Патовую. Для него.
Я стояла в укрытии напротив, дыхание ровное, руки не дрожали. Сердце билось сильно, но не от страха. От… торжества. В ларингофоне царила тишина. Даже Леон молчал. Что они думают? Удивлены? Раздражены? Довольны?
А ночью, позднее, случился мой триумф.
Ночь двадцать первая с начала обучения на марксмана.
Ночь двадцать первая. С начала этого безумия под названием "обучение на марксмана". Цифра всплыла в сознании сама собой, как обвинение. Двадцать одна ночь беготни по этим проклятым бетонным склепам, двадцать одна ночь под свист учебных (и не очень) пуль.
Двигаясь под красной пылью, ее знакомый, ядовитый жар разливался по жилам, я сознательно держала дистанцию в сто пятьдесят метров. Сто пятьдесят. Магическое число. Достаточно, чтобы быть сложной мишенью, достаточно далеко, чтобы чувствовать себя… невидимкой? Иллюзия. Я проскальзывала ниже уровня подоконников, пригибаясь так, что спина ныла, сливаясь со стенами – этими серыми, безликими глыбами, впитывавшими в себя все запахи смерти и отчаяния. Не давая возможности отследить мой тепловой след. Холодная тень. Королева Червей в режиме невидимки. Ирония.
Гринч находился в пределах моего дара. Ох, как он находился. Его аура была как натянутая струна – равнодушно-сдержанная, но пульсирующая постоянной, леденящей готовностью. Фокус убийцы. Если Леон – призрак, растворяющийся в тенях, то Гринч – скала. Твердая, непоколебимая, смертоносная. И он умело уходил от фокуса моих атак.* Опытный боец. Он чувствовал возможные траектории, всегда оставляя между собой и предположительным выстрелом хотя бы одну стену. А по факту два перекрытия лишали даже теоретической возможности достать его. Бетонный щит. Непробиваемый.
Но я не отчаиваюсь. Отчаяние? Это роскошь. Для слабых. Для тех, кто еще верит в справедливость или теплую постель. Ведь я перестала выполнять роль груши для битья, совладав с даром. Совладав? Скорее, смирившись. Слившись с ним. Сделав эту проклятую "видимость невидимого" своим вторым зрением. После этого Гринц превратился в цель. Прекрасная мишень. Ведь если Леона я не обнаруживала – Чертов седой хамелеон, исчезающий из поля восприятия, как будто его и не было, – то снайпера легко отслеживала по этой самой, пульсирующей скале равнодушия. Да, рейдера подстрелить не могла – резиновые пули, броня, его адский опыт – но не попалась на провокации. Сама недавно этим грешила. Помнишь, Гринч? Как я светилась в окнах, как кролик в свете фар? Учусь, старина. Учусь на своих ошибках. И на твоих уроках боли.
Пчич! Пчич! Пчич!
Три выстрела. Ослабленные, но громкие в тишине ночных руин. Винтовка выплюнула три пули, отрезая Гринча от удобных окон, где пришлось бы подставляться самой. Подставляться? Нет уж. Я не герой из дешевого боевика. Я – тень с винтовкой. И тень не светится. Я чувствовала, как его аура дернулась – Гринч привычно откатился под защиту несущей стены, как предсказуемый механизм. Выцеливая направления повторной атаки. Ищи, ищи, старый лис. Где же я?
Птич! Пчич! Пчич!
Снова выстрелы с ДКТП мешают понять, где моя новая позиция. Дымовая завеса звука. Хаос в эфире. Только и здесь меня уже нет. Призрак. Тень. Ученица, которая начинает походить на учителя. Дозарядить снаряжённый ослабленный выстрел. Пальцы автоматически щелкали затвором, набивая магазин. Холодный металл, знакомый запах смазки, смешанной с зеленой пылью. Мой талисман. Сегодня я его достану. Не "победю". Не "справлюсь". Достану. Как трофей. Как доказательство.
Я видела его маневр. Чувствовала его решение. Гринч решил уйти в комнату, с толстенными стенами и всего с одним окном, которое уже давно заколочено. Его крепость. Его последний бастион. Там он непробиваем. Там он ждет. Пять минут, и объявит ничью. Снова.
Но у меня на сегодня другие планы, стрелок.
Птич! Трата! Тра!
Я зарядила патроны помощнее, продолжая гонять профессионала. Громче. Злее. Не для убийства. Для психоза. Чтобы он слышал, как его крепость обстреливают. Чтобы знал – я здесь. Я не ушла. Используя главный козырь. Нет, не дар. Дар – это инструмент. Главный козырь – это упорство. Природное упрямство, как сказал бы Леон. И Правило десятое. Использовать всё, что повышает эффективность. Даже если это значит стащить один бронебойный патрон из мастерской. Тот самый, что Сенсей собирает для стен "Перекрестка". Один. Всего один. Надеюсь, он не считал.
*Я заняла финальную позицию. Не напротив его логова. Сбоку. Под немыслимым углом. Там, где стена была чуть тоньше, а его аура пульсировала прямо за ней, в самой глубине ниши. "Давай, ещё три метра" – мысли скользнули, как змеи. Зайди глубже, стрелок. Устройся поудобнее. Расслабься. Думай о ничьей.
Он занял место. Самую безопасную точку. Я чувствовала его там. Уверенного. Уже почти расслабленного. Готового через пять минут сказать свое "хорошая работа, но...".
Но "но" не будет.
ПТАЧ!
Дульный тормоз – компенсатор не справился с мощным выстрелом. Винтовка пнула в плечо с дикой силой, оглушительный грохот разорвал тишину, отозвавшись эхом в пустых глазницах окон. Настоящий выстрел. Не учебный. Который прошёл в десяти сантиметрах от сломанного носа Гринча. Я не видела. Но я знала. По тому, как его аура – эта непоколебимая скала – взорвалась. Не страхом. Нет. Чистым, нефильтрованным шоком. Адреналиновым цунами. И... уважением?
Тишина. Натянутая, как тетива. Потом:
– Поздравляю, экзамен сдан, – его голос в ларингофоне был хладнокровным, но под слоем льда я уловила... что-то. Усталость? Признание? – Ты вполне себе готовый марксман. Марксман. Не "девочка". Не "ученица". Марксман. Слово ударило сильнее бронебойного патрона. – Думал, дольше соображать будешь по поводу специальных патронов. Признание. – Для этого и готовили.
Значит, ждали. Значит, проверяли. Значит, я прошла.
Пусть говорят что хотят, – подумала я, выдыхая клубы пара в холодный воздух, дрожь наконец пробежала по рукам, сжимавшим еще горячий ствол. – Это успех, который я выстрадала своим трудом. Ночными болями в мышцах. Страхом, превращенным в ярость. Литрами пота и океанами отчаяния. Не подарок для стимуляции дальнейших занятий, а полноценная победа. Моя. Вырванная зубами.
Я почувствовала момент торжества у тренера, смешанного с раздражением от столь быстрого поражения. Да, он рад за ученика. Но он – Гринч. Лучший. И его победили. Не в честном бою снайперов на открытом поле, но победили его тактику, его непробиваемую оборону. Украденным патроном и чертовым даром. Умом Гринч понимал, что при прочих равных я просто в более выгодном положении, – сенсор против обычного рейдера, пусть и гения стрельбы, – но гордость профессионала всё равно прокручивала различные варианты для противодействия. Я чувствовала этот вихрь мыслей за толстой стеной – быстрых, яростных, аналитических. "А если бы я...", "А что, если...".
Уверена, завтра так уже не получится, – мысленно усмехнулась я, снимая палец с спускового крючка, наконец. Он уже придумал десять способов меня достать. Но сегодня... Сейчас в голове звучала триумфальными аккордами ода будущего мщения. Нет. Не мщения. Признания. Моя ода – это грохот выстрела, эхом отозвавшийся в мертвых кварталах. Это слово "марксман". Это знание, что я больше не просто "девочка с мешком голов" или "психованная сенсор". Я – реальная угроза. С винтовкой. С даром. С бантиком на прицеле, который никто не видит, но который теперь всегда со мной.
Королева Червей научилась стрелять. И Мешку теперь не сдобровать. Я снова взвела затвор, уже по привычке. Готовясь к завтрашнему уроку. Потому что завтра будет больнее. Но сегодня... сегодня я выиграла.
Бейся, сердце, время биться
Бейся, стерео, время биться
Лампы скоро прогорят
Ты едва видна
Бейся, сердце, время биться
Бейся, стерео, время биться
Нас непросто напугать
Мы достигли дна, радостно смеясь
Мама, не ищи меня
Видишь солнце, там и я
И солнце стало красным
Бейся, сердце, солнце любит кровь
Солнце любит кровь
Бейся, сердце, время биться
Бейся, стерео, время биться
Лампы скоро прогорят
Ты едва видна
Бейся, сердце, время биться
Бейся, стерео, время биться
Все, что страшно потерять
Надо потерять, радостно смеясь
Мама, не ищи меня
Счет начнется заново
И кто-то станет крайним
Бейся, сердце, время любит кровь
Время любит кровь
Бейся, сердце, время любит кровь
Время любит кровь
Сироткин «Бейся сердце, время биться»
Глава седьмая. Эмоциональный спам.
Начало третьего месяца. Три месяца адской "подготовки". Беготня по руинам под свист пуль, вонючие убежища, тушенка и постоянное чувство, что тебя вот-вот убьют. Обточка под нужды Мешка.
Ознаменовалось подарком. Леон принёс оружие. Буллпап. Длинное, угловатое, смертоносное. Лежало на столе. Выглядело не хуже моей "Штучки". Сердце сжалось. Предательство?
– Что за зверь? Не видел такого у нас, – удивился Гринч. В его голосе – чистый интерес, почти вожделение. Он уже мысленно разбирал его.
– Самозарядный карабин Симонова под 7,62х39 мм. Новый обвес. Устраняет недостатки. Первые шестьдесят выстрелов, – отчеканил Леон. Сухо. Технично. "Первые шестьдесят". Значит, потом начнет сыпаться. Как всё здесь. Как мы. – Пора нашей красавице сменить оружие. Приобрести снайперское.