Грейс подобных умозаключений не разделяла – к удивлению Майлза, потому что мать всегда говорила: рука Господня видна во всем, что происходит вокруг. Но на сей раз она была тверда: за рулем “понтиака” сидел не Господь Бог, и у Майлза мелькала мысль, не заделалась ли она адвокатом Бога в надежде на то, что когда он снова вздумает обрушить на людей толику новых бед, то припомнит, кто был ему всегда предан.
Если миссис Уайтинг права и Майлз проявлял чрезмерную заботливость по отношению к Синди, то такое поведение было для него естественным, потому что, оборачиваясь назад, он видел свою мать, глубоко потрясенную несчастьем с девочкой, словно подтвердилось то, чего она всегда боялась, – мир кишит опасностями. Она постоянно использовала эту трагедию как средство отвадить Майлза от лазанья по деревьям, расписывая в красках, что случится, если он упадет, и вопрошая, неужто он хочет на всю жизнь остаться калекой, как Синди Уайтинг. Впрочем, данный аргумент Майлза не слишком убеждал, ведь, залезая на дерево, он определенно снижал для себя шансы угодить под машину. Но Грейс была непреклонна. Оттого что она и миссис Уайтинг родили детей в один и тот же день в одной и той же больнице, ее сын и Синди Уайтинг превратились для Грейс в этаких экстрасенсорных близнецов. С самого начала Грейс посылала малышке Уайтинг открытки на день рождения и Рождество, хотя миссис Уайтинг, насколько Майлзу было известно, никогда не отвечала тем же. И Грейс постаралась, чтобы ее сын понял: их моральный долг – поддерживать искалеченную девочку. Если Майлз отмечал день рождения, Синди Уайтинг всегда приглашали. Если они встречали ее с матерью на улице, Майлзу каждый раз велели подойти и поздороваться. Синди Уайтинг, неустанно повторяла мать, маленькая героиня, которая стойко переносит одну операцию за другой. С ней приключилось ужасное несчастье, а значит, другие люди обязаны делать ее жизнь счастливее. В чем, по убеждению Грейс Роби, и состоял высший долг человека на этой земле: согласно замыслу Господнему – истолкованному в Библии как стремление сделать жизнь чуточку более справедливой – мы должны накормить голодного, обогреть замерзающего и напоить жаждущего. (Макс, отправляясь в свое любимое заведение, всегда упирал на этот последний пункт.) И самое главное, наш долг – одаривать любовью тех, кто в ней нуждается. (К тому времени, когда его жена доходила до самого главного, Макс уже был на пути в бар.) По мнению Грейс, люди более всего нуждались в любви – больше, чем в еде и теплом крове, – и, к нашему счастью, любовь не требует затрат. Даже бедные могут одарить ею богатых.
В подробности его появления на свет мать никогда не вдавалась, но Майлз подозревал, что в больнице, где она и Франсин Уайтинг рожали своих малюток, произошло нечто, заставившее Грейс вообразить и поверить в экстрасенсорную связь между новорожденными. Ход ее рассуждений нетрудно было реконструировать. Итак, двое детей, родившихся почти одновременно в очень разных семьях, богатой и бедной. Несомненно, больничный персонал не раз окольными путями давал Грейс понять, который из младенцев главный, и эта скромная вдумчивая женщина не могла не размышлять о том, сколь разные судьбы уготованы ее ребенку и ребенку женщины по фамилии Уайтинг, хотя совсем недавно ее звали Робидо. Возможно даже, она видела в этом несправедливость и волновалась, не перепутали ли нянечки младенцев по ошибке, своей некомпетентностью определив их будущее. Не то чтобы такая путаница представлялась вероятной, когда один ребенок – мальчик, а другой – девочка, и все же. Могла женщина в ситуации Грейс не задаваться подобными вопросами?
Однако эта версия событий никогда не казалась Майлзу такой уж безупречной. Во-первых, если ему не изменяла память, задолго до несчастного случая с Синди Уайтинг Грейс явно считала своего ребенка счастливчиком, родившимся в рубашке, из тех, кого Бог хранит. С какой стати? Майлз понятия не имел. Наверняка он не знал, была ли его мать знакома с Франсин Робидо до ее брака с самым богатым человеком в Центральном Мэне, но сомневался в этом, и, следовательно, у Грейс не было никаких причин предполагать, что из Франсин получится плохая мать. Какое-либо мнение об этой женщине у Грейс могло сложиться только в результате их знакомства в больнице. Правда, его мать была проницательным наблюдателем, и, возможно, увидев, как малютка Уайтинг напрягается, добывая молоко из тощей материнской груди, Грейс предугадала ее унылое будущее. Как бы то ни было, Грейс всегда выделяла малышку Уайтинг и наказывала Майлзу обращаться с ней особенно хорошо. Дорожное происшествие не спровоцировало, но лишь упрочило такое отношение к дочке Уайтингов, и когда накануне выпускного школьного бала выяснилось, что у Синди нет пары, приглашать ее выпало Майлзу, хотя его сердце было уже отдано красавице по имени Шарлин Гардинер. Будучи на три года старше, Шарлин работала официанткой в “Имперском гриле”, где Майлз после уроков собирал грязные тарелки со столов и мыл кастрюли, и вроде бы понимала, насколько он от нее без ума; с ним Шарлин всегда была мила и дружелюбна, одергивая своих многочисленных поклонников, когда они чересчур ехидно и громко посмеивались над ним, и порою Майлзу казалось, что она серьезно относится к его чувству.
К сожалению, с точки зрения Грейс, Майлз не должен был любить девушку Гардинер. Верно, Шарлин – красотка, каких в Эмпайр Фоллз поискать, соглашалась Грейс. Однако сочла себя обязанной деликатно объяснить сыну то, чего по молодости лет он пока не понимает, но со временем поймет. “Шарлин Гардинер не совсем девушка, – начала Грейс, и Майлз оторопел. – Да, она ненамного старше тебя, но она уже женщина, а ты еще мальчик”.
Насчет последнего Грейс, может, была и права, но глубоко заблуждалась касательно первого: Майлз отлично понимал, что Шарлин – женщина. Именно это ему больше всего в ней нравилось, и он без удержу предавался фантазиям, в которых Шарлин тем или иным способом превращала его в мужчину. Тогда как от Синди Уайтинг ничего, кроме горестных переживаний, ждать не приходилось, и это предчувствие неукоснительно оправдывалось на протяжении тридцати лет, вплоть до настоящего момента.
Тимми задрала голову, и миссис Уайтинг услужливо почесала ей шею.
– Наверное, мне следует тебя усыпить, – как бы размышляя, сказала она. – Ты действительно ужасная маленькая тварь. И все же нельзя не восхищаться остротой твоих чувств.
– Я не восхищаюсь, – возразил Майлз. – Она либо царапает, либо кусает меня каждый раз, когда я прихожу.
– О, и не только вас, дорогой мой. На всех, кто не принадлежит к нашей семье, она обрушивает самую изощренную злобу. На прошлой неделе она разодрала мэру руку до локтя – не так ли, прелесть моя?
– Вам надо разыграть ее в лотерею, – предложил Майлз. – Десять долларов за билет, и победитель получает право забить ее до смерти бейсбольной битой. На вырученные деньги можно будет достроить новое крыло больницы.
Старуха рассмеялась, хлопнув в ладоши:
– Не знаю, почему я всякий раз поражаюсь вашему чувству юмора, дорогой мой.
– Разве я сказал что-то смешное? – осведомился Майлз.
– Ну вот опять! Не иначе вы унаследовали это от вашего негодника-отца. Кстати, он звонил мне, когда вы были в отъезде. Я пригрозила ему полицией.
– Я поговорю с ним.
– Забавный человечек. Но сам он это понимает, хотя бы чуть-чуть?
– Вряд ли. Да и я нахожу в нем мало забавного.
– Как и ваша бедная матушка. Увы, Грейс не умела смотреть на жизнь как на грандиозную блажь. – На этих словах Тимми резко дернула головой и уставилась на хозяйку, создавая впечатление, будто беседа ее заинтересовала.
– Вообще-то моя мать любила посмеяться. – Майлз терпеть не мог разговаривать о матери с миссис Уайтинг – почти так же, как с Джимми Минти. – Может, жизнь и грандиозная блажь, но нелегко смаковать анекдот, если потешаются всегда над тобой.
– Конечно, я признаю, некоторым людям живется трудно, – сообщила миссис Уайтинг таким тоном, словно цитировала чужое высказывание, предположительно близкое к истине. – Однако я всегда была убеждена в том, что люди, как правило, сами куют свое счастье. И не надо так улыбаться, Майлз Роби. – В кои-то веки она казалась почти искренней. – Вы думаете, для счастья мне нужно было лишь выйти замуж, но этот вывод одновременно предвзятый и поверхностный, что не делает вам чести. Сколько требуется умения и выдержки, чтобы найти подходящего мужа! Особенно когда девушка – уроженка Засады Робидо.
– И выпускница Колледжа Колби, – не утерпев, добавил Майлз, поскольку колледж был не из тех, которым хвастаются. Люди, мнящие, будто сделали себя сами, крайне редко любят вспоминать детали этого производственного процесса.
– Именно, дорогой мой, – не моргнув глазом подтвердила миссис Уайтинг. – Давайте не будем забывать о Колби и раскрепощающем влиянии высшего образования. Хотя раскрепощает оно не всех, верно?
Имелся в виду Майлз, разумеется. В чем, в чем, а в умении держать удар с миссис Уайтинг трудно было тягаться. Получив щелчок по носу, в ответ она била наотмашь. Майлз приготовился к взбучке.
– И все же осмысленный брак – редкость, не правда ли? – продолжила старуха. – У большинства получается такая несуразица. Слишком многие вступают в брак не с теми людьми и руководствуясь не теми мотивами. Мотивами столь абсурдными, что спустя парочку быстро пролетевших месяцев они уже не в силах припомнить, зачем они связали себя вечной и нерушимой клятвой. Что на них нашло? Для несчастливых в браке это остается тайной на всю жизнь, хотя для окружающих их мотивы часто до боли очевидны. Например, держу пари, вы понятия не имеете, почему вы женились.
– Прежде чем держать пари, – заметил Майлз, – хорошо бы найти желающего сделать ставку.
– Ага, вы не отрицаете, что знать не знаете! – воскликнула она. – Прелестно. Тогда позвольте, я вам объясню.
– Спасибо, не надо.
– Да будет вам, дорогой мой. Неужто вам