требности, эмоция зависит от оценки вероятности (возможности) ее удовлетворения, причем эта оценка происходит как осознанно, так и на неосознаваемом уровне. Значит, мы не можем пройти мимо проблемы сознания, включая неосознаваемые формы высшей нервной деятельности. Далее, вероятность достижения цели (удовлетворения потребности) в решающей мере зависит от действий субъекта, от их эффективности. Следовательно, нельзя игнорировать вопрос о деятельности, в процессе которой возникает сложнейшая динамика трансформации потребностей и возникновения новых потребностей путем превращения средств достижения цели в относительно автономную цель. Наконец, мы неизбежно приходим к проблеме воли, столь тесно связанной с эмоциями, что некоторые авторы предпочитают говорить об единой аффективно-волевой сфере психики и поведения. Так, традиционное деление психических явлений на интеллектуальные, эмоциональные и волевые (разум, чувство, воля) С. А. Рубинштейн [1952] заменил двумя группами интеллектуальных и аффективных явлений, считая волю «верхушечным слоем» аффективных процессов (желания, стремления).
«Расщепив» эмоцию на отдельные компоненты, из которых складывается ее генез (потребность, предынформированность, информация, поступившая в данный момент, и т. д.), мы тем самым открыли доступ к этим компонентам и оказались перед необходимостью анализа целого ряда сопряженных с эмоциями явлений. В сущности, сами эмоции, будучи вторичными и производными психическими образованиями, менее важны и интересны, чем порождающие их факторы. Очень часто эмоции являются лишь индикаторами событий, разыгрывающихся на более глубоком, чем эмоции, уровне. В этом смысле информационная теория эмоций оказывается не столько объяснительным принципом, сколько методом исследования высших форм деятельности мозга, а регистрация эмоциональных реакций — технологией этого методического подхода. Мы глубоко убеждены, что не речь и не действие, а именно эмоции в силу их непроизвольности представляют наиболее надежный и объективный показатель мотивации высшей нервной деятельности человека, «слюнную железу» процессов, разыгрывающихся в его мозгу.
Внутренняя логика исследования, его «самодвижение» превращает главу о психологии эмоций в изложение ключевых проблем общей психологии человека.
Классификация эмоций
Многообразие потребностей, как правило, сосуществующих и образующих сложные, иерархически организованные системы, делает составление сколько-нибудь «полных», «развернутых» классификаций делом абсолютно бессмысленным и безнадежным. Вот почему большинство авторов пытается определить ограниченное число базальных эмоций, не удовлетворяясь их делением только на положительные и отрицательные.
Поскольку вероятность удовлетворения потребностей в огромной мере зависит от действий субъекта, мы предположили, что именно характер действий может служить классифицирующим принципом для выявления фундаментальных эмоций, занимающих центральное положение в сфере эмоциональных состояний человека [Симонов, 1966]. Взаимодействие с объектом удовлетворения потребности в свою очередь бывает либо контактным, которое субъект может прервать или продолжить, но не предотвратить, либо дистанционным. Что касается дистанционных действий, то согласно военной науке они существуют в трех основных разновидностях: наступление (преодоление), оборона (защита, сохранение) и отступление (утрата ранее занимаемых позиций). Эмоции, соответствующие перечисленным типам взаимодействия, представлены в табл. 7. В случае одновременной актуализации двух и более потребностей они могут порождать сложнейшие эмоциональные аккорды (табл. 8). Подчеркнем, что состояния и ситуации, перечисленные в табл. 8, есть не более чем примеры, достаточно приблизительные и условные, а отнюдь не развернутая классификация смешанных эмоций.
Указания на основополагающее значение эмоций, перечисленных в табл. 7, все чаще встречаются в текущей литературе. Например, уже упоминавшийся нами голландский философ С. Штрассер пишет: «Мы различаем три основные эмоциональные тенденции: врожденное желание удовольствия и неприязнь ко всему что может препятствовать удовлетворению этого желания; врожденную потребность в безопасности и отвращение к причинам страха; желание силы и тенденция к преодолению своей беспомощности. В поведении они характеризуются следующими контрастными парами: любовь и ненависть, приподнятое настроение и страх, триумф и отчаяние» [Strasser, 1970, с. 303]. Эмоции радости, страха и гнева А. Е. Ольшанникова с соавторами считают основными при изучении индивидуальных (типологических) особенностей эмоциональной сферы человека [Борисова, Гуревич, Ольшанникова, Равич-Щербо, 1976].
Таблица 7. Классификация эмоций в зависимости от величины потребности, вероятности ее удовлетворения и характера действий
Таблица 8. Примеры ситуаций и смешанных эмоциональных состояний, возникающих на базе двух сосуществующих потребностей
Помимо характера действий, происхождение базисных эмоций можно связать и с тремя основными группами потребностей (см. ниже). Тогда биологическим потребностям самосохранения (в широком смысле) будет соответствовать страх. Гнев возникает в сфере внутривидового взаимодействия, вторично распространяясь на неодушевленные предметы. Человек может прийти в ярость, преодолевая преграду из камней или пытаясь починить испорченный мотор, хотя злиться на камни или машину нелепо. Что касается положительных эмоций типа радости, то они впервые возникают у ребенка в процессе познания окружающего мира (формирование механизмов ясного видения при конвергенции зрительных осей) и первичного общения с другими людьми. Удовлетворение биологических потребностей (голод, температурный дискомфорт) внешних признаков положительных эмоций у ребенка не вызывает: младенец просто успокаивается и засыпает. Эмоции удовольствия и отвращения возникают при контактном взаимодействии в связи с удовлетворением любой потребности: мы можем наслаждаться и вкусной пищей, и созерцанием произведения искусства, хотя, разумеется, это очень разные типы наслаждения. Пока что трудно ответить на вопрос, какому фактору принадлежит решающая роль в происхождении трех фундаментальных эмоций: характеру действий или трем основным классам потребностей. Вполне возможно, что в процессе эволюции сыграли свою роль оба фактора: действия и побуждавшие их потребности, к анализу которых мы сейчас перейдем.
Потребности как основа и движущая сила человеческого поведения
Отказ от взгляда на мышление человека как на первоисточник и движущую силу его деятельности, признание потребностей в качестве определяющей причины человеческих поступков представляет величайшее завоевание марксистской философской мысли, послужившее началом подлинно научного объяснения целенаправленного поведения людей. По словам Энгельса: «Люди привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того, чтобы объяснять их из своих потребностей (которые при этом, конечно, отражаются в голове, осознаются), и этим путем с течением времени возникло то идеалистическое мировоззрение, которое овладело умами, в особенности со времени гибели античного мира» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 20, с. 493]. Вопрос о том, как именно и в какой мере люди осознают движущие ими потребности, мы рассмотрим ниже, а сейчас нам важно напомнить, что «никто не может сделать что-нибудь, не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребностей и ради органа этой потребности» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 3, с. 245].
Хотя тезис о центральном положении потребностей в структуре человеческой личности давно уже стал общепринятым, роль потребностей нередко как бы отступает на второй план при переходе к конкретному анализу поведения. Мы все еще находимся в плену традиционного представления о сознании как верховном регуляторе поведения: человека, руководствующегося социально ценными мотивами мы называем «сознательным», а нарушение норм общежития, эгоизм, антиобщественные поступки относим за счет «несознательности». В своеобразном «культе сознательности» нет ничего удивительного. Над фетишизацией мышления иронизировал Ф. Энгельс в письме Ф. Мерингу. «Истинные движущие силы, которые побуждают его (мыслителя. — П. С.) к деятельности, остаются ему неизвестными. Он имеет дело исключительно с материалом мыслительным; без дальнейших околичностей он считает, что этот материал порожден мышлением, и вообще не занимается исследованием никакого иного, более отдаленного от мышления независимого источника… для него всякое действие кажется основанным в последнем счете на мышлении, потому что совершается при посредстве мышления» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 39, с. 83]. «Поведение человека, — пишет Н. П. Дубинин, — определяется мышлением, волей, чувствами, уровнем познания законов природы, общества и степенью развития самопознания» [Дубинин, 1972, с. 57]. Если у Н. П. Дубинина потребности оказались «сняты», «ассимилированы» волей, чувствами, познанием и т. д., то В. Н. Кудрявцев допускает наличие детерминантов поведения, сосуществующих с потребностями в едином ряду: «Как проблемные ситуации, так и жизненные планы большей частью тесно связаны с актуальными или потенциальными потребностями человека, в том числе со стремлением обеспечить их беспрепятственное удовлетворение в данный момент или в будущем… С другой стороны, многие планы не связаны с конкретной ситуацией. Они могут быть независимы от непосредственных особенностей внешней среды, а также от актуальных потребностей. Такой план — продукт творческих размышлений, воображения, фантазии и т. д.» [Кудрявцев, 1978, с. 19–20].
Допущение каких-то иных источников мотивации, существующих рядом с потребностями и независимых от них, возникает, по нашему мнению, по двум причинам. Во-первых, мы нередко забываем, что установки, ценности, интересы, цели субъекта являются производными от потребностей, порождаются ими [Дилигенский, 1977, с. 115]. Во-вторых, мы все еще недооцениваем богатства и разнообразия потребностей, упорно сводя их к ограниченному числу материально-биологических потребностей в пище, одежде, жилище и т. п. Так, Р. Айзенбергер специально рассматривает деятельности, «не связанные с потребностями», например, стремление к варьированию внешних раздражителей [Eisenberger, 1972]. Вместе с тем в настоящее время убедительно показано, что потребность в информации (в новизне, изменчивости внешней среды) является одной из древнейших и самостоятельных потребностей живых систем. Опыты с так называемой сенсорной депривацией у животных и человека, исследование феноменов информационного голодания и скуки служат убедительным тому подтверждением [Berlyne, 1974]. Б. Ф. Ломов совершенно прав, вводя потребность в информации в само определение живого: «Потребности человека в веществе, энергии и информации выступают как объективная необходимость, в конечном счете определяя его поведение» [Ломов, 1977, с. 53].