостоятельной», гиперответственной, всем довольной, беспроблемной. Например, пил отец, и мать, несчастную и замученную, казалось просто бесчеловечным нагружать своими желаниями и потребностями. Например, мама явно не справлялась со своей взрослой жизнью, и ребенку хотелось ничего не хотеть, чтобы хоть как-то облегчить ее груз. Таких примеров можно приводить множество. В каждом из этих случаев можно проследить отсутствие безопасного пространства для переживаний ребенка, отсутствие достаточного уважительного отношения к ним. Очень рано такой ребенок усваивает, что его желания и чувства неважны, и привыкает «задвигать» их на второй или третий задний план, как не имеющие серьезного значения, и впоследствии может полностью потерять с ними контакт (когда нет возможности ощутить собственный внутренний процесс, а не реальные или воображаемые желания и ожидания других людей). То, что я описываю здесь, напрямую соотносится с субъективным переживанием бесправия или «не-имения прав», столь характерного для эмоционально зависимой личности. Такой человек часто имеет смутное ощущение, что существуют какие-то «правильные» способы думать, чувствовать и жить, «правильные» желания и потребности и что с его собственными «хочу» и «чувствую» что-то не так и их непременно нужно усовершенствовать. Такой человек, например, может не любить праздники и не радоваться, например, Новому году, но может стыдиться этого и скрывать это, расценивая эту свою особенность как признак некоторой «ненормальности» и стыдясь ее.
Стыд – очень важный момент здесь, который нельзя игнорировать. Неуважение, с которым обращаются близкие с чувствами ребенка, рождают у него в итоге переживание стыда за свои потребности и чувства, потому что сами реакции окружающих дают понять, что с этими потребностями и чувствами что-то не так. Я уже писала об этом и повторюсь снова: в психотерапевтической работе обнаружение переживаний и желаний эмоционально зависимой личности связано с интенсивным переживанием стыда. Например, такой клиент чувствует недоверие к специалисту на старте работы, в ходе первых встреч и стыдится сказать об этом, потому что это словно бы изобличает его как «неправильного», «неправильно настроенного» клиента, который препятствует своим недоверием эффективной работе. Если же, наоборот, он заявляет специалисту, что полностью ему доверяет, и слышит встречный вопрос об основаниях столь быстро появившегося доверия, то испытывает стыд за неуместность своих реакций («я как наивный доверчивый дурак, и психолог это увидел; нормальный человек так бы никогда не сказал»). Осознание и выражение собственных чувств, аутентичных реакций окружено стыдом у эмоционально зависимой личности, сопровождается и пропитано им. Именно страх стыда является мощным регулятором поведения такого человека: ему проще сфальшивить, подстроившись под ситуацию и выдав ожидаемый ответ, чем рисковать выглядеть неуместно и странно в своих естественных реакциях.
Дефицит уважения со стороны окружающих тесно связан с дефицитом переживания собственной ценности. Эмоционально зависимая личность часто осознает острую потребность в том, чтобы видеть собственные сильные стороны, собственную уникальность, то, что делает ее исключительной и не похожей на других людей – не только видеть, но и присваивать себе собственные сильные стороны, собственные ресурсы. Однако, даже если она осознает какие-то из них, как правило, присутствует определенная амбивалентность в том, что ей хочется признания этих сильных сторон от окружающих и одновременно присутствует сильный страх стыда и страх быть уличенной в хвастовстве и «выдумывании несуществующего». Мне доводилось как-то работать с одной женщиной с чрезвычайно развитой интуицией, которая позволяла ей предвидеть те или иные варианты развития событий. Притом что ее способность к предвосхищению действительно была явно развита и бросалась в глаза, ей одновременно и хотелось рассказать мне о ней (и получить мое признание наличия этой способности), и было очень стыдно (словно бы она хвасталась или и вовсе выдумывала у себя такую способность). Когда же я сказала, что и в самом деле замечаю у нее исключительно развитую эмоциональную восприимчивость и интуицию, и отношусь к этому как к ее реальной, присущей именно ей особенности, она разрыдалась – именно эта реакция терапевта позв