На пляже теперь раздавались иные звуки, на этот раз напоминавшие хлопки, и, опустив глаза, Майлз оторопел: у его ног лежала огромная серебристая рыба с окровавленными жабрами и била хвостом о песок.
– Осторожно, – раздался голос неподалеку; рыбак, присев на корточки, прилаживал сверкающую блесну к леске. – Она кусачая.
Было уже довольно темно, когда Майлз вернулся на стоянку; автомобильчик Чарли Мэйна он отыскал не по цвету, но по размеру и форме. Он был уверен, что мать будет его ругать за то, что он так долго гулял по пляжу, но обошлось. Тьма была не совсем кромешной, и, приближаясь к машине, Майлз увидел, что голова Грейс покоится на плече Чарли, и мать не выпрямилась, пока не услышала его шаги.
Всю ночь ему снились яркие сны, а утром его разбудили звуки, доносившиеся из крошечного туалета в коттедже, – мать рвало. Вообще-то под ее рыганья он просыпался уже дважды или трижды за эту неделю, и сегодня Майлз был сердит на мать, хотя накануне, укладываясь спать, злости не испытывал. Наверное, это было связано с тем, что он подсмотрел вчера вечером, – то, в какой позе Чарли и мать сидели в автомобиле, и в нем крепло ощущение, что за ночь его впечатления обрели некий смысл. Мать пригласила чужого человека поужинать вместе с ними, из чего следовало, что общество Майлза оставляло желать лучшего. Не то чтобы ему не понравился Чарли – понравился. Но злость Майлза распространилась и на нового знакомого. Чарли Мэйна, который за ужином был так внимателен к Майлзу, явно не заинтересовала история о зубастой серебристой рыбине, увиденной Майлзом на пляже, а когда он преувеличил грозившие ему напасти, сказав, что его едва не зацепило блесной, заброшенной в волны одним из рыбаков-метателей, ни мать, ни Чарли не выглядели настолько встревоженными, насколько бы ему хотелось. Хуже того, проснулся он с легким ощущением тошноты, вызванной воспоминанием о съеденной за ужином улитке.
Вскоре, однако, выяснилось, что злиться на ту, кого ты любишь, не очень-то легко, особенно когда ее выворачивает наизнанку за тонкой перегородкой, и для того, чтобы сберечь свой праведный гнев, Майлз вышел из коттеджа, прихватив перчатку и мяч с намерением потренироваться, пока из гостиницы не принесут корзинку для пляжного пикника. На сей раз корзинка была тяжелее, чем обычно. Майлз втащил ее в дом и поставил на стол, за которым по-прежнему в ночной сорочке сидела его мать, обхватив голову руками. Когда она взглянула на него, бледная, растерянная и заметно обессиленная, гнев, который он пытался сохранить, улетучился полностью.
– Ты заболела? – спросил он, внезапно испугавшись.
– Если бы, – горестно усмехнулась мать. – Тогда я могла бы рассчитывать на выздоровление. – Отвечая ему, она рассеянно почесывала красное пятно на руке. – Не волнуйся, – добавила мать. – Я не умираю, и вообще ничего страшного.
Майлз рылся в корзине. Как только она сказала ему не волноваться, он тут же последовал ее совету.
– Сегодня здесь больше всякого, – сообщил он, вынимая баночку с чем-то навроде маленьких шарикоподшипников чернильного цвета.
Это известие взбодрило мать, она поднялась из-за стола и распахнула шторы навстречу яркому солнцу, хлынувшему в кухню. Она стояла, закрыв глаза, купаясь в солнечном свете, и ее губы складывались в нечто вроде улыбки. Для женщины, которая только что провела целый час на четвереньках перед унитазом, она выглядела очень красивой, подумал Майлз и решил простить ее за прошлый вечер.
В конце концов, это был их последний день на острове.
На пляже они пробыли не более получаса, когда появился Чарли Мэйн. Майлз с удовольствием отметил, что ноги у Чарли тощие, белые и почти безволосые, а когда он снял через голову трикотажную рубашку, Майлз увидел бледную впалую грудь с редкими жесткими волосками вокруг сосков. Глядя на них обоих, Майлз обнаружил, что его мать, женщина совсем не крупная, была по крайней мере на размер больше Чарлза. Прошлым вечером, особенно в спортивной машине, он казался человеком среднего телосложения, но сегодня Чарли, усевшийся на уголок их одеяла, выглядел совершенным дохляком. Вот сейчас мать рассмотрит его хорошенько, не сомневался Майлз, и пошлет нового знакомого куда подальше.
– Вам не приготовили корзинку с ланчем? – осведомилась она.
– Увы, нет, – беззаботно ответил Чарли.
– Тогда мы с вами поделимся, – сказала Грейс. Глядя на нее сейчас, никто бы не догадался, как ей было плохо всего час назад. И она не выказывала ни малейшего намерения отослать Чарли Мэйна прочь.
– Но, думаю, вам будет приятно узнать, что явился я с не совсем пустыми руками. – Вынув из кармана плавок длинный белый тюбик, Чарли показал его Грейс, а затем бросил Майлзу, поймавшему тюбик перчаткой.
Грейс радостно всплеснула руками:
– О, Чарли, вы наш избавитель.
– Точно, такой уж я человек, – согласился он.
– В гостинице мне сказали, что у них все закончилось. – Грейс жестом велела сыну подать ей тюбик с мазью.
– Утром я съездил в Эдгартаун, – пояснил Чарли, пока Грейс смазывала средством от ядовитого плюща ноги и живот Майлза, а потом свои руки и пятно, которого Майлз прежде не заметил, на верхней половине бедра. – В аптеке мне продали последний тюбик. Похоже, ядовитый плющ ставит рекорды в этом сезоне.
Чарли Мэйн смотрел, как Грейс втирает мазь в бедро, пока не заметил, что Майлз, который до сих пор с ним даже не поздоровался, сверлит его взглядом, и тогда Чарли занялся корзиной со снедью. Наткнувшись на чернильную банку, он показал ее Майлзу:
– Парень, тебе доводилось пробовать икру?
Майлз покачал головой, не желая обсуждать деликатесы после того, как вчера его разыграли с улиткой. Он решил отказаться от икры, когда его начнут угощать, и не потому что она может оказаться невкусной, но потому что угощать будет Чарли Мэйн. Прошлым вечером он был доволен тем, что в нем увидели человека, понимающего толк в изысканных вещах. Нынешним утром все круто изменилось. Теперь он даже жалел, что не отказался от мази, и, хотя она приятно холодила обожженную кожу, Майлз упорно притворялся, будто ему необходимо почесаться.
– Заодно я нашел замечательное место, где мы могли бы поужинать, – обратился Чарли к матери Майлза. – Но вы должны пообещать, что наденете то белое платье.
Прикрыв глаза темными очками, мать перевернулась на спину.
– Другого у меня и нет, – засмеялась она, и Майлз опять рассердился. Даже не спросив его, она решила, что они будут ужинать с Чарли Мэйном.
– Я хочу ужинать в “Алчущем ките”. – Майлз ткнул ступней в ногу матери. – Я хочу пропаренных моллюсков.
Его мать вздохнула расслабленно.
– Какое чудесное солнце, – промурлыкала она.
Майлз снова пихнул ее:
– Ты слышала, что я сказал? – Сквозь темные очки он видел, что глаза у нее закрыты.
– Нет, не слышала, – не открывая глаз, ответила мать. – А если ты и дальше будешь грубить, я опять тебя не услышу.
Чарли Мэйн словно не понял, что они ссорятся.
– Пропаренные моллюски, говоришь, вот что тебе нужно? – весело сказал он, растянувшись на животе и явив всему миру спину с редкими завитками черных волос. Их было не больше десятка. Курам на смех. “Посмотри на его спину”, – мысленно призывал Майлз свою мать. Ее беда в том, сообразил он, что она не туда смотрит. – Значит, ты их получишь, – заключил Чарли.
Ближе к вечеру, когда Грейс, освежившись под душем, вышла из ванной в халате, Майлз объявил, что не хочет ужинать с Чарли. Он хочет ужинать только вдвоем с матерью. Им было весело, пока не возник Чарли Мэйн.
– Да ну? – Грейс взвилась столь мгновенно, что Майлз вздрогнул; словно она только и ждала, когда он скажет что-нибудь в этом роде. – А мне, знаешь ли, стало весело лишь с появлением Чарли. Прими это к сведению.
Майлз ответил не сразу:
– Папе такое не понравится.
– Надо же.
– Я ему расскажу.
– Прекрасно, – опять удивила его мать, усиливая ощущение, преследовавшее Майлза весь день, будто все летит кувырком. Выдавив мазь из тюбика, Грейс нанесла ее на руку. – Рассказывай.
– Вот увидишь, – пригрозил Майлз, понимая, что так нельзя говорить, и тем не менее.
– Впрочем, тебе придется подождать, пока он выйдет из тюрьмы. – Взгляд матери сделался холодным, такой Майлз ее еще не видел. Она не столько произносила слова, сколько выпускала их из клетки на волю и словно из чистого любопытства наблюдала, какое впечатление они произведут на него. А если ему мало будет, она отопрет и другие клетки со словами. – Ты не знал, верно? Что твой отец угодил в тюрьму?
Она поставила ногу на табуретку, чтобы нанести мазь, и когда она, опустив одну ногу, водружала вторую, Майлз мельком увидел то, что ему не полагалось видеть, да он и не видел ничего на самом деле, потому что глаза его были полны слез.
– Хочешь узнать за что, Майлз? На прошлой неделе его арестовали за нарушение общественного порядка, вот за что. И не в первый раз. Он то и дело нарушает порядок, досаждая людям, когда хочет добиться своего. Я еще кое-что скажу. Думаешь, Макс Роби разволнуется, узнав о Чарли Мэйне? Как же. Твоего отца волнует только он сам. Как ни жаль, но что есть, то есть, и ты уже не маленький, должен понимать. И чем раньше ты это поймешь, тем лучше для тебя. – Закончив втирать мазь, она повернулась к нему лицом: – И вот еще что, пока не забыла. Когда мы вернемся домой, все у нас пойдет по-другому, так что готовься и к этому тоже.
Когда Грейс отправилась переодеваться в белое платье, Майлз, желая наказать ее, вместо того чтобы принять душ, как ему было велено, выскользнул из дома и вернулся на опустевший пляж под обрывом. Там он без устали подбрасывал мяч и пытался ловить его, пока машинально, поддавшись гневу, не подбросил мяч с такой силой, что тот упал в воду. Майлз опустился на песок и, молотя кулаком по перчатке, подумал, что лучше бы они вообще никогда не приезжали на Мартас-Винъярд. Внезапно он почувствовал, что больше не боится летящего мяча, сколь бы сильной ни была подача. Попадут в него мячом, ну и что? Теперь он понимал, что мистер Ласаль пытался ему внушить. Неважно, попадут в тебя или нет. А если будет больно, это тоже неважно.