– Я… не помню, – выдавил он. Искренне. Его аура сжалась, снова став жесткой, защитной. Но в ней появилась трещина. Растерянность. Он был сломлен не угрозой боли, а вопросом, выходящим за рамки его безупречной системы. Вопросом о человеке, который был для него лишь «бесполезным персонажем».
Я закрыла тетрадь. Глухой стук прозвучал как точка.– Достаточно, – сказала я ровно. Ярость схлынула, оставив после себя пустоту и свинцовую усталость. Я знала все, что было нужно. О механизме. О сети. О его «гениальности». «И о том, что ты даже не помнишь их лиц. Ты помнишь только номера.»
Я встала. Он сидел, глядя перед собой в пустоту. Его аура, стальной прут, казалось, покрылся инеем. Тщеславие схлынуло, обнажив пустоту функции, осознавшей свой сбой и грядущее списание.
– Рутина выполнена, – бросила я в сторону Леона, не глядя на серого человека. Голос снова был плоским, лишенным всего. Только усталость. Грязная работа была сделана. Мы вытащили на свет схему. Узнали масштаб. Но ощущения победы не было. Был только тяжелый осадок и знание, что где-то там, в тени, уже шевелится новый хозяин, готовый скупить обломки этой разоблаченной империи паутины. И колесо Мешка провернется снова.
Двумя часами позднее.
Выжатая. Не просто усталая. Выжатая, как тряпка после химической чистки. Каждая мышца гудела от напряжения, в висках стучал молоток, а за глазами плавали темные пятна. Я вывалилась из кабинета коменданта, прислонившись к холодной, шершавой стене коридора. Запах пыли, пота и чего-то металлического – моего собственного стресса – заполнил ноздри. Этот серый ублюдок... Мысль пронеслась с остатками ярости. Кремень. Тверже Барина. Каждое слово – не ответ, а мина, которую приходилось обезвреживать. Каждую мысль – скользкого, ядовитого угря – вытаскивать клещами, рискуя получить разряд его фанатичной уверенности. Непогрешимость. Это было страшнее криков. Спокойная, ледяная убежденность палача в своем праве стирать людей. Как цифры в таблице.
– Вот ведь твари! – гневный возглас прорезал гул в моей голове. Не Псих. Болт. Его обычно монолитная аура треснула, извергая потоки ярости. Он бил кулаком в стену, его лицо, обычно бесстрастное, исказилось от гнева. – Так и знал, что нельзя организовывать банкирам отдельный совет! На земле это плохо кончилось, и здесь ничем хорошим не грозит!
Знание истории... Родины его родителей? Или просто уроки Мешка? Фигурантов, конечно, не сдали живыми – слишком опасные свидетели. Но разгадка... Банальна. Три сектора. Игра в автономию. Финансовые потоки, как ручьи, тихо перенаправляемые в искусственное русло-клон. Новички... Те самые "бесполезные в плане боевых качеств персонажи". Женщины. Слабые. Не ресурс – расходный материал. Их не просто продавали. Их стирали из системы учета, как ошибки. Скорбная участь. Сухой отчетный термин для живых, чьи крики никто не услышал. Грязь. Грязь. И еще раз грязь. Она липла к коже, пропитывала легкие. Я чувствовала ее вкус на языке – горький, медный.
Два часа. Два часа я билась с этим серым демоном в костюме коменданта. Не допрашивала – взламывала. Мой дар, растекавшийся по его ауре, искал трещину. И нашел. Не страх. Тщеславие. Жажда признания своего гения. "Тяжкий грех для революционера", – пронеслось в голове с горькой усмешкой. Как в дешевом боевике. Злодей, привязав героя, подробно расписывает свой гениальный план уничтожения мира... чтобы тот в итоге вырвался и всех победил. Идиотизм. Но здесь... здесь все было наоборот. Мы были "злодеями". Его план – реальность. И его фанатичная гордо заставила его петь, когда я нажала на эту трещину. Красиво? Да. Как плевок в лицо всей системе учета Мешка. Смело? Отчаянно? Да. Но и глупо. Самоубийственно. Хотя... Каков был его выбор? Молчать и быть сломанным тихо? Или гордо признаться в своем "подвиге" перед тем, как исчезнуть? Он выбрал признание. Последнее тщеславие паука в центре паутины.
– Умно, – прозвучал где-то рядом голос Леона. Сухой, констатирующий факт. Оценивающий схему банкиров. Их подход к скрытности.
Оказалось... Ледяная волна стыда и ярости накрыла меня. Мы сами помогли. Наши "чистки". Наши устраненные "винтики" системы. Убитых в этом секторе не выводили из оборота. Их личности... форматировали. Стирали. И на освободившиеся "номера", на их счета, сажали новых пользователей. Живой товар. Бесправный. Невидимый. Баланс соблюден. Проблем нет. Мы, уничтожая палачей, невольно очищали место для новых жертв в их же проклятой системе. Ирония? Нет. Циничная закономерность Мешка. Колесо, которое давит всех подряд.
Сбой банковской системы? Реакция. Крысы почуяли кота. Следы? Затёрты. Но... мои записи. Толстая, потрепанная тетрадь в моем рюкзаке. Привычка. Вбитая Леоном. "Анализируй. Записывай. Не дай безнадеге и одиночеству сожрать тебя изнутри". И мой конек... Финансовый учет.Цифры. Потоки. Аномалии. То, что для других – скучные столбцы, для меня – язык, на котором говорит истина. Предмет торга. Моя ценность для "властителей Мешка". Знание, купленное кровью и бессонными ночами.
– Я бы сказала – гениально до безобразия... – мой голос прозвучал хрипло, но ледяными осколками. Я не смотрела ни на кого. Смотрела в грязный пол, видя не его, а цифры. Сводки. Перемещения. Людей. – ...если бы не предметом торга были люди.
Горькая правда. Восхищение механикой зла и отвращение к его сути. Раздирающий душу диссонанс. Хватит. Физическая тошнота подкатила к горлу. Адреналин от допроса окончательно схлынул, оставив только свинцовую усталость и пульсирующую боль за глазами.
– Вздремну, – бросила я коротко, отталкиваясь от стены. Голос был плоским, лишенным энергии. Пока Псих выясняет геолокацию "подарков". Этих несчастных душ, которых еще можно попытаться выдернуть из пасти системы. Если успеем. Если они еще не стали "отформатированными номерами".
Я не пошла искать диван. Просто сползла по стене в угол, подальше от глаз, в тень. Спина уткнулась в холод бетона, голова тяжело откинулась назад. Веки слипались. Но даже сквозь нарастающий туман истощения, последняя мысль была не о сне, а о тетради. О цифрах. О невидимых цепочках, ведущих к следующему логову зла. Моя рутина. Мой конёк. Мое проклятие и мое оружие. Потом тьма накрыла с головой, но в ней все еще пульсировали колонки баланса и лица тех, кого превратили в ноль.
Тремя часами позднее.
Холод. Первое ощущение. Не от стены, к которой я прислонилась. Как будто ледяная сердцевина, оставшаяся после сна. Сон? Скорее, отключка. Тяжелая, без сновидений, но не дающая отдыха. Веки слиплись, каждое движение ресниц – как отдирание пластыря. Голова – свинцовый шар. Выжатой лимон – это было слишком оптимистично. Скорее – выпотрошенная рыба, брошенная на берег.
– С добрым утром, Алиса. Голос Психа. Негромкий, но режущий тишину, как нож по стеклу. Аккуратно разбудил. Словно бомбу. Я ощутила его присутствие раньше, чем открыла глаза. Его аура – все та же странная смесь: ястребиная сосредоточенность поверх бурлящего, почти детского возбуждения. И Леон. Где-то рядом. Его тихое, недвижимое присутствие – якорь в этом мутном море пробуждения. Присмотр. Гарант, что Псих не перейдет черту.
– ...когда ты сможешь приступить к сопоставлению счетов, людей и всего остального? "Всего остального". Сухая формулировка для живых душ, превращенных в цифры, для системной грязи, которую предстояло разгрести. Я медленно открыла глаза. Свет тусклой лампы резанул. Псих стоял, чуть наклонившись, его взгляд – острый, оценивающий. Не терпение. Нетерпение. Он жаждал действий. Разгадки. Его игра продолжалась.
Голос мой звучал хрипло, как наждак по ржавчине, но я заставила его быть ровным:– Как только привезут мои записи. Пальцы непроизвольно сжались в кулак, вспоминая вес той тетради в рюкзаке. Мой щит. Мое оружие. Мой крест. – Думаю, пару дней подождать придётся. Я встретила его взгляд. Подробности к куратору. Кивок в сторону невидимого, но ощущаемого Леона. – Думаю, он уже заказал доставку. Просто решил подшутить над Вами. Чистая правда. Леон любил такие мелкие, колючие сюрпризы. Проверка на прочность. На реакцию.
Псих не моргнул. Его губы дрогнули в подобии улыбки.– Всё будет, можешь пока приступать, вдруг что вспомнишь. Легкое движение рукой. "Вот тебе стол, вот бумага, работай". Его уверенность была почти оскорбительной. Специалист. В своем ли мире? – Кстати, там Пузырь мечет молнии. Вы так к нему и не заехали.
Пузырь. Имя вызвало волну ледяного презрения. Крысоед. Торгаш человечиной, чье самолюбие было уязвлено. Его "молнии" – жалкие искры в болоте его же грязи. Прежде чем я успела мысленно плюнуть в его сторону, ответил Леон. Его голос доносился, казалось, из самой тени, холодный и неоспоримый:– Наши люди уже подъехали с транспортом. Нет необходимости. Через местный банк все платежи перевели, включая его бонусы, – Пауза. Весомее слов. – Видеться ни у меня, ни у него желания нет.
Идеально. Сухо. Профессионально. Без единого намека на эмоции. Бонусы. Кровные деньги, отстегнутые пауку за его молчание или услуги. Отвратительно. Но работа. Пузырь получил свое. Его тщеславие и алчность были удовлетворены циферками на счету. Личная встреча? Риск. Ненужный театр. Леон отрезал его чисто.
Псих рассмеялся. Не просто усмехнулся – рассмеялся громко, с надрывом, разбрасывая вокруг себя ауру лёгкого безумия. Она колыхалась, как ядовитый туман, смешивая искреннее веселье с опасной истерикой.– Отлично! Тогда жду от вас результатов! Его глаза блестели, как у ребенка перед новой игрушкой. – Раз моё руководство ценит Вас выше, чем меня...