«Участок моего мозга, отвечающий за ОКР, производит еще одну навязчивую мысль. Я знаю, что это не имеет отношения к действительности, это просто помехи неисправной цепи». После многих часов обучения этой технике пациенты становились способны лучше противостоять ОКР-сигналам, сообщая, что их болезнь больше не контролирует их. Нейровизуализация также показала, что активность в орбитальной лобной коре (центре участка ОКР) резко упала по сравнению с тем, какой она была до терапии. Пациенты по-новому думали о своих мыслях – и это изменило шаблоны активности их мозга.
Это открытие очень важно для моей веры в то, что мы так или иначе способны изменять шаблоны активности мозга, лежащие в основе эмоционального типа. Позвольте привести еще один пример того, как тренировка ума может выполнить эту задачу. Клиническая депрессия характеризуется гиперактивностью в конкретных областях лобной коры (местоположения рассуждений, логики, анализа и высшей мыслительной деятельности). В определенных областях она связана с ожиданием – вероятно, это причина бесконечных размышлений, которые захватывают людей во время депрессии. Кроме того, отмечается недостаточная активность в частях лимбической системы (эмоционального центра мозга), связанных с чувством вознаграждения и удовольствия. Это может показаться странным, если вы думаете о депрессии как о чем-то, что в первую очередь отмечено подавляющей грустью, которая, предположительно, будет отображаться как повышенная активность лимбической системы. Тем не менее люди, страдающие депрессией, сообщают, что они испытывают так называемое уплощение эмоций – неспособность испытывать порывы радости, но также и отсутствие любопытства и интереса к окружающему миру.
Когнитивно-поведенческая терапия, которая развилась в 90-х годах прошлого века, лежит в основе тренировки ума. Она сосредоточена на обучении пациентов реагировать на свои эмоции, мысли и поведение здоровым образом. Идея в том, чтобы пересмотреть неблагополучный образ мышления, помогая людям избавиться от модели, при которой они думают что-то вроде: «То, что она уже второй раз отказывается пойти со мной на свидание, означает, что я неудачник и меня никто никогда не полюбит». Пациенты учатся осознавать свою привычку раздувать все до катастрофических размеров, превращать ежедневные трудности в бедствия. С новыми когнитивными навыками они способны чувствовать печаль и испытывать разочарование, не падая при этом в бездну отчаяния. Подобно тому, как Шварц обучил своих пациентов с ОКР распознавать навязчивые мысли и стремления как продукт деятельности гиперактивного участка мозга, группа психологов-новаторов обучила пациентов с депрессией расценивать угнетающие мысли в качестве событий мозга. Ученые из Торонтского университета обнаружили, что когнитивно-поведенческая терапия оказывает сильное влияние на активность мозга, лежащую в основе депрессии. Терапия сокращает активность в лобной коре и увеличивает в лимбической системе. Пациенты стали меньше размышлять и больше не чувствовали себя эмоционально мертвыми. Их состояние улучшилось, и в большинстве случаев улучшения сохранились: процент рецидива при когнитивно-поведенческой терапии гораздо ниже, чем при медикаментозном лечении (которое, похоже, не более эффективно, чем плацебо, для всех форм депрессии, кроме самой тяжелой). Но что касается наших исследований, основной момент вот в чем: новые шаблоны мышления, изучаемые при когнитивно-поведенческой терапии, могут значительным образом изменять активность мозга, позволяя людям оставлять позади нездоровые шаблоны и двигаться дальше с новыми – здоровыми. Такие новые шаблоны возрождают в пациентах чувство радости и избавляют от печали, уплощения эмоций и негативных размышлений.
Одним словом, революция в нейропластичности показала, что мозг может изменяться в ответ на два вида воздействий. Он способен на это путем получения опыта в окружающем мире (наших движений и поведения, тех сенсорных сигналов, которые в результате поступают в кору). Мозг также способен изменяться в ответ на исключительно умственную деятельность, от медитации до когнитивно-поведенческой терапии, в результате чего активность определенных участков возрастает либо уменьшается.
В следующей главе я опишу начало моего собственного приключения и открытие, касающееся силы ума, которая способна изменить мозг.
Глава 9Выход из чулана
Я бы не сказал, что в этом была причина, по которой я остановился на Гарварде в качестве университета для аспирантуры (и вы можете быть уверены, я не сказал об этом ни слова приемной комиссии), но все же одной из «достопримечательностей» университета был Дэн Гоулман, тоже бывший в то время аспирантом. Позже Дэн станет широко известен как корреспондент по темам психологии в «New York Times», а затем и как автор феноменально успешной книги «Эмоциональный интеллект», но в то время, когда я был на старшем курсе колледжа, он попался мне на глаза с серией статей в малоизвестном издании «Журнал трансперсональной психологии». В 1971 году Дэн написал статью «Медитация как метатерапия: гипотезы к предлагаемому пятому состоянию сознания», а в следующем году за ней последовали «Будда в медитации и состояниях сознания. Часть 1: Учение» и «Часть 2: Типология техник медитации». Ни медитация, ни Будда не были, разумеется, в духе основного направления психологического исследования. Да и для аспиранта Гарварда, где отделение психологии было воплощением этого основного направления и где господство бихевиоризма приветствовало тему медитации примерно так же, как лекцию об эволюционной биологии приветствовали бы на конференции по креационизму, не было обычным делом писать научные статьи на эти темы. Это как минимум привлекало внимание. Я с нетерпением ждал знакомства с Дэном.
Мое первое занятие в Гарварде, осенью 1972 года, которое было частью курса психофизиологии, состоялось в конце дня. Я сел рядом с неряшливым парнем с прической, которую назвал бы еврейским афро, и по наитию спросил, не он ли Дэн Гоулман.
Это действительно был он. Мой вопрос не стал полной неожиданностью, так как наш общий научный руководитель Гари Шварц упоминал при Дэне о том, что я собираюсь начать обучение в аспирантуре. После занятия, последнего в тот день для нас обоих, Дэн предложил подвезти меня домой. Мы прошли к его микроавтобусу «Фольксваген». В то время – начало 70-х – девяносто девять процентов подобных микроавтобусов (могу поспорить) в кампусе колледжа были украшены фотографиями групп «Doors», «Jefferson Airplane» и Боба Дилана. А машина Дэна была от пола до потолка обклеена изображениями святых людей из Индии! На дверях – буддийские монахи, на солнцезащитном щитке – йоги, а на сиденьях – гуру-махариши. Микроавтобус Дэна казался ашрамом на колесах.
Дэн снова не раз приглашал меня к себе, и мы часами разговаривали – о том, как очутились в Гарварде, о психологии, про то, как каждый из нас хочет прожить свою жизнь, о недавнем путешествии Дэна в Индию для изучения медитации, о сумасшедших йогах и случаях из его жизни: Дэн снимал комнату в величественном кембриджском особняке Дэвида и Мэри Мак-Клелландов. В свое время беседа с Дэвидом укрепила меня в решении подать документы в аспирантуру Гарварда, так что я был рад снова с ним встретиться. В главе 2 я упоминал об участии Дэвида в деле Рама Дасса и о том, как Гарвард в конце концов уволил последнего. Но к 1971 году Рам Дасс (по-видимому, не держа никакой обиды) проживал в передвижном доме за жилищем Дэвида. (Позже он уедет, чтобы впоследствии стать всемирно известным духовным учителем и писателем.) Мэри, которая познакомилась с Дэвидом в лагере квакеров и вышла за него замуж в 1938 году, была прекрасной, одухотворенной женщиной и талантливым художником. В подвале у нее была своя студия.
Для парня из Бруклина общение с этой (мягко говоря) интересной семьей было похоже на шаг в параллельную вселенную. Общество Мак-Клелландов во время аспирантуры стало для меня важным источником альтернативного образования. Давайте просто скажем, что происходящее там имело не много общего с моим ежедневным опытом в корпусе имени Уильяма Джеймса. В пестром собрании членов семьи, пансионеров и просто прихлебателей многие были одеты в одежду ручной работы, привезенную из Индии. Еженедельные медитации вел сам Рам Дасс. В общих трапезах принимало участие не меньше восьми человек. Но что больше всего привлекало меня в этих людях, так это их эмоциональные типы. Это были устойчивые, добрые, позитивные люди, которые казались хорошо улавливающими социальные ситуации и обладали спокойствием. На вечеринке в честь тридцатипятилетней годовщины своей свадьбы Макклелланды включили слайд-шоу, демонстрирующее фрагменты их совместной жизни. Сьюзен и я (только начав жить вместе, мы проявляли обычное в таких случаях беспокойство о браке) задавались вопросом, как им удалось столько лет оставаться вместе. Я спросил Мэри, каково это – быть в браке так долго. Заставив нас замереть под своим проницательным взглядом, она заявила: «Ну, первые восемнадцать лет были просто адом».
Поскольку Макклелланды и их окружение заслужили доверие к своей медитативной практике за присущее им удивительное сочетание страсти и безмятежности, они разожгли во мне сильное желание испробовать медитацию самому (в колледже я присутствовал на нескольких лекциях о медитации и ходил на занятия по йоге, которые включали в себямедитацию, – и на этом все). Теперь, когда я случайно столкнулся с Дэном и семьей Макклелландов, я начал медитировать несколько раз в неделю – один раз с группой, а в остальное время сам по себе. Макклелланд, профессор, которому было обеспечено место в Гарварде, одной ногой удачно обосновался в мире академической психологии, а другой – в мире духовной трансцендентности; я использовал его пример как неявное разрешение попробовать сделать то же самое.
В Индию
К концу моего второго года в аспирантуре я объявил своим гарвардским наставникам, что хочу взять три месяца, чтобы поехать в Индию и Шри-Ланку – «учиться медитации». Это предложение не было встречено с энтузиазмом. Один профессор спросил, почему я хочу потратить три драгоценных месяца на такую ерунду, а другой полагал, что это будет конец для меня как для подающего надежды ученого и что я могу никогда не вернуться. К счастью, это не было таким уж решающим моментом, получу ли я «благословение» факультета, но без него мне пришлось бы самому оплачивать билеты и проживание. Это значило, что мне нужно быть таким же убедительным, как и за год до того, когда я выступал перед Национальным научным фондом. Тогда я получил от этого фонда престижный грант, которого хватило на полную оплату обучения и который обеспечил меня роскошной по тем временам стипендией в тысячу долларов в месяц. Но как я мог убедить фонд, что мне необходимы деньги на Индию и Шри-Ланку? По-видимому (поскольку это сработало), утверждая, что я хотел бы изучить связь между медитацией и вниманием, а также между медитацией и эмоциями. Что касается медитации, мне было важно получить опыт из первых рук – в тех культурах, где она возникла. Примерно такие доводы я и приводил. В научном фонде дали согласие, и в конце весеннего семестра – в мае 1974 года – я вылетел в Азию. Но не один. Я убедил Сьюзен сопровождать меня. В то время она была аспиранткой факультета психологии в Массачусетском университете в Амхерсте, а впоследствии поступила в медицинскую школу и стала акушером. В 1976 году она вышла за меня замуж, и мы вместе по сей день.