Интересно, что работа с эмоционально зависимой личностью становится для терапевта испытанием его способности находиться во взрослой позиции по отношению к клиенту без выстраивания отношений вертикальным, эмоционально зависимым образом. В начале отношений клиент соблазняет терапевта на роль учителя жизни, опекуна, поводыря и спасателя (на которого возлагается вся полнота ответственности за спасение), а затем агрессивно преследует его за ненадлежащее выполнение возложенных на него функций. Это означает, что терапевту важно быть предельно внимательным к предлагаемой ему роли и фактическому распределению ответственности – как в каждой конкретной точке процесса, так и в отношениях с клиентом в целом.
3. Выраженный перенос на терапевта (часто с его идеализацией), высокая вероятность появления эротизированного переноса. Мы уже обсуждали вопрос о том, что зависимая личность склонна к идеализации партнера в силу раннего характера травматизации, когда восприятие Другого поляризовано и расщеплено. Психотерапевтическая работа с таким человеком требует от специалиста развитого умения работать с переносом, поскольку здесь он практически неизбежен. Эмоционально зависимая личность склонна смотреть на терапевта снизу вверх и восхищаться им – часто идеализация при этом удерживается при себе, поэтому восторги эти могут оставаться невысказанными, по крайней мере какое-то время. Вне зависимости от пола специалиста и клиента высока вероятность развития эротизированного переноса и влюбленности в терапевта. Зависимые клиенты не проявляют, как правило, навязчивости и не домогаются терапевта прямо, однако в атмосфере контакта повисает нечто тягучее и сладкое, и терапевт может обнаружить, что каким-то краем собственного сознания понимает, что с этим «что-то не так», но ему почему-то совсем не хочется разбираться с этим «чем-то» на супервизии. Что-то в самом терапевте начинает оберегать это присутствующее в контакте, ощущаемое обоими, но не названное нечто. Это означает, что зависимые части терапевта и клиента вступили в неявный сговор («взялись за руки») и теперь оберегают этот сговор не только от посторонних глаз, но и от взрослых частей самих себя. Супервизия воспринимается как угроза того, что тайный сговор будет обнаружен и раскрыт, и терапевт рискует прятать его не только от взгляда супервизора, но и от самого себя. «Не происходит ничего страшного», «да, она увлеклась мной, но такое часто бывает и бывало уже сто раз, пройдет» – подобные отговорки служат самоуспокоению, за ними стоит внутреннее решение продолжать то, что начато. Зависимая личность предлагает контакт, взывающий к зависимым и/или нарциссическим частям в личности терапевта; за призывом следует отклик, а за откликом – действие (потому что и нарциссические, и зависимые процессы не связаны с рефлексией и качественной обработкой переживания, а немедленно отыгрываются в действиях). Терапевт, конечно, тоже живой человек, он не Бог и имеет право на любые радикалы в собственной личности. Однако терапевтическая профессия предполагает высокий уровень осознания и рефлексии собственных процессов и переживаний с развитой способностью обрабатывать их зрелым образом. Нарциссические и зависимые наши части и могут, и будут реагировать на процесс эмоционально зависимой личности, на транслируемый ею и на сознательном, и в особенности на подсознательном уровне призыв, однако ответственность терапевта в данном случае заключается в осознании собственной реакции и ее зрелой обработке: терапевт не может себе позволить вовлечения в зависимый процесс и вступления в тайный сговор с клиентом, потому что в этой точке психотерапия заканчивается. Терапевту важно реагировать на транслируемое предложение, обозначая, но не принимая его. В эмпатической форме, исключающей стыжение и «постановку на вид», важно обозначить «нечто», повисающее в контакте, сделав его, таким образом, явным, и определенным образом с этим «нечто» обойтись. Грубо говоря, в общем виде смысл послания терапевта выглядит так: вы привлекательны, и в обычной жизни я бы, наверное, с удовольствием включился, но здесь места для этой истории нет. Конечно, слова эти не имеют никакого смысла и даже звучат возбуждающе, если невербально терапевт при этом транслирует прямо противоположное тому, что говорит.
Отдельно хочется остановиться на вопросе контрпереноса в отношении эмоционально зависимой личности – то есть чувств и фантазий, возникающих у терапевта с ней в контакте. Зависимый клиент проявляет себя как исключительно удобный для того, кто с ним работает. В контрпереносе поэтому обычно есть чувство (конечно, обманчивое), что клиент «легкий» и с ним можно расслабиться и не особенно стараться, он не нападет, не будет критиковать и предъявлять повышенных требований; к клиенту может быть чувство снисходительной симпатии при отсутствии особенного уважения. Терапевт может обнаружить, что с таким клиентом кажется вполне возможным не особенно беспокоиться о его реакциях и интересах, например, попросить об отмене или переносе сессии такого клиента психологически гораздо легче, чем какого-либо иного: он явно не выкажет недовольства и только пойдет навстречу; если идти на поводу этой тенденции, довольно скоро можно обнаружить большое количество отмен или опозданий на сессии по вине терапевта, внезапных переносов встреч онлайн и т. п. Другие реакции, возможные в контрпереносе, – чувство растерянности, тревоги и злости, когда клиент поворачивается к терапевту требовательной своей стороной, предъявляет недовольство отсутствием четких инструкций или руководств к действию, рассказывает ему, что нашел другое направление или другого специалиста, который «помогает гораздо лучше» (или вообще коротко сообщает об этом в прощальном сообщении, извещающем, что он больше не придет). Терапевт может реагировать обидой или гневом на обесценивание со стороны эмоционально зависимого клиента или исчезновение без объяснения причин – настолько, что, когда клиент через некоторое время хочет вернуться (а так нередко бывает), не готов продолжать работу с ним. (Хочу заметить, что такие «ходки по другим терапевтам» у эмоционально зависимой личности являются делом довольно обычным и даже предсказуемым, если принять во внимание ее склонность расщеплять опыт и удерживать негативную его часть на расстоянии, а также легкость, с которой она вовлекается в треугольники и образует их в том случае, если с основным партнером имеется напряжение в отношениях. Каждому новому терапевту такой клиент рассказывает, что то, что было с другими специалистами до сих пор, не очень подходило, а внимательный расспрос обычно показывает, что ему было трудно в полной мере выразить накопившееся недовольство по адресу.)
В контрпереносе, адресованном эмоционально зависимой личности, часто можно расслышать фантазию об идеальной любви; терапевт ловит себя на том, что его реакции на клиента включают романтические, эротические или сексуальные ноты. Еще до того, как клиент разворачивает эротизированный перенос, терапевт может видеть клиента в сновидениях, имеющих романтический или сексуальный оттенок. Конечно, все эти реакции говорят о том, что зависимые аспекты личности терапевта активизируются в контакте с этим клиентом, «поднимают голову» и начинают «оживленно вдыхать ноздрями воздух и озираться». Такая ситуация требует супервизии, а часто и личной терапевтической работы.
В случае выраженного эротизированного переноса терапевты часто склонны переоценивать собственные силы по совладанию с ситуацией и ее обработке в терапевтическом ключе; как я уже говорила, зависимые аспекты личности терапевта здесь активно работают против него и против интересов клиента. Поэтому такие ситуации требуют самого пристального и, отдельно подчеркну, честного внимания, а в ряде случаев – и прекращения работы и перенаправления клиента к другому терапевту. Грубые нарушения терапевтической этики, включая сексуальное использование, как показывает практика, обычно совершаются именно в отношении эмоционально зависимой личности.
4. Клиент подстраивается под терапевта в собственных реакциях, игнорируя собственный внутренний процесс. Для меня именно эта особенность контакта «клиент – терапевт» в работе с эмоционально зависимой личностью является определяющей, наиболее значимой и заметной. Такой человек – непревзойденный мастер, прекрасно натренированный на считывание ожидаемых от него терапевтом (или наиболее уместных) реакций. Если терапевт по складу мягок и чувствителен, такой клиент выдает похожие реакции. Если «правильный ответ», считываемый по реакциям терапевта, – агрессия, то зависимая личность изображает агрессию. Сканирование желаемых/ожидаемых реакций происходит очень быстро, полуосознанно, на основании как вербальных, так и (в большей степени) невербальных проявлений терапевта. Терапевт с непроницаемой физиономией пугает эмоционально зависимую личность прежде всего тем, что считать ожидаемую реакцию так быстро, как в других случаях, не представляется возможным, а это вызывает резкое усиление тревоги. Попав к психоаналитику, такой клиент рассказывает ему о потаенных сексуальных комплексах, потому что уверен в уместности такого поведения (но вовсе не потому, что действительно ощущает эту тему как важную для себя). Зависимый клиент выстраивает свои проявления не как функцию от того, что чувствует сам, а как функцию от того, что, как ему кажется, чувствует терапевт и что терапевт, с его точки зрения, ожидает от него.
Помню исключительно поучительный для меня случай. Я работала с клиенткой, тридцатилетней матерью семейства, страдавшей от хронической тревоги и подавленности, в течение девяти месяцев, не наблюдая существенного прогресса и очень расстраиваясь по этому поводу. Я находилась тогда на старте своей практики и много требовала от себя; я была уверена, что что-то делаю неправильно, но не понимала, что именно, и была очень недовольна собой. Я бесконечно ходила (хочется написать – таскалась) на супервизии по этому случаю, но дело не двигалось – до тех пор, пока однажды на сессии я не обратила внимание на специфический быстрый взгляд, который кинула на меня клиентка, когда я в очередной раз спросила ее о том, что она чувствует. Она ответила мне, но ответила с запинкой, потому что, в свою очередь, заметила, что я как-то странно на нее смотрю. И тут меня осенила догадка. Клиентка пыталась считать правильный ответ на задаваемый мной вопрос по выражению моего лица. Я испытала очень сильные чувства, когда через несколько минут после, когда я стала с ней об этом говорить, она призналась, что я права и что уже почти год на каждой сессии она пытается отвечать «правильно», но до сих пор имеет очень туманное представление не только о том, что именно чувствует, но и о том, чувствует ли она вообще что-нибудь, кроме тревоги и пустоты! Я была в глубоком шоке. Только много позже я поняла, что само по себе такое заявление клиентки было признаком ее продвижения – без сомнения, на ранних этапах терапии у нее не хватило бы духу в этом признаться.