«Ладно, Призрак. Изучу. Внимательнее».
Основными объектами в системе координат для Геймеров служили высотки, которые маркировались в планах и на местности отдельными значками. Яркие граффити, метки на ключевых перекрёстках, порой попадались указатели на торговых маршрутах. Люди обеспечивали себя понятными ориентирами, превращая однообразные серые городские джунгли в знакомые кварталы. Прикручивали таблички с названиями отдельных дорог, артерий жизни по которым циркулировали главные для фортов ценности. Крупнокалиберные патроны и пулемёты, основа почти любого людского поселения, без которых зелёные монстры делали всё, что угодно вместе со своими дружками – тварями.
«Недавно мечтала об одиночестве, а теперь тоскую даже по его мучительным тренировкам» – мелькнуло у меня у закопченного окна школы. Странный поворот. Раньше проигнорировала бы. Сейчас задумалась. «Эта тоска – не по нему. А по ясности. По миру с четкой целью – выжить, учителем, который больно учит, и внутренним шумом, заглушенным усталостью». Теперь учитель – голос в рации, цель – расплывчата, а тот самый шум... ожил в тишине. «Надо разобраться. Пока он не решил, что тишину нужно заполнить огнем».
Мне расхотелось бездумно бросаться спасать всех. Желание помочь осталось, но теперь его сдерживал опыт. «Спасать? Да. Но не ценой себя или его доверия. Не как тогда с дедом в подвале». Тот топор у горла вспомнился не страхом, а уроком. «Хватит играть в Авраама Линкольна Мешка». Горькая усмешка. «Какое рабство? Здесь все рабы: обстоятельств, своих "подарков", выживания. Моя война – не освобождение. Это... кровавые поправки свинцом. Устранение одних проблем, чтобы другие выживали». Винтовка на спине ощутилась тяжелее. «Цинично? Да. Зато честно. И я жива».
И это оказалось сложнее страданий. «Страдать – пассивно. Ты жертва. А теперь – выбор. Каждый раз. Гасить порыв, а не раздувать его в пожар». Раньше я злилась на его спокойствие. Теперь поняла – он был щитом. «Он не игнорировал мои срывы. Он их глушил. Своей выдержкой. Теперь, оставшись с этим "морем" один на один, понимаю – он не зря объяснял».
Он как-то сказал, чистя Сайгу: «"Ты – сенсор, Алиса. Ловишь волны страха, боли и других эмоций вокруг. Твои демоны на них откликаются. У меня... другая настройка. Старая. Изношенная. Она не резонирует – экранирует. Пока хватает ресурса"».«Ресурса» – вот ключ. Его спокойствие – не дар, а навык, оплаченный чем-то. Ресурс ограничен. Как и мой. Теперь я учусь строить свои щиты. Из правил, расчета и трезвого взгляда на вещи. «Не спасать всех. Спасать, если возможно. Не лезть без плана. Думать. Не геройствовать. Делать работу. Только когда необходимо и с выходом». Моя новая тренировка. Самая трудная. Без шомпола. Без видимого учителя. Только его голос в рации и чувство, что где-то рядом тень следит, справлюсь ли я с главным врагом – собой.
«Женщина в отличии от мужчины – глубоко социальна, порой регулируя окружение за счёт эмоциональных стимулов и также наказывая. Когда она не в духе, пространство вокруг заполняется её раздражением, лишь немногие способны управлять этим процессом осознанно, применяя его для достижения нужного результата. Чаще всего это просто естественная реакция. Мужчины, прошедшие опыт длительных личных отношений и пятилетнюю закалку одним видом пыли не попадают под прямое влияние усиленного природного поля, остальные на уровне рефлексов и животной памяти идут за тобой, влипая в ауру, словно насекомые в бутылку с Фантой»
Последние два дня общение с Леоном свелось к минимуму. Не разговоры – приказы. Короткие, как выстрелы, и такие же не терпящие возражений:
«Найди продуктовую лавку, кончаются запасы».
«Оружейная. Срочно».
«Ищи убежище. Рассвет близко».
Каждое слово в рации било по нервам. «"Найди". "Ищи". Как будто я его служебная собака!» Я сидела на корточках в развалинах очередного магазина, безуспешно ковыряя замок забитого сейфа, и чувствовала, как внутри закипает знакомая ярость. «Проклятый манипулятор!» – мысль вырвалась, острая и жгучая, отдавая привкусом чего-то иррационального, почти личного безумия. «Сам исчез, как призрак, а теперь дергает за ниточки. "Срочно". Ага, как будто я сама не вижу, что патронов в обойме – кот наплакал».
Старое, навязчивое желание всколыхнулось с новой силой: «Сбросить это ярмо! Вырваться из-под его контроля! Доказать себе и этому серому миру, что я могу сама. Не просто выживать, а... принести сюда свет. Освободить тех, кто заперт в фортах, запуган, эксплуатируется!» Картины мелькали в голове: я, ведущая за собой толпу освобожденных, сокрушающая тиранов, несущая справедливость в этот вечно дождливый, серый ад. «Настоящий Авраам Линкольн в бронежилете и со штурмовой винтовкой. Пафосно? Да. Но черт возьми, как же хочется верить, что это возможно!»
Но почти сразу же, словно ледяной душ, накатила трезвая, едкая мысль: «И сдохнуть героической смертью в первой же перестрелке с охраной форта, потому что забыла проверить тылы? Или потому что не рассчитала запас хода? Или просто потому, что не обладаю его чертовым чутьем на засады, отточенными годами в этом аду?» Я с силой дернула отвертку – замок не поддавался. «Нет, Алиса. Нет рядом "удобного" садиста, который подставит плечо (или шомпол), когда ты накосячишь. Который возьмет на себя последствия твоих благородных, но идиотских порывов. Ты хотела свободы? Вот она. Полная. И вся ответственность – только на тебе. Горькая пилюля, да?»
Я поймала себя на мысли, что жду его голоса. Не приказа, а... чего? Совета? Одобрения? «Отвратительно!» – мысленно плюнула я. «Сбрасывать ответственность за свою шкуру на него – и при этом ненавидеть его за эту самую "заботу". За то, что он не дает разбиться вдребезги. За то, что его правила, как рельсы, не дают сойти с пути прямиком в могилу. Какая же я... противоречивая дура».
И тут вспомнились его слова. Перед тем, как раствориться, он сказал одну фразу. Сухую, странную, брошенную как будто невзначай, пока проверял снаряжение:«Свобода, Алиса, она не снаружи. Она тут». Он ткнул пальцем себе в висок. «Пока не поймешь разницу – будешь вечно искать клетку или поводок».
Тогда я не поняла. «Что за философская чушь?» – подумала с раздражением. «В Мешке клетка – это реальность. Форты – клетки. Убежища – клетки. Его правила – поводок».
Но теперь, сидя в пыльных развалинах, слушая завывание ветра в пустых проемах и свою собственную ярость, смешанную со страхом ошибиться, я начинала смутно улавливать смысл. «Он не о физической свободе. Он о... голове. О том самом "море" внутри. Пока оно бушует от страха, гнева, ложных идеалов – ты не свободна. Ты раб своих эмоций, своих порывов, своих "демонов". И тогда любая внешняя свобода – иллюзия. Ты будешь искать границы, чтобы о них биться. Или поводок, за который можно дергать, обвиняя кого-то в своих неудачах. Как я сейчас».
Замок со скрежетом поддался. В сейфе лежали лишь истлевшие бумаги и патроны калибра .22 – почти бесполезные. Я сгребла патроны в сумку автоматически. «"Найди продуктовую лавку". Не "принеси еду". "Найди". Он дает задачу. Решать – мне. Выбирать маршрут, оценивать риски, искать выходы – мне. Нести ответственность – мне. Это и есть его "свобода в голове"? Необходимость думать своей головой, без оглядки на его шомпол? Если да... то она чертовски тяжелая. И одинокая». Я выбралась из развалин, оглядывая серый, враждебный мир. «Но, возможно, это единственная настоящая свобода, доступная здесь. И, кажется, мне придется в ней разобраться. Прежде чем она, или его отсутствие, меня убьет».
«Ярость – это как удар в боксе, который должен всегда достигать цели. Иногда не сокрушая, но даже попав в защиту боксёр точно знает, что сделал всё правильно. Энергия не ушла напрасно, найдя добычу. Страшнее всего, когда потраченные усилия рассеиваются в пустоте, проходя мимо противника, заставляя при этом ещё бороться с собой, гася инерцию удара. От такого устаёшь в три раза сильнее, загоняя сознание в тупик бессилия. Когда станет плохо вспомни об этом»
Вспомню, конечно. Как же не вспомнить. После этой недели в полном, давящем одиночестве (ну, почти полном – если не считать его голос, выстреливающий приказы в тишину), кусочки паpзла начали щелкать. «Сенсей... Мастер многоходовочек. И главный эксперт по эксплуатации моей же тупости». Он не просто не давал мне убиться – он не давал мне убиться об себя же. «Вот в чем фокус». Я металась, как шмель в стеклянной банке: то в порыве слепого альтруизма готова была грудью лезть на пулемет ради первого встречного, то в приступе бунтарства готова была сжечь все его правила вместе с убежищем. Запуталась в собственных приоритетах? «Да я в них тонула, как в болоте! Что важнее: спасти того парня у разбитой "Волги" или добыть патроны? Завалить мразя-рекетира или не сорвать сроки контракта? Голова шла кругом».
И он... он просто дал мне фокус. Четкую, как прицельная мушка, цель. И идеальный объект для ненависти. Себя. «Гениально, черт возьми. Ненавидеть его было... легко. Понятно. Как дышать. Он – вот он, садист с шомполом, вечный контролер, тень на шее. Можно злиться, кипеть, бунтовать – и все эмоции имеют вектор. Не расплескиваются впустую, не разъедают изнутри». Ненависть – она как настольная игра для чайников. «Типа монополии. Вот поле – твой гнев. Вот кубики – его приказы, его холодность, его "правила". Бросай, двигай фишку ненависти по клеткам "бесит", "унижает", "контролирует". Цель проста – дойти до финиша, доказав всем (и в первую очередь себе), какой он козел. Предсказуемо. Удобно. Не надо думать о последствиях – ведь в игре "Ненавидь Наставника" все последствия его проблема».
«Но это – тренировочные колеса, Алиса» – пронеслось сейчас в голове с горькой ясностью. «Пока не пройдешь эту дешевую "монополию", пока не выжжешь эту легкую ненависть дотла... Не возьмешь под контроль настоящий ад внутри»